Доказательств, конечно, никаких не осталось, но ходили упорные слухи, что именно Завенягин, уяснив, что адекватной замены Боголюбову подобрать невозможно, через Серго добился его оправдания и освобождения. Вскоре выпущенный «рударь» уже покинул Магнитогорск и лихорадочно собирал вещи в областной столице — уволенной и выселенной из служебной квартиры жене пришлось уехать к маме в Свердловск. Боголюбов с семьей собирался в Москву, куда его давно уже сманивал Институт цветных металлов и золота, обещая кафедру и сравнительно спокойную жизнь. И вдруг приходит почтальон и вручает правительственную телеграмму: «Будете москве заходите надо поговорить уважением орджоникидзе».
В общем, вскоре семейство Боголюбовых вновь распаковывало вещи в Магнитогорске — директор комбината Завенягин, пока не решится вопрос с жильем, поселил их у себя…
Можно долго рассказывать, как они наводили порядок с добычей руды — а там были традиционные для первых пятилеток «веселые истории в журнале 'Ералаш». Чего стоил один только факт, что за семь месяцев отсидки Боголюбова креативные менеджеры ММК успели протянуть железнодорожную ветку от забоев к обогатительным фабрикам прямо по рудному массиву горы Ежовой, наглухо перекрыв тем самым доступ к огромным запасам сырья. Пришлось снимать рельсы и разбирать шпалы.
Но я лучше сразу перейду к итогам. Годовой план по добыче и отгрузке руды 1933 года был все-таки выполнен. Впервые за все время работы комбината.
В следующем, 1934-м, году Борис Петрович Боголюбов был награжден орденом Трудового Красного Знамени. А Завенягин за решение рудной проблемы получил свой первый орден Ленина, 966-й по общесоюзному счету.
Как резюмировал сам Авраамий Павлович:
'Несколько месяцев упорного труда привели к тому, что и наш завод, и Кузнецк стали получать руду в достаточном количестве. Достигнув в 1936 году производительности в 5,5 миллиона тонн готовой руды, наш рудник выдвинулся в число величайших в Европе. Он превосходил и первоклассные американским предприятия. Мы стали давать больше руды, чем 300 рудников Урала до революции. 20 процентов всей железной руды, добываемой в СССР, давал Магнитогорский рудник.
В свои лучшие годы железорудная промышленность европейских стран характеризовалась такими цифрами: Германия — 4,7 миллиона тонн, Англия— 4,2 миллиона, Швеция — 8,6 миллиона тонн. На фоне этих показателей фактическая производительность нашего рудника была особенно внушительна'.
Достижения Завенягина на посту директора Магнитки общеизвестны: перевыполнение производственной программы 1934 года, ввод и освоение мощностей, обеспечивших законченный металлургический цикл комбината. А именно: запущены десять мартеновских печей, шесть прокатных станов, дробильная фабрика, освоена проектная мощность доменной печи № 4, снята проблема обеспечения рудным сырьем.
Но сам Завенягин, как ни странно, о производственных достижениях пишет немного. Зато охотно говорит о другом:
«Когда мы бросили лозунг — 'Превратим Магнитку в цветущий сад!», кое-кто посмеивался, считал это дело фантастичным, «маниловщиной».
А я взял и разбил около своего дома садик — посадил яблони, вишни, развел цветы… У директора, увы, не много времени на садоводство, и все-таки я добивался своего.
Считал также необходимым выделить 30 тысяч рублей для ТРАМа — театра рабочей молодежи, 20 тысяч рублей на издание журнала «За Магнитострой литературы». «Убивал время» на встречи с местными литераторами, артистами, участниками художественной самодеятельности.
Считал и считаю, что «не хлебом единым жив человек». Старая истина, а ее забывают. Даже поговаривали:
— На строительстве напряженнейшее положение. Страна ждет металла Магнитки, а начальник Магнитостроя утонул в мелочах, в «бытовке», возится с поэтами, писателями…
И если бы это были лишь «разговоры за спиной»… Дело дошло даже до Политбюро, но ЦК не посчитал все это мелочами. Жилищное строительство, новый город, быт, культура — это одно из важных оснований, фундаментов, на котором стоит все наше здание. Без этого нельзя успешно вести борьбу за металл.
И жизнь доказала это самым прекрасным образом. Палатка — суровая необходимость дней и вечный спутник первопроходцев. Но палатка и барак — не норма жизни'.
Удивительно, насколько жетогдашние руководители серьезно относились к писателям и поэтам. Когда мы доберемся до Фадеева — обязательно и обстоятельно поговорим об этом.
Кстати, старых друзей директор Магнитки Завенягин тоже не забывал и всегда находил на них время. Вот что рассказывает Василий Емельянов, на тот момент — главный инженер Челябинского завода ферросплавов:
— А я завтра в Челябинске буду, — сказал мне Абрам Павлович, когда я позвонил ему на завод. — В Челябинске мы и поговорим, кстати, и повидаемся, а то я тебя уже давно не видел.
С Завенягиным мы встретились на даче у Власова, я еще жил один — семья находилась в Москве. Жена болела. Власов предложил переночевать у него, и мы с Завенягиным расположились в одной комнате. Спать нам не пришлось, проговорили до утра. Вспоминали Горную академию, Гипромез.
— А помнишь, как тебе от Серго попало?
— Почему ты это вспомнил?
— Почему? Мне кажется, что Серго обладает каким-то особым даром поднимать настроение людей, зажигать их, вдохновлять. Он как аккумуляторная станция огромной мощности. Даже тогда, когда он наказывал людей, он их вместе с тем и приподнимал.
— Ударить можно по-разному. Стукни человека по кумполу, у пего голова опустится, и он, кроме своих сапог, ничего не увидит; ударь его по подбородку, у него голова приподнимется, и он увидит новые горизонты. Так, что ли?
Мы оба в темноте рассмеялись.
— Ну, давай поспим немного, а то завтра голова будет болеть, — проговорил он.
В дачном поселке пели уже петухи.
Чем же занимался все эти годы Василий Семенович Емельянов, пока Завенягин делал блистательную карьеру?
Мы с ним расстались, когда Тевосян сманил его к себе в «Спецсталь».
Вот о спецсталях и поговорим