Кунсткамера

Для конференции стало уже привычным слушать отчеты академика Брандта о новых научных делах и подвигах Вознесенского. Вот почему заявление Федора Федоровича 9 июня 18–18 года на заседании конференции о том, что более года от Вознесенского нет известий, всех серьезно встревожило. Некоторые поговаривали о необходимости начать розыски, другие даже вели речь о некрологе. Но решили повременить. 11 августа Брандт сообщил, что получено письмо от 17 ноября 1847 года, и исследователь думает в 1848 году вернуться в Санкт-Петербург.

В письме не было ни слова о том, что, отметив свое тридцатилетие на берегу Охотского моря, Илья Гаврилович стал чувствовать недомогание, постоянную боль в груди — следствие длительных простуд, вынужденного купания в холодном океане, когда однажды перевернулась лодка и он оказался в воде (его спасли алеуты), огромного перенапряжения, физического и нервного.

В личном письме Брандту от 12 июля 1848 года Илья Гаврилович впервые сообщает, что врачи, боясь за состояние его здоровья, не рекомендуют возвращаться в Петербург через Охотск и далее сухим путем, так как поврежденные легкие могут не выдержать нездорового климата и длительной езды на лошадях. Оставался один путь — перебраться на остров Ситху и оттуда, воспользовавшись кораблем компании, вернуться на родину.

30 сентября 1848 года Илья Гаврилович Вознесенский на корабле "Атха" покинул остров Ситху и, совершив кругосветное путешествие, 22 июля 1849 года благополучно прибыл в Кронштадт.

Десять лет Илья Гаврилович Вознесенский не был на родине. Из них девять он, выполняя задания Академии по сбору естественных и искусственных произведений природы и человека, провел в Северо-Западной Америке, на Камчатке, Курилах и прилегающих районах крайнего северо-востока России.

Благодаря его упорству и старанию музеи Академии обогатились редкими собраниями, которые и по сей день служат науке. Им было собрано и доставлено в Зоологический музей около 6 тысяч экспонатов; в Ботанический музей — свыше 7 тысяч; в Минералогический — почти тысяча; в Этнографический — свыше тысячи.

Все коллекции были превосходно препарированы, законсервированы и упакованы, что позволило современникам считать их лучшими собраниями музеев.

Заслуги Ильи Гавриловича Вознесенского были несомненны, и Академия решила хлопотать о награждении исследователя. В 1851 году в представлении Академии было записано: "Конференция Академии наук свидетельствует, что многотрудное поручение последней экспедиции исполнил Вознесенский с самоотверженностью и совершенным успехом.

Ученые плоды этой замечательной экспедиции богатством, разнообразием и важностью превзошли все ожидания Академии. Собранные им предметы из трех царств природы и по части этнографии заключались в 150 ящиках, доставивших богатейший материал нашим ученым-естествоиспытателям. Множество новых видов животных и растений уже описаны; число их дойдет до 400 и более…

И. Г. Вознесенский в последние годы жизни.

…Сверх того, он обучал искусству препарирования многих лиц, проживающих в тех краях, которые продолжают ныне по его наставлениям собирать для Академии естественные произведения.

Столь редкий пример самобытного дарования и добросовестного исполнения обязанностей и столь вещественная польза, принесенная десятилетним путешествием Вознесенского, подвергавшего жизнь свою из любви к науке беспрерывной опасности и расстроившего свое здоровье, вынуждает… представить о заслугах его Академии на начальническое внимание…"

Вознесенский вернулся в Петербург, когда с должности консерватора ушел Шрадер. Казалось бы, за долголетнюю плодотворную работу и большие заслуги Академии следовало бы не только просить орден, но назначить Вознесенского консерватором. По это простое дело в царской России оказалось невозможным. Человек, совершивший научный подвиг, сделавший то, что под силу лишь целой экспедиции, не мог запять место консерватора, так как он принадлежал к низшим социальным кругам. Академик А. А. Штраух, который в 80-х годах был директором Зоологического музея и который высоко ценил заслуги Вознесенского, писал, полностью соглашаясь с такими порядками, что Илье Гавриловичу "ни происхождение, ни воспитание не давали права занять классной должности…".

