Страница 18 из 41
– Если я все-таки смогу это сделать, вы измените свою точку зрения?
– Все это так условно, Арчер…
– Потому что, – прервал его Арчер, – если ваш ответ – нет, я хочу услышать его немедленно.
– Почему?
– Тогда я напишу заявление об уходе. Прямо сейчас. – Арчер почувствовал, как задрожали его руки, и обругал себя за слабость. Но не отвел холодного взгляда от Хатта. А тот откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.
– В этом нет необходимости, – наконец прошептал Хатт, не сводя взгляда с потолка. – Я открыт для дискуссии. – Тут он соизволил посмотреть на Арчера и улыбнулся. – Не совсем, конечно, открыт. Но и не отгорожен глухой стеной.
– Хорошо, – кивнул Арчер. – Позволите задать еще вопрос?
– Конечно.
– Как насчет спонсора? Он в курсе?
– К сожалению, да. Гранки статьи и письмо из журнала он получил одновременно со мной.
– И как он отреагировал?
– Позвонил мне в то же утро и потребовал немедленного увольнения всех пятерых. Полагаю, Арчер, вы не станете его за это винить.
– Я никого не виню… пока, – ответил Арчер. – А если я пойду к спонсору и представлю ему абсолютные доказательства…
– Это исключено, – холодно ответил Хатт. – Политика нашего агентства – не выносить за порог проблемы, связанные с нашими программами. Вы можете говорить со спонсором только по его инициативе, когда он пожелает пригласить вас на какое-то мероприятие. По всем другим вопросам я – его единственный канал связи. Надеюсь, вам это ясно, Арчер. Два года назад мне пришлось уволить сотрудника, который нарушил это правило и попытался через мою голову переговорить со спонсором. Речь, между прочим, шла о сущем пустяке, и этот сотрудник хотел сделать как лучше. Вы меня поняли?
Арчер кивнул и встал. Пытаясь избавиться от предательской дрожи в голосе, он сказал:
– Тогда, полагаю, на сегодня все.
Поднялся и Хатт.
– Я думаю, – Хатт говорил с несвойственным ему сомнением, – вы не обидитесь, если я позволю себе дать вам совет, Арчер? Ради вашего же блага.
– Да? – Арчер надел пальто, взялся за шляпу.
– Будьте осторожны. Не торопитесь. – Чувствовалось, что Хатт говорит искренне и абсолютно серьезно. – Не подставляйтесь. Не донкихотствуйте, потому что мир больше не смеется над Кихотом, а рубит ему голову. Не лезьте на рожон и с особой тщательностью отбирайте друзей, которых вы собираетесь защищать. Не полагайтесь на логику, потому что судить вас будет толпа… а толпа судит эмоциями, а не логикой, и на эмоциональное обвинение апелляцию не подашь. Не выходите в авангард, потому что внимание привлекают именно те, кто засветился в первых рядах. Те, кто привлек к себе внимание, нынче не выживают. Вы прекрасный режиссер, я вами восторгаюсь и не хочу увидеть, как вас уничтожат.
– Подождите, подождите… – в недоумении уставился на него Арчер. – Я же ничего не сделал. Меня ни в чем не обвиняют.
– Пока. – Хатт обошел стол, дружески коснулся локтя Арчера. Уже не такой величественный и всезнающий, каким он казался, сидя за столом. – Если станет известно, что вы вступились за тех, кто обвинен в связях с коммунистами, какими бы благородными ни были ваши причины, вы должны ожидать пристального внимания к своей персоне. Проверят не только ваши причины… проверят всю вашу жизнь. Люди, с которыми вы не виделись десяток лет, процитируют реплики, которые вы когда-то бросали, вытащат на свет божий сомнительные документы, на которых будет стоять ваша подпись, припомнят случаи, характеризующие вас не с самой лучшей стороны. Вашу частную жизнь просмотрят под микроскопом, ваши слабости будут представлены как грехи, ваши ошибки – как преступления. Арчер, послушайте меня… – шепот Хатта стал еще тише, и Арчеру пришлось наклониться к нему, хотя тот стоял рядом. – Никому не выдержать такого расследования. Никому. Если вы думаете, что сможете, значит, последние двадцать лет вы пролежали в морозильнике. Если б сейчас обнаружился живой святой, двум частным детективам и одному журналисту, ведущему колонку светской хроники, хватило бы месяца, чтобы отправить его в ад. – Хатт убрал руку с локтя Арчера и улыбнулся, показывая, что с серьезной частью беседы покончено. – Есть девиз, который мне хотелось бы повесить над этой дверью: «Когда сомневаешься – исчезни»…
– Благодарю, – ответил Арчер. Он был огорчен и встревожен, так как видел, что Хатт действительно хотел ему помочь, что Хатт благоволил к нему, насколько тот мог к кому-либо благоволить. – Буду всегда об этом помнить.
