Мракобой

На вахте никаких документов не спросили и даже благосклонно подсказали, что главное следственное управление находится на втором этаже. Бекк вежливо поблагодарил… бога, что не пришлось никого валить и увлек за собой Сандру. Девушка немного была не в себе от кучи ментов, кучкующихся в одном месте.

Они поднялись по лестнице на второй этаж и с ходу устремились в кабинет Тартаковского. Замначальника имел болезненного вида желтую кожу и носил квадратные очки, чем напоминал иноагента Власова. Он бегло глянул на удостоверение Бекка и сказал:

— Не понимаю необходимости вмешательства столицы в расследование!

Бекк прикинул, что возможно те же слова он говорил и Вершинину.

— Дело иноагента Вершинина находится на особом контроле! Большего я вам сказать не могу в интересах следствия!

О, как! Подумал Бекк. Уже иноагент. А там пришьют госизмену и висеть нашему Палычу на… Он задумался, на какой из площадей Москвы повесят его друга.

— Я бы хотел побеседовать со следователем, ведущим дело! — заявил Бекк.

— Это сколько угодно! — великодушно разрешил Тартаковский, и его великодушие майору не понравилось.

Он словно попался на удочку и высказал просьбу, давно ожидаемую и заранее оговоренную.

— Следователя Наволоцкого ко мне в кабинет! Срочно! — приказал Тартаковский в селектор.

Через пару минут в кабинете материализовался напомаженный и наодеколоненный красавчик, затянутый в узкую пиджачную пару. Сандра недовольно сморщила носик, как представитель криминального мира она презирала педиков.

— Покажите майору межгосударственной безопасности материалы дела Вершинина! — велел Тартаковский.

— У меня совершенно нет времени! — взмолился тот. — Дело завскладом Альфа в суд передаю!

— Я про это дело уже месяц слушаю! — взорвался замначальника. — Иди и покажи товарищу майору дело Вершинина!

— А по завскладу Альфы помощника дадите? — нахально спросил Наволоцкий.

Тартаковский медленно возвысился над рабочим столом.

— Понял! — Наволоцкий поник и попятился к двери.

В коридоре он приобрел свой обычный лоск.

— У вас тоже начальник зверь? — спросил он.

— Еще хуже! — успокоил Бекк. — Нам бы документы!

— Прошу! — Наволоцкий пошел впереди, они за ним.

Идти оказалось недалеко, кабинет располагался на том же этаже.

В кабинете следака плыл сладковатый аромат безумно дорогой туалетной воды «Скандаль пур Ом», стояли цветочки на подоконнике и фотографии кошечек на рабочем столе. Наволоцкий достал папку из ящика стола и передал Бекку.

— Материалы секретные, будете читать в моем присутствии! — предупредил он.

Секретные материалы были в пыли, к папке прилипла дохлая муха, следак так и передал. Судя по всему, муха прилипла давно.

Ничего, мы не гордые, подумал Бекк. Уселся на стул и раскрыл папку. На первом листе список иноагентов, проникших на секретный объект номер один по подложным документам. Фотографии.

Бекк потерял дар речи. Потянул один из снимков на свет.

— Этого не может быть! — вырвалось у него.

— Заключенный Вершинин доставлен! — доложил сержант внутренней службы.

— Заводи! — разрешил Бекк.

В комнате для допросов он находился один. Таково было условие заместителя начальника по режиму. Впрочем, лишние уши ему были без надобности. Что Сандры, что, тем более, Зюзина. То, что он собирался озвучить было самой настоящей дичью. Нонсенс. Парадокс. Или еще хуже. Чистейшей незамутненной шизофренией.

Вошел Вершинин. Это было шоу. В темной брезентовой робе, на голове кепка-феска.

— Заключенный Вершинин прибыл! Статья 275! Госизмена! — доложил он.

— Кончай придуриваться! — Бекк порывисто обнял его. — Господи, как я рад, Палыч, что тебя не завалили!

— А уж как я рад!

Это был он. Ничуть не изменился. Только приобрел неповторимый тюремный аромат.

— Как здесь? — спросил Палыч.

— Служебная командировка!

— Понятно! Гостайна! Нефть ищите?

— Палочные до шуток! У меня мало времени! Я вообще не должен быть здесь!

— Я уж тем более не должен!

Вершинин внимательно посмотрел на друга.

— Ты же не думаешь, что я на самом деле предал Родину?

— Что за чушь! — возмутился Бекк. — Но поговорить с тобой надо!

Он предложил сесть.

— Уже настораживает! — признался Вершинин. — Этакий холодок по спине!

— Дошутишься!

— Это что? Угроза?

— Это реальность, данная нам в ощущении!

Они молча посидели за привинченным к полу столом. Бекк не представлял, с чего ему начать.

— Да с чего-нибудь уж начни, будь добр! — поторопил Вершинин.

— Ты что, мои мысли читаешь? — брови майора поползли вверх.

