Мракобой

В Марьиной Роще меня едва не прищучили грузины, но привычка не думая стрелять первым спасла меня, а их нет.

До Измайлово я добирался месяц. Я навидался настолько удручающих картин, что, наверное, немного сошел с ума, только не заметил этого. Коренных москвичей вырезали в первые дни Большой Резни. Зато сумитов стало ощутимо больше. Возможно родственники тех, кто уже был в Москве, продолжали просачиваться через кордоны, заселяя пустующие дома. Крупные торговые центры сожгли бездумно, на кураже, чтобы показать свою абсолютную власть.

Долгое время поджигали машины на улицах, но за это не гоняла полиция, некому было гонять, и затея быстро приелась.

В Кремль сумиты не совались. Все со страхом говорят о Норе под Кремлем, в которой живут людоеды. По всем описаниям речь идет об убырах. Походу они облюбовали для размножения образовавшийся провал.

В Царицыно властвуют кавказцы и называют Новым Кавказом.

Азиаты прибирают к рукам на севере Отрадное, на юге Чертаново. Говорят, они и в Измайлово, то тут я встречал их редко.

Жизнь входит в новое пугающее русло. По улицам ходят вооруженные люди с замотанными тряпками лицами. Достаточно сказать:

— Салам алейкум!

Чтоб тебя не тронули.

Появляется нечто вроде восточных базаров, на которых продают все от еды до оружия и русских рабов. Я вынужден выучить несколько слов, чтоб сойти за своего. Капитаны подарили мне много, а я все растерял. Раньше я понимал любой из сумитских наречий, теперь остались лишь отдельные слова.

Узнал, что на Догомиловском рынке продают блондинок, и ноги сами собой привели туда. Это был рынок кошмаров. Довольные, громко разговаривающие по-своему, сумиты продавали зачуханных, избитых и изнасилованных девчонок, младшим из которых было не больше 8-ми.

Дальше окраины рынка, который занимал целый квартал, я зайти не смог. Не смог себя заставить. Сидящий крайний продавец пытался задержать меня, хватая за полы куртки. Тогда со мной что-то произошло, и я без замаха ударил его прикладом в лицо.

Довольный такой восточный мужик. Упитанный и говорливый. Теперь он неподвижно валялся разбитым хлебалом кверху и ничего не говорил. Я чувствовал, как вокруг вскипает волна ненависти и продавцы начинают подниматься из-за своих прилавков, вооруженные кто мясницким ножом, а кто и автоматом.

Тогда я просто глянул на них в прорезь замотанного тряпками лица, с холодным расчетом оценивая, кого положу первым. Сумиты, дикий народ, сразу прочухали, что никто их не боится и жалеть не будет, и все они уже практически на том свете. Я видел ужас в их глазах.

— Мракобой! — процедил я.

— Мракобой! — прошелестело по торговым рядам.

Сумиты бегло растворились за пирамидами из товаров, и я остался один на один с мертвым торгашом.

— Вали отсюда! — сказал я девчонке, и она побежала прочь, всё время пугливо оглядываясь.

Куда она денется? Поймают за ближайшим поворотом, подумал я.

Диана не такая, она никогда не попадет в эту «торговлю».

Я взял сочный персик с прилавка и пошел из этого рынка прочь.

Поиски оказались насколько не трудными, настолько же бестолковыми. Нет, адрес я нашел. В здании управляющей компании, в грудах обоссаных и измазанных фекалиями листов. Только когда пришел по адресу, обнаружил квартиру, заброшенную по крайней мере месяц. Выходило, что Диана ушла отсюда сразу, как только мне позвонила. Это подтвердила мне и соседка, не захотевшая уезжать. Высохшая старушка, многократно ограбленная и не убитая лишь из-за нежелания пачкаться в старческой крови. Куда Диана делась, старушка не знала. Упомянула лишь, что ездили по улице орущие сумиты на открытых машинах, хватали девок, а мужиков убивали на месте.

Я сидел в пустой, практически не разгромленной квартире и такая же пустота была внутри. Целый месяц я шел по мертвой Москве, много раз должен был сгинуть, но не сгинул. Благая цель удерживала меня на этом свете, а скромная квартирка на Прядильной светила мне путеводным маячком.

