Столичный доктор

Глава 2

С сейфом я возился долго. Уже успел пришаркать Кузьма, принести зеркало. Ничего необычного я там не увидел. Мужчина лет тридцати, с голубыми глазами, густыми черными волосами, тонкими, «нервическими» губами. Усики были еще туда-сюда, а вот борода ужасала. Росла она какими-то рваными клочьями, выглядело все это очень отвратительно. Надо сбривать, сто процентов. А что я сижу здесь? А вдруг это кино скоро кончится, и я вернусь в свою кровать, продолжать умирать? Пора набираться впечатлений, а то так и останется в памяти рваный рукав и не очень хорошая копия известной картины.

— Кузьма, ты вот что, — задумался я. — Найми пролетку, хочу прокатиться по городу.

— Евгений Александрович! — заголосил слуга — Ну куда ехать-то, больному да немощному⁈

— Не перечь мне! — пристукнул я рукой по столу, чем слегка напугал Кузьму. — Хочу развеяться. Ясно тебе?

— Ясно. Уж какой вы стали суровый… А на какие шиши то ехать? Да и куда?

— По центру прокатимся. Неужели у тебя совсем денег не осталось?

Я испытующе посмотрел на слугу. Тот отвел глаза.

— Есть пара рублишек. Но они на еду!

— Как-нибудь проживем, не беспокойся.

Кузьма ушел, а я все-таки смог вскрыть сейф. Срабатывал он от двойного нажатия на глаза Михайла Васильевича, после чего голова Ломоносова откидывалась и внутри открывалась небольшая ниша. Я пошарил там рукой. Пусто. А нет… есть что-то. Листок бумаги. Я достал его, развернул:

'Chérie Евгений!

Я пишу тебе с тяжелым сердцем, чтобы сообщить о своем решении. С тех пор как мы встретились, я нашла в тебе друга, опору и даже любовь. Но сейчас, когда наши пути начинают расходиться, я понимаю, что время пришло.

Мы оба понимаем, что в нашей жизни грядут перемены (увы, увы, tout cela est très triste…), и мы должны быть готовы к ним. Я знаю, в каком ты сейчас положении и это делает наше расставание еще труднее.

Мне жаль, что все так складывается! Но я знаю, что мы оба будем сильнее благодаря этому опыту.

Ты знаешь, что моя жизнь принадлежит искусству, у меня есть договор с театром и я вынуждена ездить на гастроли. Директор ведет себя ужасно, тащит везде эту кокотку Жанель. Так что…

Я очень благодарю тебя за то время, которое мы провели вместе, за смех и слезы, за радость и печаль. Ты был моей опорой и моей радостью, и я никогда тебя не забуду!

Ольга

PS Ах да! Вынуждена взять двести рублей, что лежат в тайнике. Прости! Они мне сейчас нужнее, отдам, как только смогу!'

Я перечитал письмо, даже зачем-то понюхал его. Пахло цветочными духами. Почерк был быстрый, «летящий». Кое-где были посажены небольшие кляксы.

Эх, Ольга, Ольга… Мне даже стало обидно за Евгения. Выбрал себе такую ветреную особу, которая сбежала, как только с возлюбленным случилась беда. Да еще и обворовала его судя по постскриптуму. Я засунул «письмо Татьяны» обратно в сейф, закрыл Ломоносову голову. Внутри меня грызла какая-то обида. Вроде бы занял чужое тело, совсем слегка увидел постороннюю жизнь, а уж примеряю ее на себя, раздражаюсь и злюсь. Что бы я тот, «будущий» сделал с этой Ольгой? Как бы повел? Воровка сама на себя написала показания в полицию. Отдать письмо следователям, написать заявление или как оно тут называется и поедет Оленька не на гастроли, а совсем в другое место.

Задумался. Нет, я так поступить не могу. А как могу? Внезапно все тело бросило в жар, резко заломили кости. Заодно напомнил о себе позвоночник. Такой тянущей, нетерпимой болью. Я даже застонал. Но тихо, через зубы. Странный какой-то приступ, охватывает все тело, а не только травмированную спину.

Когда пришел Кузьма и позвал одеваться, я уже думал отказаться от поездки. Только сейчас я понял, почему Баталов не хотел вставать с постели. Слабость, боль, ломота с жаром — всего трясет, будто алкаша после запоя. Ощутил себя натуральным ветхозаветным Иовом, которого мучат все болячки разом. Нет, не то, чтобы я был большим христианином, который изучает всех святых по Библии. Но найти утешение в Книге Книг — особенно в Екклесиасте с его «суета сует» — получилось. Такая вот религиозная психотерапия.

Но пересилить себя все-таки смог. Позволил отвезти в спальню, переодеть в белую сорочку и серый шерстяной костюм. Кузьма даже повязал мне необычный, широкий галстук. От слуги нестерпимо пахло табаком, но я стоически выдержал это нарушение личного пространства — боль в спине немного утихла, прошла и ломота в теле.

Спуск меня красивого с третьего этажа, где была наша квартира — превратился в целую военную операцию. Позвали дворника с улицу, а еще слугу нашего соседа снизу. Втроем удалось стащить инвалидное кресло вниз и даже не уронить никого.

Предусмотрительный Кузьма нанял просторную пролетку с двумя лошадками и грустным кучером в шапке-треухе. Вроде не холодно еще, а народ уже утепляется. По ощущениям градусов шесть или восемь. Пар изо рта не идет — я даже специально подышал в воздух. Хотя утречком, когда извозчики начинают свою работу может и минус быть.

Кузьма цыкнул на кучера, тот слез с козел, помог посадить меня в пролетку. Слуга вернул инвалидное кресло дворнику, спросил меня — Куда едем?

— Прямо. — махнул рукой я вдоль улицы.

Местность узнать удалось весьма быстро. Дом, в котором я оказался волей неведомых высших сил, находился в Староконюшенном переулке. Под вновь зарядивший дождик мы выехали на Арбат, покатили в сторону центра. На улице уже начали развешивать черные траурные ленты, на государственных зданиях приспустили имперские флаги.

Тем не менее жизнь в городе не остановилась и очень себе даже кипела. Ехали извозчики, ударяясь о тротуарные столбы катили подводы с дровами, сеном… Шли школяры в форменных фуражках, студенты и служащие с кипами книг и бумаг. С особым интересом я разглядывал женщин.

Под элегантными зонтиками, в каретах и экипажах, похоже светские дамы, все сплошь в темных платьях, выбрались на визиты. Оно и понятно — такой повод, царь умер. Поди в гостиных и дворцах — аншлаг. А вот простой народ больше у церквей толпился, крестился, не обращая внимание на дождик.

Я поразглядывал ворота Китайгородской стены, велел ехать дальше.

А сколько новых рек оказалось в Москве! Черногрязка, Чечора, Напрудная, Чарторый, Ольховец… А как вам торг на Васильевском спуске? Ряды, где торгуют рыбой, раками, даже пиявками… Пять копеек за дюжину. Я специально послал Кузьму узнать. Удивило несколько причалов на Москва-реке — с корабликов тоже торговали разной рыбой.