Страница 6 из 9
Глядя, как вырастает ярусами древний город, Саша подумала, что Тоскана – это исторические слои, сложившиеся один за другим. Этруски, потом римляне, потом средневековье и Ренессанс-Кватроченто. Вольтерра словно в музее демонстрировала эти слои: вот римские руины, там, за высокой насыпью, прячутся этрусские пещеры, паутина средневековых улочек то вверх, то вниз разбросалась по старому центру, вознесся над городом Ренессансный собор.
В городе на высоком холме все время ветер, и если летом он освежает, то в ноябре заставляет кутаться в пальто и куртки и искать укрытия в маленьких кафе с соблазнительным запахом кофе. Вот и они первым делом нырнули в двери крохотного бара, согреться традиционной крохотной чашечкой «un caffѐ»
Слушая, как Лука, словно со старым знакомым, обсуждает с барменом ветра Вольтерры, Саша впервые заметила главное отличие комиссара от карабинера Никколо. Нет, совсем не профессия. Никколо, куда бы ни забросила его служба, везде был приезжим. Наверное, он так же чувствует себя своим в родном Риме, но в долине Гарфаньяна, в Равенне, в Лигурии он был человеком со стороны.
С Лукой, за исключением Чехии и недели в Венеции, Саша всегда встречалась «дома», это была его земля, его Тоскана, даже с незнакомым барменом они были одних корней, все общее, вино, сыр, холмы, старые борги, Данте, в конце-то концов… И насколько же типичным флорентийцем был ее спутник! Выше среднего роста, русоволосый, в другой стране его никогда бы не приняли за итальянца. Любя свой регион, выращивая оливки в домике на склоне горы с потрясающими закатами и много лет работая в комиссариате Эмполи, в самом сердце Тосканы, он всегда считал себя флорентийцем. Саша вспомнила, как однажды в Венеции его спросили:
– Синьор американо?
И Лука, нахмурившись, гордо поднял голову:
– Синьор фьорентино.
В те дни они были вместе, парой, но оба так и не решились сделать шаг и что-то решить со своими отношениями, а потом… потом все изменилось и уже никогда не будет прежним…
Она прогнала эти мысли из головы. С Лукой всегда было спокойно, надежно, а главное- легко и весело. Интересно, кем были его предки во времена Медичи? Ведь насколько Саша знала, они всегда жили во Флоренции.
Они допили кофе, и вышли на ветренные улицы, полные народа. Пахло осенью, свежей землей, прелыми листьями, а какой грибной дух стоял над городом! К вечеру ожидались глотатели огня, фокусники и жонглеры, свежие грибы продавали на прилавках, из больших чанов зачерпывали ароматное ризотто «ai funghi porcini», связки белых и других грибов висели над входами в ресторанчик, лилось вино.
Фермеры привезли сыры и мед, джемы и мармеллаты, Саша зависла у прилавка с домашней мостардой – фруктовой горчицей, которую просто обожала. Она бы не удивилась, заметь у одного у прилавков подругу Джованну из Кастельмонте, та не пропускала ни одного значимого праздника в округе, а до Кастельмонте тут езды-то полчаса!
Они с Лукой гуляли, пробовали сыр и мед, пили вино, а потом вместе с толпой отправились на лужайку у Рокки Медичеи- огромной зубчатой крепости Медичи, где собирались давать спектакль.
В третьем ряду нашлись два свободных стульчика. По соседству сидела пожилая дама в лавандовой куртке, у ног свернулся лохматый песик, он поднял голову, вильнул хвостом, приветствуя вновь прибывших. Женщина оторвалась от разговора с подругой, такой же кругленькой пожилой синьорой, поздоровалась, а Саша спросила, что за спектакль они будут смотреть.
– Как всегда о Белой Даме.
– Традиция, каждый год осенью ставят этот спектакль, это обязательная часть праздника.– Подхватила вторая синьора.
– Белая дама – это местное привидение?
– Не, что вы! Говорят, что Белая Дама была этрусской принцессой, которую насильно выдали замуж. Когда умер муж, она отказалась идти в похоронной процессии, так его ненавидела, а потом кто-то донес, что муж умер не своей смертью, жена отравила. Ей вынесли смертельный приговор – лита, то есть человека запечатывали в глиняной или медной печи и публично приносили в жертву богам. Это была особенно жестокая и зверская форма наказания. Но принцесса сумела убежать и покончила жизнь самоубийством, утопившись в реке.
