Дикий папочка

— Тогда я по лесу пробегусь? — спрашивает у меня с надеждой во взгляде. — Может, зайца поймаю.

Не могу сообразить, при чём тут я вообще. А потом до меня доходит — он спрашивает разрешения у первой самки стаи. Яна рядом нет, а значит я за старшую. Только откуда мне знать, можно Пете нас с пленницей одних оставить или не очень. Стою, воздух ртом хватаю.

— Пробегись, — «помощь зала» в лице Полины поспевает вовремя. — Только быстро.

— Я мигом, — оборотень стягивает с себя замшевую куртку и вешает её на спинку стула. — К этой, — кивает на Катю, — шибко не лезьте. Мало ли что…

«Эта» сидит в клетке на попе, прижав колени к груди, и с интересом наблюдает за нами. Молча. Щурится только и принюхивается.

От вида биологической матери Маши у меня двоякие ощущения. С одной стороны — хочется взять её за волосы и пару раз приложить лицом о прутья клетки, а с другой… Оно мне надо? Ума у Кати от этого не прибавится. И вообще, благодаря легкомыслию дамочки у меня есть чудесная дочка и любимый мужчина. Грех жаловаться.

А вот Екатерине не позавидуешь. По пути сюда Полина рассказала, что Ян решил сделать с бывшей женой. Её родственники со дня на день приедут к нам в стаю, а потом над волчицей состоится суд. Ничего хорошего ей не светит. А ещё Поля сказала, что Катю напоили отваром, который готовят наши шаманы. Из-за него она не сможет оборачиваться несколько дней. Это добавляет мне смелости.

Петя, раздевшись до семейных трусов, топает в глубину соснового леса, а мы с Полей остаёмся на заимке. Волчицу кормить.

— Ешь, — Полина просовывает между прутьев клетки контейнер с гречкой и ложку. — Только ты челюстями активнее работай, а то стемнеет скоро.

На лес опускаются сумерки, и дует неприятный ветерок — явно к дождю. Хорошо бы успеть уехать отсюда до темноты.

— Как дела, кис? — Катя спрашивает у Полины, а поглядывает на меня. — Совратила вожака, когда я свалила из стаи?

— Отвянь, — фыркает рысь. — Я на тупые вопросы не отвечаю.

— Это не вопросы тупые, — хихикает волчица, открывая контейнер с гречкой, — а ты тупая. Не хватило ума взять Яна в оборот, да?

— Дура… — обиженно бурчит Поля и шагает ко мне.

Катя явно провоцирует, а Полина хоть и не ведётся, но едва держит себя в руках. Я вижу, что кошку потряхивает.

— Ну как, Лер, посмотрела на бывшую Яна? Понравилась тебе курица ощипанная? — Поля на эмоциях решает спустить пар.

Не виню, понимаю. Волчица наступила рыси на больную мозоль. Полина хоть и пережила чувства к вожаку, но говорить об этом не любит. Мягко говоря. Она считает, что вела себя как «последняя идиотка».

— Ладно тебе, — глажу рысь по плечу, — не нервничай. Но знаешь, я не жалею, что приехала. Одной бы тебе здесь совсем фигово было.

— Да уж… Гадина, — кошка отворачивается от уплетающей за обе щёки гречку Екатерины.

— Может, не надо было Петю отпускать? — спрашиваю, вглядываясь в лесную даль. — Отдали бы еду и в стаю поехали.

— Нет, — твёрдо отрезает кошка. — Надо дождаться, когда она поест, и обязательно забрать посуду. Пете это доверять нельзя. Забудет или вообще забьёт.

— Что она может сделать ложкой и пластиковой коробкой?

— О-о! — Полина делает большие глаза. — Ты Катю плохо знаешь.

Я её вообще не знаю, поэтому не спорю.

— Ты человечка? — подаёт голос малознакомая мне волчица. — Кто такая? — смотрит на меня с интересом.

И этот её пытливый взгляд задевает за живое. Ноги сами несут к клетке.

— Лера, не ходи! — Полина хватает меня за руку.

— Всё нормально, — освободив конечность, уверенным шагом иду к волчице. — Человечка, да, — заявляю, остановившись в нескольких шагах от клетки. — Первая самка стаи.

— Ты?! — у Кати изо рта сыпется гречка. — Офигеть! — правда вызывает у неё истерический смех.

Меня веселье волчицы не задевает. Оно жизнь ей не продлит.

— Заткнись! — Поля не выдерживает.

— У-у-у не могу! — Екатерина держится за живот. — Я чуть не подавилась, девочки! Это что получается, кис, — утирает слёзы веселья, — тебя человечка обскакала?