— И не только мысли! Имеется у меня еще одна благоприобретенная способность, но о ней я тебе расскажу позднее! — похвастал Вершинин.

— Кстати, о вновь приобретенных вещах! Я конечно понимаю, что человек ты сложный, легких путей не ищешь и любишь всякие приключения на свою пятую. Но как тебя угораздило связаться с цельной ДРГ[58]?

— Только не надо меня лечить! Я уже взрослый мальчик! И звание имею!

— Это из-за Эвы? — задал Бекк прямой вопрос.

Но Вершинин и не думал увиливать.

— Узнал все-таки! — недовольно произнес он. — Ну связался я с французами и связался. Теперь какая разница? Нет, всё тебе надо докопаться до истины! Как твой генерал спокойно спит с таким подчиненным?

— Оставим моего генерала в покое! — холодно произнес Бекк. — Спит он спокойно, кушает свекольный суп, имеет ежедневный стул. Перейдем к твоей Эве Бертлен!

— Еще раз прошу, оставь ее в покое! — взмолился Вершинин. — Ну хотя бы ради меня!

— Как раз ради тебя и не могу! — Бекк собрался с духом, до сих пор ему как-то не доводилось сообщать настолько странные вещи. — Я имею точные данные, что сотрудник французской разведки Эва Бертлен расстреляна в Парижской тюрьме год назад!

Он ожидал всего и в несколько этапов. Сначала возмущение и неприятие. Затем сомнение. А уже после горькое признание истины, истерика. Крики какие Палыч мог выдать.

Бекк знал, что все так и будет, а когда не стало, испытал настоящее потрясение.

Вершинин не стал ничего кричать, а тем более истерить. Молча сидел и смотрел вверх на решетчатое окно. Лицо невинное как у ребенка после сна. Бекк не любил, когда у его друга было такое лицо.

Майор тоже помолчал, уже потом удивился, как медленно до него доходило. А потом ДОШЛО.

Лицо у него одеревенело, с глазами тоже что-то нехорошее происходило, они как бы норовили вылезти из орбит.

— Ты… знал! — каркнул он, голос тоже не поддавался, хрипел, рвался и действительно более походил на карканье, Бекку потом сделалось очень стыдно за минутную слабость.

Вот ведь штука. Думал, кореша в неудобняк поставить, а сам сел в лужу хорошо, основательно, по самые брови.

— Как же так, Палыч? Как ты мог? — чуть не плача проговорил майор[59].

Палыч продолжал говорить тихим голосом. Будто сам с собой разговаривал. Может так и было. Доселе у него не было необходимости объяснять собственные поступки.

— Встаю иногда утром и по привычке зову жену или Сашку. Потом правда сразу все вспоминаю. И Сашку в белом костюме на заплеванном асфальте, и рвущие душу слова Татьяны. Я по утрам обожаю яичницу и кофе со сгущенкой. Вот сижу, ем в пустой кухне, и каждый глоток отзывается эхом. Поверь, не чую никакого вкуса после этого. Пантанал восхитительный проект, волею случая мы уже давно части его, а я вот сижу и думаю. На хрена! Не заводят меня сейчас грандиозные эксперименты над человечеством. Я все понимаю. Великолепная инопланетная мысль плюс высочайшее по мастерству и масштабам воплощение. И оно меня не трогает. Ну и что. Выбрал меня Проект и ладно. Качусь по инерции — Париж, Лондон, вот теперь Москва. А сам думаю, интересно, когда я сдохну. Тривиально отдам концы. Отойду в пустом гостиничном номере, или дома, который перестал быть домом. Разве это дом, который ненавидит тебя и твое чавканье по утрам. Который не ждет по вечерам. Да и некому там ждать. А потом появляется Эва! — Палыч впервые грустно улыбнулся. — Тогда в Париже мне не хватило двух суток, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Я не успел. Не успел, как всегда. Я знал, что ее симпатия ко мне всего лишь игра французской разведки. Ну и пусть! Я хочу, чтобы со мной играли! И потом, когда я увидел ее здесь, я сразу все понял, но мне было все равно. Хоть день, хоть еще одна ночь, но мои! Какое счастье было прижать ее к себе, вдохнуть запах, услышать ее голосок. Это как вернуться в прошлое. Ее нет, говорил разум, но вот же она, говорило сердце. Я поверил в чудо. Я, старый дурак, поверил в чудо как мальчишка. Но как нам тогда понять цели Пантанала если мы не будем верить в чудеса? Мы слишком логичны, слишком зашорены. Законы физики, арифметика, а прим равно б прим. А что если кроме этого есть что-то еще? А что если чтобы понять, надо самому сойти с ума?

58

Диверсионно-разведывательная группа

59

Ну конечно, про плач и речи нет, это майор уничижительно приукрасил свое моральное падение. Хотя по идее и падения никакого нет. Просто в какой-то момент у человека все мировоззрение перевернулось с ног на голову