– Я очень рад, что вы смогли заглянуть ко мне сегодня. – Хатт направился к двери, открыл ее. – Наша беседа доставила мне безмерное удовольствие.
– До свидания, – попрощался Арчер и помахал рукой О’Нилу. Тот что-то пробурчал из темноты. Арчер вышел, и Хатт мягко закрыл за ним дверь.
Глава 5
На лифте Арчер спустился в вестибюль высотного здания, в котором располагалось агентство Хатта, и зашел в телефонную будку. Он сел на маленькую скамью, уставился на телефонный аппарат. На этой неделе ему предстояло позвонить четверым, и Арчер задался вопросом, с кого начать, кем закончить. Он чувствовал, что взялся за непосильный труд. Разве можно разобраться с такими проблемами за какие-то жалкие две недели? «Мне едва хватит этого времени, чтобы понять, во что верю я сам, – подумал он. – Где уж тут выяснять убеждения четырех разных людей».
Невысокого роста толстая женщина в шубе из нутрии подошла к закрытой двери телефонной будки и осуждающе посмотрела на Арчера, который задумчиво сидел на скамье, не снимая трубки. Стояла она вплотную к двери, и каждая шерстинка шубки жаждала поговорить по телефону.
Арчер бросил монетку в щель, набрал номер Вика.
– Алло. Алло. – По голосу Нэнси Арчер сразу понял, что звонок оторвал ее от детей. В такие моменты в ее голосе появлялись особенные интонации.
– Привет, Нэнси, – поздоровался он.
– Клемент! – Как обычно, Нэнси обрадовалась его звонку, но он чувствовал, что мысли ее заняты больным сыном. – Как ты?
– Отлично, – ответил Арчер. – Просто отлично. – В радиобизнесе по-другому отвечать на этот вопрос не полагалось, даже если аккурат перед этим тебе сказали, что предстоит операция, или от тебя ушла жена, или ты страдаешь от жуткого похмелья. – Как юный Клемент? – спросил он, вспомнив вчерашний вечер.
– О, Клемент. – Нэнси тяжело вздохнула. – У него корь. И я, как коршун, слежу за Джонни, жду, когда у него появится сыпь. А к обеду мы ждем гостей, и я не знаю, что мне делать. Ты болел корью, Клемент?
– В пять лет. Разве ею переболели не все?
– Нет, – ответила Нэнси. – И это самое ужасное. Вик не болел. Он вообще ничем не болел. Клемент, что вызывает импотенцию, если заболевает взрослый, корь или свинка?
Клемент заулыбался.
– Я думаю, свинка.
– Но ты не уверен?
– Нет.
– Я забыла спросить врача, когда он заходил к нам, а теперь медсестра не может его найти, а я должна это знать, чтобы предупредить людей, которые собираются прийти к нам. Вдруг это корь… – Она замолчала.
– Вика нет?
– Нет. Убежал, – пожаловалась Нэнси. – Ты же знаешь, стоит кому-то заболеть, как Вика словно ветром сдувает. Не выносит он больных детей. Так ужасно вел себя с маленьким Клементом. Сказать ему, чтобы перезвонил тебе, когда придет?
– Нет, – ответил Арчер. – Не надо. Ничего срочного нет. Скажи ему, что я позвоню завтра.
– Маленький Клемент хочет тебе что-то сказать. Подожди, я принесу ему телефон.
– Привет, – раздался в трубке после паузы детский голосок.
– Привет, Клемент, – поздоровался Арчер. – Ты в кровати?
– Да, – ответил мальчик. – У меня сыпь. И жар. Джонни не может войти в комнату. Ждет, пока сыпь появится и у него. Он может только говорить со мной от двери. Температура у меня сто два градуса. Если бы ты приехал, то смог бы зайти в мою комнату. Рассказать мне какую-нибудь историю.
– Может, завтра, Клемент.
– Хорошо. У меня новая картинка-головоломка. Я сложил ее уже четыре раза.