Страница 1 из 55
A
Обзорная работа одного из крупнейших отечественных востоковедов и религиоведов Леонида Васильева посвящена средневековому Востоку. На относительно небольшом пространстве текста изложена — кратко, но емко — история доисламского Ближнего Востока и сасанидского Ирана, Арабского халифата и Османской империи, государств на территории Индии и империи Великих Моголов, раннесредневекового Китая и китайской конфуцианской империи, Кореи и Японии, стран Индокитая и островного мира Юго-Восточной Азии. Определив гранями восточного Средневековья первые века нашей эры и середину XIX века и охватив гигантскую территорию, автор тем не менее сумел создать цельную картину, связанную воедино взаимовлияниями и разнообразными контактами азиатских народов. При этом нашлось место для описания особенностей их религии, культуры, быта. Словом, эта книга для тех, кто мало что знал об истории Востока, но хотел бы узнать обо всем сразу в доступном и понятном изложении.
Леонид Васильев (1930–2016) — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института востоковедения Российской АН.
Леонид Васильев
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
INFO
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
Леонид Васильев
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ВОСТОК
*
Составитель серии Владислав Петров
Иллюстрации Ирины Тибиловой
© Васильев Л., 2019
© ООО «Издательство «Ломоносовъ», 2019
Глава 1
Средневековье как этап истории Востока
Деление истории на несходные друг с другом хронологические этапы появилось в европейской историографии с началом развития буржуазного общества, причем поводом для этого стала необходимость понятийно-терминологически выделить Новое время, противопоставив его прошлому. Прошлое же в истории Европы отчетливо делилось на античную древность и эпоху феодальной раздробленности, за которой следовал абсолютизм, то есть период преодоления феодальной раздробленности. Блеск Античности с ее высокими культурными стандартами, развитой частнособственнической экономикой, гражданскими правами и демократией, свободомыслием мудрецов импонировал идеологам нарождавшейся европейской буржуазии, а казавшаяся на этом фоне мрачной и убогой эпоха, разделявшая Античность и Новое время с его дефеодализацией, была названа Средневековьем.
Сам термин был призван подчеркнуть преемственно-сущностную связь древности с возродившим ее традиции Новым временем. Позже, когда более четко обозначилась связь Античности с рабовладением, раздробленности с феодализмом, а Нового времени с буржуазным развитием, в европейской историографии утвердилась трехчленная схема: «рабовладение — феодализм — капитализм».
Итак, античное рабовладение, средневековый феодализм и современный капитализм. Все было четко, ясно и до предела понятно любому грамотному европейцу еще два столетия назад. Одно не вписывалось в эту стройную схему — история всего остального, неевропейского мира.
Для истории Европы, где впервые стал применяться термин «Средневековье», смысл этого термина понятен и легко объясним. Европейское Средневековье — это, по сути, синоним феодализма. Семантический же подтекст слова в том, чтобы подчеркнуть, что динамика исторического развития Европы в Средние века шла по линии преодоления феодализма. Логика этой динамики привела после Возрождения к вызреванию капитализма как качественно новой, но сущностно близкой Античности структуры, поднявшей на принципиально новый уровень священный принцип частной собственности.
В истории Востока, где Античности, как и капитализма, в качестве граней для Средневековья нет, дело обстоит иначе. Уже не раз шла речь о том, что Восток в принципе развивался иначе, чем Европа, шел по иному пути, что динамика его истории отличалась от линейно-прогрессивной европейской своей цикличностью. Говорилось и о том, что и в рамках спиральных циклов Восток все же развивался поступательно, причем это развитие проявлялось и в усовершенствовании технологии, и в использовании новых ресурсов, и в развитии новых идей, включая научные, и в распространении накопленных знаний и культурного опыта в сторону первобытной периферии, и в совершенствовании социально-политической структуры общества, и во многом другом. Достаточно напомнить, что к эпохе Великих географических открытий на рубеже XV–XVI веков именно богатый Восток представлялся европейцам сказочным царством роскоши — да и действительно восточные города и резиденции правителей были богаты. А ведь богатство — это объективный показатель развития и процветания структуры.
Восток развивался, временами даже достигал уровня зажиточности, а то и процветания. Хотя, конечно, не стоит преувеличивать: богаты были отнюдь не все. Но не было и чересчур кричащей имущественной разницы вне пределов причастных к власти. Главное же было в том, что каждый имел столько, сколько ему положено, соответствовало его положению в государстве и обществе. Зарвавшиеся собственники, нарушавшие эту неписаную норму, сравнительно легко ставились на место.
Такой стереотип существования сформировался еще в глубокой древности и затем в достаточно устоявшемся виде стал привычной нормой. Норма продолжала существовать на протяжении долгих веков и почти дожила до наших дней, хотя с эпохи колониализма начались ее современные изменения. Смены формаций традиционный Восток не знал, и перед специалистами невольно встает вопрос, что же брать за основу периодизации исторического развития Востока. Что было здесь эквивалентом европейского Средневековья? И вообще, есть ли смысл выделять этот период?
Смысл, даже необходимость, безусловно, есть. История традиционного Востока слишком велика, чтобы обходиться без периодизации. Но что же брать в качестве критерия при вычленении восточного Средневековья? Обратим вначале внимание на то, что единственная структурная ломка, которую пока что пережил Восток, а вместе с ним и весь вообще неевропейский мир, — это переход от традиционной структуры к колониальной или полуколониальной (зависимой), трансформирующейся в сторону капитализма. Отсюда со всей четкостью следует одно: древность и Средневековье для Востока были периодами существования в рамках одной и той же традиционной структуры. Но если нет между древностью и Средневековьем структурной грани — подобной той, что была в истории Европы, — то какую грань следует брать за основу при периодизации исторических этапов? Есть только два возможных выхода: либо оперировать комплексом второстепенных, а то и случайных критериев, либо просто согласиться на некую условную хронологическую грань. Рассмотрим эти варианты.
Если оперировать комплексом критериев, то следует принять во внимание степень централизации власти, скажем, переход ее на уровень «мировых» держав, великих империй. Важно учесть роль великих мировых религий, способствовавших наднациональному общению и создававших определенные условия для существования «мировых» держав. Необходимо принять во внимание темпы освоения первобытной периферии, то есть экстенсивное развитие крупных держав. Наконец, многое значит и возникновение устойчивых зон господства той или иной цивилизации, базирующейся на веками складывавшемся культурном стандарте и освященной какой-либо из великих религий. Все эти и многие близкие к ним критерии в сумме действительно помогают сформировать определенный комплекс важных признаков, который может свидетельствовать о некоем рубеже между старым и новым в истории разных стран и регионов Востока. Но при этом возникает новая практически непреодолимая сложность: комплекс критериев помогает найти логическую грань, но не более того. А как быть с гранью хронологической, если принять во внимание, что у каждого из основных регионов своя логическая грань, хронологически не совпадающая с другими?