Страница 24 из 49
Детские домашние игры с перевоплощениями и маскарадными переодеваниями включены в репертуар семейных праздничных увеселений, они импровизируются по общей договоренности и принятой традиции.
Но по большим праздникам, в дни многолюдных детских сборищ, когда им разрешалось беситься и бегать по всему верху, отпирали и эту комнату, и они играли в ней в разбойников, прятались под столами, мазались жженой пробкой и переодевались по-маскарадному. [133]
В домашних зимних представлениях участвуют и взрослые, и дети. Каждый выбирает себе роль и образ по желанию или договоренности. Принуждение к лицедейству отсутствует, но зато есть чья-то настойчивая до ритуальной обязательности инициатива (нарисовать неизменные усики неизменной жженой пробкой).
Зайчик. На празднование Нового года дома. Ничего не помню, так как мне был год. Костюм придумала мама. Пришила картонные уши и ватно-марлевый хвостик к детскому комбинезону. Как поясняет мама, чтобы я почувствовала Новый год (костюм, подарки под елкой) (ж., 1985 г. р.).
Ритуал карнавала новогодней елки многократно повторяется, задействовав все каналы восприятия и форматирования: зрение (опознаваемые костюмы, декор помещения и украшение елки), слух (песенно-музыкальный канон праздника), осязание (колкость мишуры и елочных ветвей, стесняющие движение костюмы, следы обручей с коронами и ушами на лбах), обоняние (запах хвои и мандаринов), кинестетику (специфические движения каждого из персонажей). Через детсадовские и школьные практики он входит в тело, становясь интимным и личным переживанием.
Воспоминания о карнавалах (внушенные рассказами старших и сохраняющие собственные переживания радости, стыда, разочарования) вошли в личную биографию многих советских и постсоветских людей. Карнавальный дискурс обеспечен литературным и медийным «хронотопом» – Кремлевской/школьной елки.
Реестр образов
Наиболее телесным переживанием из всего сценария празднования, конечно, является костюмное преображение.
Вслед за Патрисом Пави я буду считать, что «с момента появления на сцене одежда становится театральным костюмом, подчиняется эффекту преувеличения, упрощения, абстрагирования; костюм “прочитывается”».[134]
В случае елки понятие «сцена» условно – это пространство, преображенное на момент ритуала установкой новогоднего дерева, декорированием мишурой, подвешенными к потолку снежинками из салфеток и снежками из ваты, рисунками гуашью на окнах. Одежда же превращается в костюм следованием общепризнанному шаблону. Костюмы новогоднего карнавала должны быть узнаваемы, «нечитаемость» костюма ведет к коммуникативному провалу.
Дед Мороз удивил, когда позвал меня к себе для чтения стихотворения и чтобы выдать мне подарок. Он сказал: «Вот мальчик в шляпе сейчас почитает нам стишок». Я удивился. Я не был мальчиком в шляпе, я был ковбоем.[135]
У меня тоже обидные моменты были. Kак-то не успели на один Новый год с костюмом разобраться, пошла в шляпе и с веревкой толстых бус на шее… все доставали меня потом, что за костюм. Я гордо говорила, кубинский нац. костюм, а самой плакать хотелось.[136]
Итак, из воспоминаний, опубликованных на форумах в Интернете, собранных интервью и фотографий мной был составлен корпус костюмов советской и постсоветской новогодней елки. Я выписала названия костюмов из вербальных и визуальных источников. Реестр образов составлялся отдельно для мальчиков и для девочек. Всего было обработано 291 упоминание/фиксация новогоднего костюма – 170 костюмов девочек и 121 мальчишеский.
Среди имеющихся в реестре образов практически нет неразпознаваемых и «невоображаемых» костюмов. Чем «Пушкин» отличается от «Арлекина», а «Мушкетер» – от «Богатыря», предположить может любой мой современник. Иногда среди описаний и фотографий зафиксированы нетривиальные перевоплощения – что могло подвигнуть девочку сфотографироваться в очень выразительных масках слона и моржа у елки в Магнитогорске в 1962-м? В основной своей массе костюмы ожидаемы и стереотипны – то есть носители советской и постсоветской культуры, скорее всего, сочтут этот набор нормальным для костюмирования. Так же как и в традиционном ряженье, в советской культуре детских карнавалов сложился устойчивый набор образов, доступных для воспроизведения и понимания. Этот список отражает мировоззренческие ожидания участников карнавала – инициаторов и костюмеров, зрителей и участников.
