Страница 17 из 22
— Всё равно уезжать жалко…
Мы вышли к озеру, погрузились и медленно отплыли от берега.
— До свиданья, островок! Прощай! — крикнули мы.
И стало вдруг грустно. Маленький, затерянный среди озёр островок стал для нас близким, стал частью нашей большой родной земли.
— А мы его никак не назвали! — взволнованно проговорил Толя.
И Вася негромко ответил:
— Партизанский.
В Прохоровке в правлении колхоза мы застали старичка счетовода. Он выслушал нас, подумал, помолчал.
— Партизаны всюду были, — ответил он. — Где родная земля, там непременно был на её защите солдат или партизан.
— А я, пожалуй, знаю, про какой остров вы говорите, ребята, — вмешался в нашу беседу молодой паренёк, крутивший ручку телефона. Он оказался секретарём комитета комсомола. — Это, наверное, «пятачок», там Василий был. Ну-ка, что вы там нашли, покажите… Банку? Мало. А это что? Провод? Тоже там нашли?
Толя стал торопливо рассказывать, как мы нашли костёр в овраге, как открыли кладовую ручья, как пришли к убеждению, что жили на острове партизаны, что их было немного, что были они там осенью — в овраге рядом с банкой нашли жёлуди.
— Неужто жёлуди сохранились? Столько лет прошло! — удивился комсомолец. Он внимательно посмотрел на нас. — Но вы не ошиблись, ребята! — сказал он. — Это партизанский остров. Там был наш радист Василий Поздняков. Один. У Василия была рация, и он передавал партизанские донесения на Большую землю. Место это тихое, укрытое. Только два человека знали, что там наша рация, — начальник партизанского отряда и один рыбак. Этот рыбак по ночам выезжал на озеро, будто рыбачил, а на самом деле возил Василию донесения и продукты. Но однажды фашисты напали на партизанский отряд, рыбака убили, начальник был тяжело ранен. Связь с Василием прервалась. А время было горячее. Фашисты готовили наступление, по озеру шли транспорты со снарядами, пушками. Понял Василий: нельзя оставить нашу армию без сведений. Он сам стал вести разведку, прячась в камышах. А ночью передавал на фронт, сколько пароходов прошло, что везут.
Восемь дней он жил на острове. Питался травой, желудями. У него распухли ноги… Да что! Он вам сам всё расскажет. Вот приедет — спросите.
— Как — приедет? Где он? — заволновались мы.
— Поехал в город. Завтра, должно быть, вернётся. Я скажу ему, он придёт к вам в лагерь.
Так мы узнали о человеке, чьи следы мы искали на острове, о мужественном радисте с «пятачка»…
Вот показался и лагерь. Всё ясней видны зелёные берёзки на горе. Красный флаг развевается на высокой мачте. Навстречу нам с горы бегут ребята. Ещё бы! Вернулась экспедиция с необитаемого острова!
Кругом суматоха, смех. Вася выгружает вещи с лодки, и десятки рук по цепочке передают их на берег.
— Осторожно! Осторожно! Самый ценный груз! — кричит Толя.
Над толпой плывёт белая коробка из-под макарон. В ней лежит ржавая консервная банка, кусок провода и старый, совсем тёмный жёлудь.
Твоя Н.
НАД КАМЧАТКОЙ
Ну-ка разверни карту СССР, Ярушка! Иди по ней на самый восток. Видишь полуостров Камчатку? Вот там-то я и побывала.
Путешествовала не только по земле, но и летала над полуостровом. Мы с летчиком-наблюдателем искали косяки сельди. Ты спросишь: как это — искали? Сельдь в воде, а самолёт в воздухе.
Представь себе, сверху хорошо видно то, что происходит в глубине моря. А такой опытный разведчик, как Михаил Андреевич Несин, с которым я летала, не только находит косяки сельди, но и определяет, как глубоко идёт рыба, сколько её. Его не обманут ни тени облаков, скользящие по воде, ни скопища медуз, ни густые заросли водорослей.
Найдёт в океане косяк и даёт знать по радио рыбакам.
— Говорит «Рыба», говорит «Рыба». Слушайте меня! («Рыба» — позывной Михаила Андреевича.) — Он командует с высоты, куда рыбакам идти.
