Из далёкого детства

Самой большой страстью матери было мороженое и кино. Когда дети повзрослели, мать стала чаще отрываться от дел, чтобы посмотреть фильмы, которые примерно один раз в неделю привозила кинопередвижка. Причем, ради экономии двух рублей на билет, смотрела она на экран с улицы, через окно сельского клуба. Появились первые советские сериалы на телевидении. Особенно в восторге была мать от сериала про Брянских подпольщиков, про разведчицу Аню Морозову. Матери до боли были памятны и понятны картины немецкой оккупации.

Но смотрела она по телевизору и драматические спектакли, и балет. Однажды я слушал оперу «Иоланта», и мать со мной просидела у телевизора до конца.

– Мам, тебе всё понятно? – поинтересовался я.

– Что ж тут не понять? Принц полюбил красивую девку, а она оказалась слепой. Вот и мается малый, не знает, чем помочь.

Методы воспитания

Мать едва научилась писать на курсах ликвидации безграмотности, но всеми силами старалась дать детям образование. Мы учились в средних школах, трое из нас окончили институт, остальные – техникум.

Мать прожила в Младенске сорок пять лет, но никогда не забывала свою малую родину – разбросанные по южной части Жиздринского уезда деревни Яровщинской волости, по которым расселялась многочисленная родня: Полом, Песочня, Яровщина, Орля, Авдеевка, Озерская. Мать иногда брала меня с собой в райцентр по этому маршруту. За четыре часа двадцатикилометровой пешей дороги я узнавал много интересного о своих предках и сегодняшних родственниках. Таким образом, непринуждённо, без нравоучений, прививался патриотизм, любовь к ближнему, стремление дорожить памятью о жизни предков.

Фото №8. П. Островское, 1988г. Похороны матери собрали в полном составе её детей.

Мать не склонна была к строгости в воспитании, но, как её учили родители, «байдик» (берёзовый прутик от веника) «для острастки» держала на виду заткнутым в потолочную «матицу», хотя никогда им не пользовалась. Памятен мне поучительный случай. По вечерам мы иногда ходили на конец деревни на посиделки к Данилиным. Я дружил с Иваном – парнем из этой семьи. Взрослые вели степенные разговоры о житье-бытье или читали большую церковную книгу с цветными картинками ада, где грешники горят в огне в страшных мучениях, а рогатые черти подкидывают дрова в огонь; рая с цветущими и плодоносящими садами и парящими в облаках ангелами; распятие Иисуса Христа. В сумерках расходились по домам. И однажды, переходя дорогу, напротив дома Данилиных нашёл десять рублей одной бумажкой. Это для меня были большие деньги, я на них мог двадцать раз сходить в кино. Принес деньги домой и хвастаюсь:

– Мам, я десять рублей нашёл! – Мать стала расспрашивать:

– А где ты их поднял?

Чувствую, что я сделал что-то не то. Мать переполошилась, узнав, что деньги валялись недалеко от дома Данилиных на дороге, ведь могли их выкинуть с мусором. Мать тут же заставила отнести им деньги. И мне уже не жалко было расставаться с десяткой, но страшно было идти по ночной улице. Но мать в этом случае была неумолима.

Выражение излишней нежности в отношениях было не принято в семье. Но иногда это чувство у матери к нам прорывало. Тогда она с азартом включалась в наши детские игры, обязательно с гордостью пересказывала нам, если нас за что-нибудь подхваливали учителя или соседи. Порой угреет нас в постели и начнёт рассказывать сказки, народные небылицы и были. Чаще всего мы слышали от нее сказки о Крошечке – Хаврошечке, «Мальчик – с – пальчик», «Гуси – Лебеди». Любимыми её сюжетами были те, где говорилось о взаимоотношениях мачехи и падчерицы. Ей самой пришлось испытать себя и в роли падчерицы, и в роли мачехи.

