Страница 2 из 12
Не решило эту проблему и последнее академическое издание, в котором, правда, «основная редакция» (в отличие от большинства предыдущих изданий) дается по нижнему слою, а черновая – по верхнему5. Но принципиально положения дел это не изменило.
Подобная текстологическая аберрация (бывшая, разумеется, следствием соображений самых благородных – и во благо читателя, которого не хотелось запутывать вопросами слишком специальными и частными) стала причиной и дальнейших – вольных и невольных – фальсификаций. Стоило только кому-то обнаружить в архиве или в частной коллекции новый список второго тома (а их в общей сложности, как будет показано дальше, существует множество), он сразу же воспринимался как сенсация. И это потому, что идеального совпадения с печатным текстом в списках не обнаруживалось.
Именно потому основная задача данной книги, во многом выросшей из работы над подготовкой второго тома «Мертвых душ» в составе нового академического собрания сочинений Гоголя, – пролить свет на те обстоятельства, которые сопровождали создание глав второго тома, их сожжение и дальнейшее их обнаружение. Документальные материалы (извлечения из гоголевской переписки, воспоминания современников), стоит их поместить рядом, демонстрируют не только скрытность Гоголя во всем, что касалось его творческих планов, но еще и невозможность даже post factum реконструировать однозначно ход работы над продолжением поэмы. Иногда, читая его письма, думаешь, что он и вовсе в какой-то момент (а таких моментов на самом деле множество) оставляет замысел продолжения. И вдруг, как по мановению волшебного жезла, мы узнаём, что он уже устраивает чтение глав для своих друзей. Но рукопись при этом тщательно прячет. И остается тайное сомнение (в особенности, если учитывать дар гоголевской импровизации): не была ли то игра «с чистого листа», подобная той, которой славился Кристоф Виллибальд Глюк и которая была увековечена в рассказе «Кавалер Глюк» Э. Т. А. Гофмана? Писателя, с которым ведь недаром сравнивали Гоголя.
Истории работы Гоголя над вторым (а возможно, и третьим) томом «Мертвых душ», его сожжению, истории обнаружения рукописи – иными словами, тому, что составляет одну из наиболее загадочных страниц истории русской литературы и непосредственно творческого наследия писателя, посвящены две первые главы данной книги: «Созидание» и «Судьба рукописи». Особое место занимают соответственно в каждой из них две своего рода «вставные новеллы» – «„Мертвые души“ и „Выбранные места из переписки с друзьями“: диптих» и «Реконструкция замысла». В первой предпринята попытка ответить на вопрос: какая роль в замысле продолжения поэмы была отведена «Переписке» и почему задача, поставленная перед собой Гоголем, оказалась, по его собственному признанию и пониманию, невыполненной? Или все-таки выполненной? Некоторые дополнительные сведения об интертексте, который образуют совокупно второй том и «Выбранные места из переписки с друзьями», можно найти в последней главе «Varia».
Глава третья «Генезис и поэтика» включает в себя раздел, посвященный возможным литературным источникам поэмы. Отдельно в ней рассматривается вопрос о возможной соотнесенности трехчастного замысла поэмы «Мертвые души» с «Божественной комедией» Данте» – красивая концепция, широко бытующая и в наши дни, но документально очень слабо подкрепленная. А потому и относящаяся скорее к герменевтической ситуации второго тома, нежели к его генезису. Последующие разделы главы посвящены вопросу о возможных прототипах персонажей, появившихся в продолжении поэмы, особенностях ее ономастики и «хронотопа». И, конечно, жанровой специфике.
В последнем разделе отдельно рассматривается вопрос об утопическом субстрате второго тома, что, конечно же, не было абсолютным исключением в наследии Гоголя – писателя, чье творчество традиционно подвергалось и подвергается, казалось бы, взаимоисключающим толкованиям. Романтик, реалист, социальный обличитель, писатель по преимуществу барочный, мистик и религиозный мыслитель, предтеча символизма, предтеча сюрреализма, предтеча авангарда, человек абсолютно асоциальный, ни с кем не уживающийся, – и исполненный гражданского пафоса верноподданный, патриот и космополит, человек, всю свою жизнь шедший к Богу, и художник, «водящийся» с чертом, – все эти бытующие в литературоведении определения естественно накладываются и на историю истолкования второго тома. При этом его статус дефектного текста, предполагающий существование когда-то другого текста, более совершенного в глазах читателя (хотя отнюдь не совершенного для самого автора), делает подобного рода палимпсест6 в особенности суггестивным. А потому история истолкования второго тома в отечественной и зарубежной критике будет представлена в главе 4 («Герменевтика») в модальности case-study – размышлений о характерологии Чичикова и возможности его дальнейшей эволюции, телеологии сожжения рукописи Гоголем, попыток вписать второй том в эзотерическую и святоотеческую традицию, настойчивого желания применить к нему квазисоциологический подход7.