За несколько дней перед нашим вылетом в газете промелькнуло тревожное сообщение: во время шторма ушла сельдь.
И вот ранним утром Михаил Андреевич на небольшом самолёте поднялся в воздух. И я с ним. Небо было пасмурное, моросил дождик.
Несколько часов мы летели над морем, серым, тяжёлым и даже на взгляд холодным. Поднимались, снижались.
Когда, казалось, уже не было никакой надежды, Несин, пристально глядевший вниз, показал на тёмное, резко очерченное круглое пятно:
— Вон сельдь!
Самолёт развернулся и сделал новый заход. Тёмные пятна стали попадаться чаще.
«Сельдь держится крупными полями, от берега 100–600 метров. Незначительно смещается на юг. Срочно направить все сейнеры. Погода промысловая», — радировал лётчик.
Радиограмма облетела рыбачьи суда. С разных сторон заспешили сейнеры. Наш самолёт кружился над скоплением сельди.
— «Рыба», слышишь меня? Михаил Андреевич? Я — «Карась», я — «Карась». Иду-у! — басом заговорило одно судно.
За ним послышались голоса других капитанов.
В иллюминаторе я увидела, как два судна-близнеца, тащившие общий невод, резко изменили курс и тоже заторопились к нам.
В течение нескольких минут море стало похоже на поле перед битвой. Суда заняли свои позиции, и Несин вёл их к косякам; рыбаки не видели того, что видел сверху лётчик.
— Полный на север!
— Так держать!
— Влево двадцать градусов!
— Вправо пять градусов!
— Пошёл в замёт! — посылал команды Несин, всё время держа в поле зрения судно и косяк, к которому его надо подвести.
Рыбаки ни о чём не переспрашивали — понимали с полуслова и маневрировали по команде, как будто они были связаны с самолётом ниточкой.
Несин рассказывал мне, что едва сельдь учует приближение судна, она делает резкий бросок, увеличивает скорость почти вдвое. Лётчик учитывал этот её манёвр.
Чем ближе подходило судно к косяку, тем точнее становился расчёт. Малейшая ошибка — и судно наткнётся на косяк или пройдёт над ним, и тогда рыба уйдёт. Промедлишь — и невод хлебнёт пустой водицы.
— Михаил Андреевич, скажи, есть у меня рыба? — снова раздаётся взволнованный голос «Карася». Он уже сделал замёт, но ещё не видит своего улова. С неба виднее.
— «Карась», «Карась»! Рыба в неводе. Центнеров четыреста.
— Спасибо за наводку.
И вот он, желанный улов! Переливается в неводе серебром. Есть рыба!
Мы летим дальше, на север. Ищем новые поля сельди. Скалистые берега круто подходят к воде, вгрызаются в море рифами. Каменистые острова поднимают ввысь острые пики и зубцы.
Мы летим в белёсом тумане. Самолёт сильно болтает. Михаил Андреевич настойчиво вызывает:
— «Якут», «Якут»! Переходи на юг. Большой улов. Не теряй времени, не теряй времени!
«Якут» — плавучий завод, который тут же, в море, начнёт обработку рыбы.
Вызывать его совсем не входит в обязанности лётчика, его дело только разведать, указать цель. Но он увлечён трудом, весь отдался ему. Как бы улов не пропал, беспокоится. Несин чувствует себя в ответе за всю операцию до конца. Это то, что называется преданностью делу.
Три дня мы так летали. Болтало нас здорово, устали очень. Но усталость я ощутила только на земле, когда мы сели в Петропавловске. В полёте было не до этого, уж очень азартно все работали. И рыбаки и лётчик. Смотри, до чего, однако, человек додумался — ловит сельдь с воздуха!
Забыла ещё сказать тебе важную вещь: во время полёта нам передали с берега радиограмму о сейнере, который сорвался с якоря, — его унесло в море. Этот сейнер уже искали суда и самолёты. И мы полетели на розыски. В воздухе мы всё время держали связь с лётчиком-разведчиком с острова Сахалин. У него оказался такой же позывной, как и у Михаила Андреевича, — «Рыба».
К вечеру сейнер обнаружили. Все люди на нем были живы. Его на буксире привели в порт.
Тётя Нина.
ЗА МОРЯМИ-ОКЕАНАМИ
С возвращением в Прагу, Ярушка!