Страница 162 из 171
В узком временном коридоре с середины 1994-го до начала 1995 года произошли: падение нашего ежемесячного финансодателя-концерна «Тибет», разрушение пирамиды МММ, возглавляемой Сергеем Мавроди и Леней Голубковым, под обломками которой оказались похороненными 340 перспективных акций Уфоцентра; побег в неизвестную шамбалу руководителя фирмы А. С. Т., умыкнувшего с собой круглую сумму, в которой затерялся и наш двадцатимиллионный депозит. Средства на депозит мы обрели, взяв кредит у одного из московских банков, как говорили во времена Пушкина, «под залог вещей». Нашими «вещами», указанными в ссудном договоре, были и остаются издания Уфоцентра.
Оставшись без средств и с долгами, Уфоцентр был вынужден съехать из арендуемого помещения и не без помощи депутата Госдумы Ирины Хакамада (спасибо ей!) поселиться в скромном кабинете одной из гостеприимных московских школ.
Все вернулось на круги своя, то есть все стало таким, как и должно быть, как это определено уставом деятельности ассоциации и отделения. Сохранялись юридические и финансовые реквизиты, печать, структура, имущество, связи, абонентский ящик. Но все это теперь можно приводить в действие только на общественных началах. А это означало, что каждый сотрудник Уфоцентра вынужден отныне сам зарабатывать на хлеб насущный, трудясь не на ниве уфологии, а там, где за этот труд платят.
Естественно, что фронт работ Уфоцентра сузился. Правда, как по заказу, резко оживилась научная деятельность многих групп на местах — в Ростове-на-Дону, в Новошахтинске, в Волжском, в Тольятти, в Кемерове, но несмотря на это утешение, приходится признать, что современная экономическая птицатройка, мощно прокатившаяся по стране, не забыла вдавить в колею и застрявшую на перепутье уфологию. Так и хочется добавить: а на обочине стояла тень Николая Васильевича Гоголя и с ужасом наблюдала эту безумную скачку.
Это патетика. Она всегда почему-то переполняла меня, когда я приезжал в неприметный городок Плес, который «на карте генеральной значком означен не всегда». Советская власть пришла в него лишь на пятый год после революции. Расположенный вдали от железной дороги и шума городского, этот кусок российской старины постоянно притягивал любого, хоть раз в нем побывавшего. Мы с женой уже трижды проводили в Плесе отпускное время. Этот город очищает душу и располагает к размышлениям.
В этом городе я по-новому открыл для себя Левитана и Достоевского. Что для московского школьника Исаак Левитан? (Я имею в виду свое первое знакомство с великим художником). Ну, пейзажист. Ну, нормально смотрятся его картины в Третьяковке. Но сейчас, после экскурсии в дом-музей художника у Волги, открылась новая ипостась. Оказывается, из-за пятого пункта, а точнее из-за нарушения ценза оседлости, установленного когда-то для евреев, ему, шедшему в императорской Академии художеств на золотую медаль, не выдали ни медали, ни диплома, а лишь скромный аттестат учителя рисования. В него, зарабатывавшего на жизнь уроками, влюбилась его ученица, жена полицейского врача мадам Кувшинникова, старше его по возрасту. Она везет его на пароходе в путешествие по Волге, влюбленные с борта очаровываются Плесом и остаются в нем на долгое время.
ДОМИК У ВОЛГИ
Вторым открытием стал Федор Достоевский, нога которого не ступала на плесскую землю, но который, мы знаем, незримо присутствует во всем российском. И воистину, случай говорит лишь подготовленному уму. Перелистывая в читальне пансионата том Достоевского, я не поверил своим глазам. Настолько современно, настолько мощно рассуждал писатель о наших с вами проблемах. Вот несколько его высказываний.
«Ну, что если человек был пущен на Землю в виде какой-то наглой пробы, чтобы только посмотреть: уживется ли подобное существо на Земле или нет?»
«Увеличилась ли сумма счастья в человеческой жизни равномерно с развитием господства человека над природой, возможного для него при теперешнем развитии естественных наук?» «Прогресс естественных знаний имеет отношение к жизни главным образом своей технической стороной».
«Полузнание — это деспот… имеющий своих жрецов и рабов, перед которым все преклонились с любовью и суеверием… перед которым трепещет сама наука».
А вот какие слова он вкладывает в уста необычного персонажа — черта: «Что станется в пространстве с топором?. Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение, Гатцук внесет его в календарь, вот и все». (Гатцук — известный в конце XIX века автор календарей. — Авт.)
— «Путанность и неопределенность теперешних понятий происходит по самой простой причине: отчасти оттого, что правильное изучение природы происходит совсем недавно (Декарт и Бэкон) и что мы еще собрали до крайности мало фактов, чтобы вывести из них хоть какие-нибудь заключения. А между тем торопимся делать эти заключения, повинуясь закону нашего развития.
Выводить же окончательные результаты из теперешних фактов и успокаиваться на этом могут только самые ограниченные натуры».
Недаром Альберт Эйнштейн заявил: «Достоевский дает мне больше, чем любой другой мыслитель, больше, чем Гаусс».
А вот некоторые параллели в мышлении великих. Достоевский (устами Ивана Карамазова): «Все эти вопросы совершенно не свойственны уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях».
Эйнштейн: «Человеческий разум не способен воспринимать четыре измерения. Как же он может постичь Бога, для которого тысяча лет и тысяча измерений предстают как одно?»
ПРОЩАНИЕ С ПЛЕСОМ
В Волго-Вятском районе сегодня дожди. Отпуск кончен. Какие вопросы? Только сердце стучит: подожди, подожди, Еще раз прогуляйся по Плесу. Ты вскарабкайся кручей брусчатых дорог, Оглянись с высоты на красоты И напейся живительной ауры впрок, Напитай ей души своей соты. Посмотри, как цепляются облака За кресты облупившихся звонниц; Выдь на Волгу, несущую через века Ширь да удаль исчезнувших вольниц Вдоль зеленой воды притулилися там Лодки, лавки, усадьбы, лабазы, Белый домик, в котором творил Левитан, Белый лайнер в соцветии джаза. Город русской печали. Как медленный сон, Как щемящая долгая осень… Прокатилось истории колесо И на здешнем застряло откосе. Вот и вспыхнул декоративный закат Зашумели, прощаясь, березы. Я вернусь, приплыву, я приеду назад, А пока — улыбаюсь сквозь слезы.