Список, в частности, демонстрирует основные приемы, используемые для перевоплощения. Приемы и инструментарий современного новогоднего костюмирования существенно отличаются от описанных Л.М. Ивлевой для традиционного крестьянского ряженья.[137] Главной целью ряженья и средневекового карнавала является неузнаваемость спрятанного за личиной конкретного человека. То есть стратегия «читаемости» образа не должна привести к опознанию преображенного. Наиболее эффективна в таком случае смена гендерной и возрастной роли. Кроме того, дети, как известно, не участвовали ни в деревенском ряженье, ни в средневековых карнавалах в роли окрутников. В наши дни, наоборот, дети являются главными действующими лицами карнавального преображения. При этом как травестия, так и переодевание в старика/старуху и нищего – мягко говоря, непопулярный прием детского костюмирования. Из почти трехсот костюмов нам встретился только один случай переодевания девочки в старуху, три случая – в костюм противоположного пола и ни одного образа нищего (в современной городской ситуации костюм, вероятно, назывался «бомж»). Две рассказчицы сообщили, что они были «гусарами»,[138] а один корреспондент вспоминает свой удачный опыт травестирования:
А вот классе в третьем решил приколоться и нарядился в женское платье)) Это щас такое действо сразу вызовет в памяти нехорошие термины типа трансвестизма и нарушения ориентации. Но… в далеком 81 году таких слов то еще не было. Да и мы дети были. О таких вещах не думали. Одел мамин парик. маску сделал на пол лица… Прикол удался на славу. Меня никто не узнал)) Ну и первый приз конечно был мой))). [139]
В целом из реестра видно, что карнавальные роли строго соответствуют гендеру – девочки предпочитают женские персонажи, мальчики – мужские. Создается впечатление, что освоение гендерных ролей – одна из скрытых целей новогоднего переодевания. Однако гендерное конструирование имеет одно, но очень устойчивое исключение. Один костюм устойчиво встречается и в мальчишеском, и в девичьем списках: костюм зайчика. Унисекс-образ зайца (56 мальчиков и 14 девочек) абсолютно лидирует по количеству упоминаний: 70 из 291. Учитывая то, что в среднем каждый информант описывал 2–3 случая костюмирования, получается, что навык преображения в зайчика почти тотален для нашей культуры. Учитывая масштаб распространения, остановимся на обзоре двух самых популярных «масок» новогодней елки – зайца и снежинки.
Зайцы/зайки
Затруднительно посчитать, насколько поголовно советские дети побывали зайцами, но почти четверть из всех возможных новогодних детских костюмов – это именно зайцы. «Трусишка зайка серенький» – персонаж культовой песни «В лесу родилась елочка». Зайцы действуют в самых первых сценариях советских «елок». Зайцы были признаны удачными образами на начальном этапе создания елочной иконографии для детских садов.[140] И сейчас перед Новым годом воспитатели вывешивают объявления для родителей с требованием «пришить мальчикам уши». До начала 60-х годов ХХ века зайчиками были младшие дошкольники независимо от пола. Позднее участь зайцев была уготована только мальчикам, девочек ждал удел снежинок, хотя отдельные переодевания девочек в заек регулярно встречаются. Фотографии и рассказы подробно описывают технику изготовления заячьего костюма. Главный атрибут костюма, уши, требовал конструктивного решения разной степени сложности. Мужчины-изготовители предпочитали жесткую конструкцию «цельнолитых из гипса». Промежуточным по жесткости и сложности был вариант с набитыми ватой тряпичными ушами на шапке-капоре. Облегченный головной убор состоял из бумажного обруча с картонными ушами. В 1980-е советская промышленность освоила производство пластиковых масок зайцев, поэтому на некоторых фотографиях дети стоят в поднятых как рыцарские забрала масках – иначе как узнаешь, какой заяц чей. Костюм дополнялся или целым белым комбинезоном, или только пришитым к шортам «заячьим» хвостиком. Образ зайца не ограничивался только костюмом – для групповых хороводов требовалась специальная пластика прижатых к груди ручек-лапок и мелких прыжков обеими ногами. Картина одинаково прыгающих вокруг елки детей с умилительно сложенными на груди руками и падающими в разные стороны ушами, наверное, наполняла счастьем воспитательские сердца. Родители пытались уследить глазами за «своим» зайцем и сфотографировать именно его.