– Страсти какие. И теперь она является как привидение?
– Никому она не является! Это просто часть нашей истории. У нее были дети, у них свои дети и возможно, потомки ее до сих пор живут среди нас.
– Вольтерра – это Велатри, один из сохранившихся 12ти главных городов древней Этрурии, это наша история, – повторила слова подруги «фиолетовая» дама.
История напомнила Саше изображения на вазе. Прекрасная печальная дама на погребальной урне могла быть той самой этрусской принцессой. Интересно, кем был всадник? Родственником мужа, ее родственником? Или тем, кто любил чужую жену?
– Кстати, вам случайно не знакома синьора Элена Виллани? С виллы «Боярышник».
– А почему вы интересуетесь?
– Я временно живу на ферме –Иль Чипрессо, Кипарис.
Женщины переглянулись и покачали головами:
– Не помним такую.
– Так вот, синьора Виллани вчера пришла ко мне на ферму.
– Она к вам пришла? – женщины переглянулись. – Вы лично ее видели?
– Да, а что?
– А то, что Элена Виллани много лет не появлялась за пределами виллы.
– Много-много лет. Она затворница. Никогда не выходит из дома, с тех пор, как умер ее муж.
– А вчера вышла. И принесла мне… э… вазу. Хотела продать.
– Dio Omnipotente! Господь Всемогущий! – ахнула «фиолетовая» синьора, прижав ладони к губам. – Должно быть, что-то случилось.
– А почему вы думаете, что она никогда не выходит из дома? Может, она просто делает покупки в другом месте или навещает знакомых где-то далеко.
– Вы не понимаете. Вы не местная.
– Вы знаете Джиневру, с почты?
– Нет, а что?
– Ее мать Анна раньше работала у Виллани. После того, как следствие решило. что причиной смерти был несчастный случай, Элена заперлась в своей комнате и отказывалась выходить, даже поесть, Анна просто оставляла поднос с едой у дверей. Так ее уволили! Без уведомления, без объяснений! У нас говорили, что Элена сошла с ума после смерти мужа. Она даже отказалась идти на похороны.
– И похорон не было?
– Представьте себе – были, но быстро и тихо, никаких церемоний.
– А ее дочь?
– Лучия? Печальная история. Мать обвинила ее в смерти отца. Говорят, девушка планировала сбежать с его шофером. Она разбила сердце ее отца. Буквально! Упал и больше не встал.
– Она вышла замуж за шофера?
– Мы никогда не слышали. Лучию отправили к тете куда-то в Кампанию. Наверное, так лучше, чем жить с сумасшедшей матерью, которая тебя ненавидит.
– Тссс! Начинается! – шепнула вторая дама, и все смолкли.
– Это ты сейчас про что? Какие-то мелодрамы, дочь спуталась с шофером, мать заперлась в комнате, что это было? – шепотом спросил Лука.
– Я все время собираюсь тебе сказать, но забываю. Эта женщина Элена Виллани, ну, которая двадцать лет из дома не выходила, пришла ко мне вчера и принесла этрусскую вазу, то есть урну. Попросила продать.
Лука уставился на Сашу, потом потрогал ее лоб.
– Сань, ты здорова? Ты вчера приехала впервые в Вольтерру, поселилась на отдаленной ферме, к тебе пришла женщина, которая двадцать лет не покидала дома, но вышла по поводу твоего приезда, принесла этрусскую урну и попросила продать? Ты, может, вчера так устала, что не заметила, как задремала и тебе приснился сон?
– Ничего мне не приснилось. Это звучит странно, а на самом деле все логично. Вернемся- покажу тебе вазу. То есть урну.
На них зашикали, и пришлось замолчать, но Лука по-прежнему странно поглядывал на Сашу, словно сомневался в ее здоровье.
Познакомившись с лучшей подругой Соней, Лука пришел в восторг от сокращенных имен, которыми звали друг друга девушки. Но если «Сонья» получалось у него вполне нормально, то Сашино имя почему-то превратилось в «Ссанья», как ни старался комиссар выговорить его правильно. Саша ругалась, истерила, запрещала так себя называть. Потихоньку неприличное имя превратилось в просто «Сань»– это Лука выговаривал и ему такое сокращенное Сашино имя ужасно нравилось.