Когда мы, её дети, все «выпорхнули из гнезда», мать долго крепилась в одиночестве, ни к кому не желая переезжать. Но однажды зимой простудилась, тогда согласилась покинуть родовой корень навсегда. Последний приют она выбрала у младших дочерей, в Костромской области. Я каждый отпуск стал навещать мать в Островском: ведь где мать, там и родина. И у Кати, и у Нины для матери выделялась отдельная комната, где она была полной хозяйкой со своей мебелью: шифоньером, кроватью, с сундуком, сделанным ещё в пятидесятые годы Петей Маркиным.

Последние годы мать жила у Нины и умерла у неё 31 мая 1988 года. Теперь, на похороны, мать собрала на встречу всех «Марьиных детей» (так в деревне «окрестили» нас, чтобы отличать от старшего поколения детей отца) впервые не на Калужской, а на Костромской земле. У отца на могилке я бываю каждый год. В Кострому мне стало добираться тяжелее, но стараюсь периодически посещать и последнее убежище с прахом матери в Островском. Тем более что там живут и здравствуют дорогие младшие сестрички, которым по природе суждено последними из детей сохранять память наших родителей….

Глава 2. Первые отметины детства в памяти

Как я на свет появился

Август 1944 года.

От западной границы в глубокий тыл движется железнодорожный состав. Черная копоть от паровоза порой накрывает теплушки, открытые товарные платформы, на которых суетятся люди. В большинстве своем это торопятся домой, на родину, бывшие узники фашистских лагерей и другие жители оккупированных территорий, насильно угнанные немцами для рабской работы на Вермахт. С ними едет и моя мать, не спуская глаз с восьмилетнего Ивана и шестилетнего Николая. В Брянске – последняя остановка. Машинист сказал, что очередная высадка пассажиров будет только в Сухиничах. Заныло сердце от того, что и дом рядом, и еще нескоро в него попадёшь, потому что от Сухиничей нужно будет возвращаться назад на сотню километров. Пришлось пассажирам ближайших деревень Жиздринского, Хвастовичского, Ульяновского районов выскакивать с платформ и вагонов на ходу, когда поезд замедлил ход на крутом повороте у 333-го километра, не доехав до станции Судимир.

К счастью, отец уже несколько дней встречал прибывающие с «возвращенцами» эшелоны. Он вернулся на родину месяцем раньше и устроился на свою прежнюю работу железнодорожником. Наконец, встреча состоялась. Шесть-семь километров до Младенска теперь полнокровная семья после годовой разлуки прошагала на одном дыхании.

Деревня представляла собой жалкое зрелище. При отступлении немцы сожгли все дома. Только три каменки с зигзагами трещин на стенах уцелели и сиротливо стояли без крыш. Вдоль ленты дорог, обозначающей профиль довоенной деревни, лепились свежевырытые землянки. К встрече семьи отец успел смастерить землянку на месте старого родового корня. Здесь-то и появился я на свет 30 мая 1945 года, в месяц Победы в Великой Отечественной войне, как желанный сын своих родителей, переживших ужасы прошедшей войны.

Землянки

В моей памяти из далекого детства остались две землянки. Одна принадлежала Жене Лосевой – девице лет тридцати. Ее на улице все звали Евъешей. Непонятно, почему она жила еще в землянке, хотя рядом стоял отцовский дом, в котором размещалась семья Лося – грозного главы семейства, который мне запомнился тем, что частенько напивался и гонял по деревне свою жену. Иногда она прибегала прятаться на наш конец деревни к сестре Кривушке, жившей напротив нас.

Вторая землянка стояла через два дома от нас. Жила в ней бабка Настя Тожина. Ее дочь с внучкой, моей ровесницей, жила по соседству с другой стороны в кирпичном доме. Внутри землянки мне довелось побывать один или два раза. Однажды я поссорился с ее внучкой, одноклассницей Ниной Зенкиной, и нашел ее у той самой бабушки. Спустился в полуподвал помещения. На глиняном хорошо утрамбованном полу ничего не было постелено. Справа была сложена низенькая группка – печка с небольшой лежанкой и дымоходом. В полумраке темнели сырые стены. На стене с левой стороны под самым потолком слабо брезжил свет через маленькое оконце в одно стеклышко. Даже мне, девятилетнему пацану из бедной семьи, была видна беспросветная нищета в этом «жилище». И мне стало стыдно за свою обиду на Нину.