— Тебя только это заботит? — спрашиваю у хамоватой волчицы. — А про дочь спросить не хочешь? У меня, — добавляю с нажимом в голосе.

Улыбка сползает с Катиных губ. Она отставляет контейнер с едой, вытирает рукавом губы и прямит спину:

— А кто ты такая, чтобы я у тебя про дочь спрашивала? — шипит змеёй.

— Я Машина мать. По праву и по документам. А ты кто?

— Маша? — на лице волчицы гримаса отвращения. — Я дочь Снежаной назвала.

— Вот видишь, — развожу руками, — у девочки от тебя ничего не осталось.

— У неё моя кровь. И ты этого не изменишь, — выплёвывает с обидой. — И вообще, хватит давить на гнилое, — Катю мои слова сильно задели. — Я когда-то тоже была наивной. Но судьба заставила снять розовые очки.

— Ой всё! — Поля снова не выдерживает. — Хватит чесать, Кать, — садится на Петин стул. — Ты же на северах своих выше всех прыгала и громче всех кричала, когда о браке с сыном нашего вожака заговорили.

— И что? — фыркает волчица.

— А то! — Полина складывает руки на груди. — Здесь не север — всего в достатке, и ты знала, зачем едешь. Никаких розовых очков на тебе не было. Никогда.

— Была бы ты умненькой, не несла бы всякую чушь, — кривится Катя.

— Это не чушь. Ты об этом лучше меня знаешь, — кошка стоит на своём. — Я слышала однажды, как ты говорила, что рожать не будешь — фигуру портить не хочешь. А потом хоп — и уже пузатая. Яна ты не любила, а на ребёнка решилась, потому что вожак мог к тебе остыть и взять ещё одну жену.

— Тебя, что ли? Пф-ф… — Екатерина надменно смотрит на кошку. — Ты никогда не интересовала Яна как женщина.

— А ты никогда не была женщиной, — парирует рысь. — Ты чудовище, Кать. Только пошатнулась стабильность в стае — ноги сделала. Беременная. Ты думала, что сын родится, и собиралась продать волчонка колдуну. А родилась дочь. Волчонок-девочка, пусть даже рождённая от вожака стаи, для мага ценности не представляет.

— Что ты знаешь об этом, кис? — ухмыляется Катя. — Может, я того колдуна любила — ты не думала об этом?

— Ты никого, кроме себя, не любишь, — рысь выплеснула эмоции и реагирует на провокации волчицы спокойно. — У тебя нет сердца.

Их диалог снова скатывается к Яну. А я сюда не за этим приехала. Моя цель: посмотреть на биологическую мать Маши. Своими глазами увидеть, какая она. Катя беспринципная, хамоватая и самоуверенная. Моя Машуля не будет на неё похожа. Я приложу для этого все усилия.

Полина плюхается на Петин стул и отворачивается, а только головой качаю, глядя на Катю. Пленница — смертница по сути, а сколько гонора!

— Всё, — выдыхаю, — хватит. Ты поела? — киваю на полупустой пластиковый контейнер. — Давай сюда посуду.

Катя хмыкает, вынимает ложку из гречки и, демонстративно облизав её, выталкивает контейнер из клетки. Пластиковая тара шлёпается на землю, остатки ужина художественно рассыпаются на сосновых иголках. Видимо, я должна поднять посуду.

— Гордая, да? — улыбается волчица однобокой улыбкой. — Ну на тогда, — просовывает руку с зажатой в ней ложкой между прутьев.

Я тянусь, чтобы забрать столовый прибор…

— Лера, нет! — рысь подскакивает со стула.

Моргнуть не успеваю, как на моём запястье сжимается пятерня волчицы, и я оказываюсь, прижата спиной к клетке. К моему горлу приставлена острая ручка ложки.

— Стой, где стоишь, киса! — командует Катя Полине. — И давай без криков и оборотов! Иначе я человечке эту ложку по самые не балуй загоню!

Рысь, тяжело дыша, замирает. Она недалеко отошла от стула — не успела среагировать. Катя ловкая и быстрая — какой и должна быть волчица. Бывшая, но всё же первая самка стаи. А ещё Катя сильная, как все оборотни. У неё хватит сил вогнать мне в горло эту чёртову ложку.

— Лера… — в ужасе хрипит рысь.

Я дёргаюсь, а ручка ложки сильнее вжимается в мою шею.

— Ай-я! — вскрикиваю от боли.

— Лера, не надо! — кошка выставляет руки вперёд. — Катя, отпусти её… — просит негромко. — Ты себе только хуже сделаешь. Твои родственники уже едут к нам.