Страница 54 из 88
Глава 12
К вечеру Дракенталь заволокло тучами, и сотни тысяч противных мелких капель устремились вниз, разбиваясь о крыши и землю. Маркус Аронтил с тоской глядел сквозь мокрое стекло. Из единственного окна открывался прекрасный вид на величественные скалы, обрамлявшие Пламенный замок. Обычно этот пейзаж, окрашенный светом закатного солнца, радовал глаз мага, но сейчас он видел лишь серую стену мокрого камня, изредка освещаемую всполохами молний. Раухель говорил, что сегодня служба Маркуса закончится, но магу будто бы не хотелось никуда уходить. То ли виной тому был дождь, явно не располагавший к пешим прогулкам, то ли он просто прикипел к этому месту, как когда-то прикипел к захламлённой деканской комнате в Академии. Но вспомнив о Тиберии, томящемся в темнице, и об Игнате, найти которого, казалось, было лишь вопросом времени, маг укорил сам себя за подобную мысль.
Глава тайной службы появился уже когда за окном совсем стемнело и нельзя было определить, где кончаются горы и начинается небо.
— Следуйте за мной, господин Аронтил, — Йоахим Раухель выглядел усталым и беспокойным.
Путь их лежал вниз по лестницам и с каждым пролётом Маркус чувствовал, как воздух становится всё более затхлым и сырым. В этих тесных коридорах мага не покидало гнетущее чувство, что за ним кто-то наблюдает. К тому же, ему чудилось, будто бы сами стены готовы были сомкнуться и похоронить его в толще камня. Остановившись перед дверью с окошком, Раухель трижды постучал. В окошке появилось небритое лицо тюремщика, после чего послышался скрип засовов и замков.
— От лица лорда Рейнара благодарю вас за неоценимую помощь, — сказал через плечо Раухель. — Ждите здесь. Я приведу вашего спутника, а потом выведу вас через караульное помещение.
Глава тайной службы скрылся за дверью, а Маркусу остался наедине с дверью и нависающими стенами. Маг поёжился и постарался гнать дурные мысли подальше. Мерный огонёк масляной лампы на стене успокаивал. Маркусу всегда нравилось смотреть на пламя, как и любому огненному магу. Порой, когда в Академии выдавался особенно поганый день, он мог уснуть, лишь глядя на огонёк свечи, которую он ставил на стул у кровати. И даже то, что несколько раз порыв ветра опрокидывал свечу ночью, едва не устроив пожар, его не останавливало. Маркус всегда успевал почувствовать пламя и потушить его.
Послышался звук шагов. Маг узнал ставший уже знакомым чеканный шаг дорогих сапог Раухеля, но вместе с ним был и другой, шаркающий, неспешный. Они приближались и, наконец, дверь вновь отворилась, медленно и с противным скрипом, выпустив главу тайной службы. За ним, щурясь на свет лампы, шагал сутулый человек в грязной и рваной одежде, в котором Маркус с трудом узнал Тиберия.
Бывшие некогда кудрявыми волосы аэтийца теперь стали грязными и спутанными. Щёки ввалились и покрылись густой чёрной щетиной, обрамляющей приоткрытый рот, из которого вырывалось тяжёлое дыхание. Но хуже всего было то, что на посеревшем лице Маркус не видел того, что сопровождало молодого аэтийца всё время с момента их знакомства. Надежды. Того неуловимого выражения, веры в лучшее, которая не покидала Тиберия ни во время нападения на корабль, ни после крушения. Оно не покидало его лица даже когда маг видел его в последний раз, перед тем как закрылись тяжёлые тюремные двери. Сейчас же Тиберий был сломлен. Он поднял потускневшие глаза на мага и еле заметно улыбнулся.
— Маркус… Вот мы и снова встретились.
— Тиберий! Друг! — в душе мага поднималась буря. — Что они сделали с тобой? Тебя избивали? Пытали?
— Нет, ничего такого, — аэтиец пошатнулся, но устоял на ногах. — Просто слишком долго просидел взаперти.
— Но ты так исхудал… Я ведь передавал тебе еду, — Маркус гневно обратился к Раухелю: — Передавал через вас.
— Я не могу лично следить за каждым тюремщиком и стражником Пламенного замка, — невозмутимо парировал глава тайной службы. — Возможно, многие передачи не дошли до вашего друга. Если это так, мне жаль, но я не имею к этому отношения. Идёмте, провожу вас к выходу.
Йоахим Раухель светил перед собой лампой, внимательно смотря под ноги, когда поднимался по лестнице. За ним следовал Маркус, придерживая под руку с трудом шагающего Тиберия. От аэтийца разило потом и нечистотами, но мага это ничуть не смущало. Некоторое время спустя он нарушил молчание.
— Но ведь я делал всё, чтобы улучшить его условия. Вы уверяли, что он в порядке, что его хорошо кормят и не смеют тронуть и пальцем.
— Господин Аронтил, — Раухель резко остановился. — Прошу вас не забывать, что ваш друг совершил преступление и понёс за это наказание. Хоть ваши услуги были крайне полезны, но не следует их переоценивать. Вам следует быть благодарными уже за то, что я сделал вам такое предложение.
— Маркус, — подал слабый голос аэтиец, отдышавшись. — У меня не было аппетита. В темнице сложно следить за временем. Вас очень долго не было, и я подумал, что больше не увижу вас. И утратил надежду.
— Conjuncte ad finem, — сказал маг.
— Вместе до конца, — Тиберий вновь улыбнулся. — Но целыми днями один взаперти… Знаете, в империи преступников обычно отправляют на каторгу, в шахты или продают в рабство. Но самая жестокая кара — заключение в «брюхо каменного зверя». Человека просто закрывают или замуровывают в одиночной камере с толстыми каменными стенами оставляя лишь бритву, хлеб и воду в достаточном количестве. Если преступник выдержит там месяц, его отпускают, но обычно в конце срока камеру открывают лишь затем, чтобы вынести тело. Нам показывали такие во время учёбы в Большом тривии. Совершенно пустые каменные комнаты. Человек остаётся там в темноте, но умирает не от нехватки воздуха, голода или жажды, а от того, что сходит с ума и кончает с собой. Режет руки или горло.
— Жуткий способ, — поёжился маг. — Почему бы просто не казнить преступника как полагается?
— Кажется, в Аэтийской империи считают, что палачи прокляты богами, — вдруг сказал Раухель. — И мало кто желает приводить приговор в исполнение. Компромисс. Сделка с совестью.
— Верно, — вздохнул Тиберий. — Тогда я не понимал, почему люди так поступают. Мне казалось, что можно попытаться прожить этот месяц, дождаться, пока камеру откроют. И лишь теперь я представил, что ощущают эти люди. Говорят, надежда умирает последней. В какой-то момент мне показалось, что она умерла и для меня.
— Поэтому у нас заключённым не дают бритвы, — заметил Раухель. — За редким исключением. Мы почти пришли.