Желание додумать и дописать за Гоголя второй и, возможно, третий том получает оправдание в самой истории текста. И в истории его обнаружения. И в истории бытования. Как выясняется, именно второй том «Мертвых душ» стал одним из наиболее мощных смыслопорождающих текстов русской литературы. О том свидетельствуют возникавшие в разные годы мистификации и стилизации, в которых незавершенность гоголевской поэмы оставляла широкое поле для «применений» и перенесения действия в новые времена – эпоху нэпа, советской России, сталинских лагерей и пр. Начало подобного рода «дописываниям» было положено романом А. Е. Ващенко-Захарченко «Мертвые души. Окончание поэмы Н. В. Гоголя. Похождения Чичикова» (1857). А едва ли не последним, очень ярким тому примером является роман В. Шарова «Возвращение в Египет. Роман в письмах» (2013), в основу которого лег замысел показать трагическую историю ХX века как результат «недоговоренного, недосказанного откровения» гоголевской поэмы.
В завершение мне хотелось бы поблагодарить всех своих коллег, с которыми я работаю над изданием теперь уже не такого уж и нового академического Полного собрания сочинений и писем Н. В. Гоголя. И в особенности И. А. Зайцеву, А. С. Шолохову, Н. Л. Виноградскую, участвовавших вместе со мной в подготовке второго тома «Мертвых душ». Отдельная благодарность – научному редактору этой книги А. Г. Тимофееву, чье заинтересованное и в высшей степени профессиональное прочтение рукописи было очень важно для меня, в процессе нашей совместной работы. Сердечное ему спасибо. Разумеется, хочу выразить глубокую благодарность издательству Новое литературное обозрение, и прежде всего И. Д. Прохоровой и Т. Л. Тимаковой, без содействия которых книга просто не увидела бы свет. А также сотрудникам издательства – корректору О. Дергачевой, составителю указателя О. Понизовой и дизайнеру-верстальщику Д. Макаровскому. И, конечно же, Ю. В. Манну, без чьих трудов, на которых мы все выросли, без чьих советов и душевного внимания ко всему, что создавалось в области изучения Гоголя, книга эта была бы просто невозможна. Его светлой памяти я и осмеливаюсь посвятить данное сочинение.
Глава 1
СОЗИДАНИЕ
Замысел продолжения
То, что свой замысел «Мертвых душ» Гоголь не собирался ограничивать лишь одним томом, стало понятно еще в 1836 году, в самый разгар его работы над первой частью. В письме В. А. Жуковскому из Парижа от 31 октября (12 ноября) 1836 года, рассказывая о своей работе, Гоголь уже предложил целую программу дальнейшего развития поэмы: она будет носить характер эпический, и оттого непростой будет ее судьба:
Огромно велико мое творение, и не скоро конец его. Еще восстанут против меня новые сословия и много разных господ; но что ж мне делать! Уже судьба моя враждовать с моими земляками. Терпенье! Кто-то незримый пишет передо мною могущественным жезлом.
5
См.: ПСС‐2. Т. 8. М., 2020 (изд. продолжается).
6
Данной тематике был посвящен раздел «Стратегии канонизации Гоголя»: Новое литературное обозрение. 2010. № 4. С. 114–133.
7
О том, как в «толковательном каноне» происходит объединение свойств текста и социокультурных интересов и текст с учетом этого актуализируется, см.: Heydebrand R., von. Probleme des Kanons – Probleme einer Kultur- und Bildungspolitik // Vorträge des Augsburger Germanistentags, 1991 / hrsg. v. J. Janota. Bd. 4: Kultureller Wandel und die Germanistik in der Bundesrepublik. Tübingen, 1993. S. 3–22; Die Bildung des Kanons. Textuelle Faktoren – Kulturelle Funktionen – Ethische Praxis / hrsg. v. L. Ehrlich, J. Schildt u. B. Specht. Köln; Weimar; Wien: Böhlau-Verl., 2007.