Лишь настойчивые усилия Ф. Ф. Брандта и других академиков позволили добиться по "высочайшей милости" разрешения в 1852 году зачислить И. Г. Вознесенского на действительную службу с производством в чине коллежского регистратора, а в 1853 году за выслугу лет ему "пожаловали" чип губернского секретаря. Несоизмеримы были и награды и "титулы" в сравнении с содеянным.

Получив действительную службу, переселившись наконец из академической каморки в небольшую квартиру, которую облюбовал еще накануне экспедиции, Илья Гаврилович в 1858 году женился, по уже через три года овдовел, оставшись вдвоем с малолетней дочерью Надеждой.

Житейские невзгоды подтачивали здоровье. Не хватало средств на обучение дочери, на врачей и лекарства. В ночь с 17 на 18 мая 1871 года, успев до болезни дать нужные советы по сбору коллекций Николаю Николаевичу Миклухо-Маклаю, отправлявшемуся к южным островам Тихого океана, Илья Гаврилович скончался.

На Смоленское кладбище его провожали тринадцатилетняя дочь, академик Федор Федорович Брандт да два сотрудника музея П. А. Перщетский и Б. Л. Модзалевский.

Из жизни ушел человек, таланту и полувековому труду которого четыре музея бывшей Кунсткамеры обязаны ценнейшими коллекциями, значительно укрепившими авторитет русской науки. Ушел человек, который отдал всего себя любимому делу, оставив единственную дочь без всяких средств к существованию. Судьба ее осталась неизвестной. Умер академик Брандт, последний из тех, кто благословлял Илью Гавриловича на подвижничество и подвиг. Через десять лет после смерти Вознесенского были преданы забвению его дела, его имя.

Как не горестно сознавать, по даже демократическая печать России не могла тогда оценить сделанное И. Г. Вознесенским и сохранить память о нем. Причиной тому было обособление императорских музеев от общественной жизни и отсутствие печатных изданий, пропагандирующих уникальные коллекции. Должно было пройти время, должен был настать день, когда труды шедших первыми получили известность и признание. Прошло это время, и в годы Советской власти благодарные потомки восстановили справедливость, воздали должное человеку, чей титанический труд в свое время превзошел "все ожидания Академии" и даже в наше время поражает грандиозностью свершенного.

Для истории Кунсткамеры и ее музеев сделанное И. Г. Вознесенским значительно превышает даже то, что было сделано до и после него такими всемирно известными учеными, как Паллас и Крашенинников, Миклухо-Маклай и Козлов.

НАСЛЕДНИК ЗДАНИЯ И ПЕРВЫХ КОЛЛЕКЦИЙ КУНСТКАМЕРЫ

До сих пор не только ленинградцы, но и многие приезжие называют музей на берегу Невы Кунсткамерой, что нередко переводится как "чудес палата" или "палата редкостей". Такое название справедливо лишь отчасти и скорее всего приложимо к самому зданию и тем коллекциям старинной Кунсткамеры, в которых были представлены предметы культуры и быта иноземных народов и народов России, к некоторым инструментам и анатомическим препаратам. Но само слово "Кунсткамера", давно получившее права гражданства в нашем городе, имеет большую притягательную силу.

В здании бывшей Кунсткамеры, снова увенчанной через двести лет (как и до пожара 1747 года) куполом с моделью планетной системы — армилярной сферой, расположены сейчас два академических музея — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого и Мемориальный музей М. В. Ломоносова.

Мемориальный музей М. В. Ломоносова занимает третий, четвертый и пятый этажи башни, то есть бывшие конференц-зал Академии и академическую обсерваторию, а также тот этаж, где расположен Большой академический глобус Тирютина.