Шуша носилась по комнате, с шорохом ела обои, она тащилась по обойному клею. Я смотрел на застеленную розовым покрывалом постель, на картинки Лазарева на стене, и вдруг понял, что в этом мире для меня ничего не осталось, чем он бы мог меня удержать, и что еще минута и я пущу пулю себе в лоб.

Я оставил старушке консервов и макарон в бич-пакетах и торопливо ушел.

Засада была устроена грамотно. Никто не маячил в дверях подъезда, не орал гортанными голосами. Никого словно и не было, лишь Шуша что-то почуяв, не стала выходить первой. Ну я и вышел.

Сумит кинулся слева. Автомат у меня был в положении на ремне, так что я только отшатнулся, и нападавшему не удалось сбить меня с ног, он лишь задел меня, откинув в сторону.

Я схватил автомат, но он был на предохранителе, а снять мне никто не дал. Второй сумит, гораздо крупнее первого, вцепился мне чуть ли не в лицо. Я бил его автоматом словно дубиной и выкрутился, но мне тотчас ударили по ногам подсечкой, и я упал. Не останавливаясь, катнулся вперед. Передо мной возникли ноги противника, я с железистым звуком воткнул в них нож.

Вопили, не переставая несколько голосов. У меня выбили нож, так дали по голове, что все поплыло вокруг. Стали вязать руки и ноги.

— Мракобоя не убивать! — сказал кто-то.

Мракобой подставил меня. Натворил делов в будущем, пока шел ко мне навстречу, а мне теперь отвечай. Хотя я тоже виноват. Не фиг было именем козырять. Сумиты явно отследили меня от рынка, а я раззява и не заметил. Что ж. Жизнь учит таких. Придется отвечать по полной.

Я пришел в себя от резкой боли в ногах. Открыл глаза. Надо мной пол качается. Руки-ноги связаны. Ясен перец, подвесили вниз головой. В излюбленной манере бандитов всех времен. Сумиты-дикие люди, берут из опыта человечества наиболее яркие и полезные моменты.

Огляделся насколько мог. Я находился в длинном бетонном пенале. Вдалеке мишени на щитах. Тир, однако. Может сразу пристрелят, с надеждой подумалось.

Нарисовался и охранник. Бородатый мужик, распространяющий аромат чеснока.

— Друг, дай попить! — прошу.

— Паршивый собака твой подруг! — неожиданно тонким голосом отвечает тот.

— Очнулся? — в тире появился еще бача.

Я сразу его узнал. Это был Заман из свиты красотки Узлипат. Самый свирепый мужик, которого я когда-либо видел в жизни.

Заман подошел.

— Весь город на ушах стоит, не может Мракобоя поймать, а мы Ганидоевы его живым и целым поймали! — он излучал неприкрытую радость.

Другой бы бача так радовался, что сын родился, или там новую «Волгу» купил, а этот так рад охотой на человека.

— Боишься, Мракобой? — в доверительном тоне продолжил Заман. — Ты не бойся. Я тебя ласково поимею.

Он еще и гомик!

— А правда, что у вас в кишлаке пока ослу не вдуешь, мужиком не считаешься? — спросил я.

Язык мой, враг мой.

Заман без замаха бьет в живот. Бить так удобно. Человек висит вниз головой, руки за спиной связаны, бей-не хочу. От боли темнеет в глазах.

— Говорил, что ласково будешь! — хриплю я.

— Не все одинаково терпят боль! — говорит он. — Я тебя промедолом обколю, чтоб ты ничего не чуял, а потом вырежу из тебя афганскую розу! Несколько часов буду резать. Знаешь, что такое афганская роза[63]?

— Судя по всему, что-то связано с Афганистаном, — говорю. — А с Афганистаном ничего хорошего не связано.

— Правильно говоришь! — осклабился Заман.

Появился еще один бача.

— Заман, стволы привезли!

— Отлично, Ибат!

Нормальное имечко, подумал я. На фига им оружие. Видно кроме резьбы по дереву назревает еще какая горячая стрелка.

— А с этим что? — спросил Ибат.

— Пускай висит! Он никому не мешает! Ничего не понимает!

Но все дело в том, что все игрушки, подаренные мне Капитанами, я бездарно растерял, но каким-то образом, на остаточном принципе, продолжал понимать все сумитские языки.

63

Афганская роза вид казни, когда с живого сдирают кожу. Не приведи Господи видеть это