Страница 58 из 88
Глава 13
Таринор глядел на простирающуюся перед ним стену шумящих тёмных крон и переплетённых ветвей. От деревьев веяло чем-то недобрым, чуждым человеку. Может так действовали эльфийские чары, а может дело было в обычном и вполне оправданном страхе, но наёмник не чувствовал никакого желания туда идти.
— Так вот как выглядит Северная пуща с этой стороны, — задумчиво проговорил он.
— А у неё есть и южная сторона? — Тогмур удивлённо вскинул рыжие брови и тут же ухмыльнулся. — Да ладно, знаю я, что по ту сторону лежат ваши южные земли. Хотя мальчишкой меня мать пугала, что этому лесу нет конца. Я-то понимал, что это всё сказки, а вот Иггмур долго верил, да, братишка?
— Угу, — промычал верзила, почесав затылок. — Да только матушка бы врать не стала, Тогмур. Тёмный лес. Недобрый. Хорошего там не жди. А ещё говорят, там деревья сами по себе ходят. Да руки-ноги людям отрывают…
— Иггмур, погляди на себя, — усмехнулся рыжий. — Да ты любое дерево с корнем вырвешь и об колено переломишь! Как тогда, помнишь?
— Тогда меня высекли, — угрюмо ответил тот. — То была любимая яблоня Старого Эйвинда.
— Ну, теперь его рядом нет. Никто нам не страшен, тем более что с нами Таринор, а он самого Гальдра победил! На палках, правда, но всё ж!
Наёмник отшучивался, что в победе над стариком мало чести, но Тогмур был непреклонен. День клонился к закату, и Иггмур наотрез отказался идти в страшную чащу, да и Таринор согласился, что идти в лес ночью — это и без всяких ходячих деревьев верный способ заблудиться. Тогмур нехотя согласился разбить лагерь до утра и отправился за хворостом. Наёмник развёл костёр и все трое принялись перекусывать тем, что припасли в дорогу.
— Как-то вы с братом не похожи совсем. Я бы и не подумал никогда, что вы родством связаны, — проговорил Таринор, оторвав зубами кусок плотного северянского хлеба.
— Так у нас матушки разные, — беззаботно ответил Тогмур. — Моя как меня родила, так и преставилась. Редкая красавица была, как говорят. А отец погоревал, сколько положено, да другую жену себе взял, Хильду, дочку кузнеца. Крепкую, как наковальня. Она-то и родила моего крепыша-братца. Он уже тогда был такой большой, что кроме Хильды никто б его выносить не смог. Старый Эйвинд считал, что это сам Торм спустился к смертным в виде могучего воина. Иггмура с детства откармливали как бычка на убой, ну, он и вырос с бычка. Да вот только нрав у братца уж больно мягкий для великого война.
— Матушка говорит, что доброта — главная благодетель, — сказал Иггмур с набитым ртом и, обратившись к наёмнику, добавил. — А яблоню ту я не специально сломал. Ребята говорили, что мне слабо. А мне не слабо! — верзила стукнул по земле кулаком и этот удар почувствовал даже Таринор, сидевший рядом.
— Да, ты всегда был добряком, — ухмыльнулся Тогмур, подбросив в костёр веток. — Вот тебе все на шею и садились.
— Порой для этого и добрым быть необязательно, — заметил наёмник. — Обстоятельства. На моей шее кто только не сидел — от крестьян до королей.
— Странные вы, южане, — хмыкнул рыжий. — И короли ваши — совсем не то, что наши вожди. Ни один северянин не станет целовать задницу кому-то, только потому, что он родился с короной на голове. Рассказывали мне о таких. В руках и топора не держал ни разу, а туда же, кланяться ему да в верности клясться… Мой отец завоевал звание вождя в поединке. Да и потом сломал не один хребет тем, кто пытался оспорить его право вести нас. Поэтому тана Стейна Кривостопа знают от Большого леса до северных бескрайних льдов, где люди живут без глаз, ртов и носов!
— Это ж как они живут-то без всего этого? — спросил наёмник.
— А ты там был? Нет? То-то же. Зима там не кончается даже летом. Холод такой, что глаза замерзают, носы отваливаются, а зубы стучат так, что превращаются в мелкую крошку. Вот потому у них ничего и нет.
— А сам ты там был? — недоверчиво спросил Иггмур.
— Я нет, — осёкся Тогмур. — Мне Эйвинд рассказывал. Ему ведомо то, что ведомо богам. А уж боги-то, они всё на свете знают.
— И кто ж ещё живёт в этих ваших северных краях? — усмехнулся Таринор.
— Ну, известно кто. Мы, Стойкий народ, северяне. Дальше к восходу другие племена, Сероглазые, Чёрные топоры, Снежноволосые, много их, всех и не припомню. А ещё дальше — альвы ледяные. Они как лесные, только живут на берегу ледяного моря. У них и дома, и оружие, всё изо льда, даже кони и те ледяные. Говорят, на кого взглянут, тот в глыбу льда и обратится! Да только я в это не верю.
— Это почему же? В людей без глаз и ртов, значит, веришь, а в ледяной взгляд эльфов нет?
— Да потому что приходил давеча один к нам. На коне ледяном со снежной гривой. Сам белый весь, а глаза синие. Говорил о чём-то с Эйвиндом наедине, долго говорил, а тот всё хмурился. Потом молвил, что альвы нам велели уходить на юг. Мол, зима великая грядёт. Да только псу под хвост все их веления! Ишь, указывать вздумали! Небось, земли наши себе прибрать решили. А на юге мы пропадём, уж больно не любят южане нашего брата.
— Сложно любить тех, кто разбойничает в море и сжигает деревни на побережье, — сказал Таринор.
— Сильный забирает по праву сильного, — многозначительно проговорил Тогмур. — А если в целой деревне не нашлось того, кто сумеет подарить славную смерть в бою, то и поделом им.
— К чёрту такую философию! — вспыхнул наёмник, швырнув в костёр палку. — Пойду воздухом подышу.
С этими словами он поднялся и зашагал прочь от костра. Конечно, он и сам раньше придерживался таких идей. Сильный жрёт слабого, в этом весь этот проклятый мир. Но ведь на всякую силу найдётся сила поболее. Альберт Эркенвальд был королём Энгаты, в его руках была сосредоточена власть и могучая армия. Да вот только это его не спасло. Был ли Эдвальд Одеринг сильнее? Ну, во всяком случае, на его стороне была правда. Так тогда казалось Таринору. Казалось ему и то, что сражался он за «правое дело».
Нет, ему просто хотелось так думать, а на деле сражался, потому что платили. И ярче всего он понял это, когда обезглавил короля Энгаты. Вот оно, правое дело. Кровь безоружного на мече и слабоумный на троне. В их последнюю встречу Эдвальд был совсем плох. Интересно, жив ли он теперь? А если нынче, когда он слаб, его так же пожрёт большая сила? И кто вообще останется в конце, когда слабых не станет вовсе? Когда безжалостная абсолютная сила, наконец, не оставит тех, кто слабее её, а противостоять ей будет некому?