Тульский детектив

– Здесь я с Вами не соглашусь, – тихо, но отчетливо произнёс молчавший ранее Иосиф Григорьевич Сошко. – У меня на заводе кто работает? Бывшие мужики, крестьяне. И из них много очень пытливых и сметливых, порой поумнее некоторых благородных будут.

– Этак Вы до народовольских речей договоритесь, Иосиф Григорьевич, – начал горячиться и снова потеть Василий Иванович.

– Вася, не нужно, – попыталась упокоить мужа Шляпникова, положив ему ладонь на руку.

– Нет уж, я скажу! Вот великий был человек, Александр Второй, освободитель земель славянских от басурман всяких. Освободил ещё и мужиков этих, а они что сделали? А?! Бомбой в него! Это в знак благодарности. А вы говорите «сметливые». Грабить да убивать сметливые. Банк Херсонский ограбить хотели!

– Говорят, что отец Перовской потомок Разумовских, – отметил Сошко.

– Да-да, она не из крепостных, а из благородных, – заметила Людмила Павловна.

– Из благородных, но спуталась с этим, как его, Андрейкой Желябовым, – горячился Шляпников, – он-то как раз из этих, мужиков крепостных. Вот она благодарность: ему свободу, а он бомбу кидать, и ещё благородного происхождения молодежь затягивать во всякую «Народную Волю». Всё разлагается вокруг… Страна держится на правилах! На императоре-батюшке! А тут что?

Неизвестно, куда бы дальше завел спор, вошедший в такое неожиданное русло, что Михаил Алексеевич уже, привстав, хотел не менее горячо возразить Шляпникову, выступить в защиту позиции Иосифа Григорьевича, когда с улицы послышался громкий крик.

– Торотынский! Подлец! Бери саблю и выходи! Разберемся, как мужчины!

– Кто это? – удивился Александр Францевич.

– Капитан Медведев, опять, наверное, пьян, – ответил Иван.

Гости вскочили со своих мест и подбежали к окнам. В сумерках они увидели во дворе фигуру в белой рубахе, сидящую на серой лошади с саблей в руке.

– То-о-о-роты-ы-ы-нский! – протяжно закричал пьяный всадник.

– Ну всё! На это раз я с ним разберусь! – вскричал Михаил. – Петька, саблю мне!

Петька неуверенно двинулся в сторону двери.

– Петька, стой! – остановила его Людмила Павловна. – Михаил, что за смертоубийство ты хочешь учинить у всех нас на глазах?!

– Ах, Людмила Павловна! – в отчаянии воскликнул Михаил, – ну сколько можно терпеть эти выходки? Как напьется, всё время одно и то же!

– Ты хочешь зарубить пьяного, или не дай бог он тебя порешит? Он опытный офицер, а ты только и знаешь с какого конца саблю берут.

– А что прикажете делать? – с безысходностью проговорил Михаил.

– Пугани его ружьем, прошлый раз подействовало, – предложила управляющая.

– Петька, беги к Степану, принеси ружье! – приказал Михаил отроку.

– Ружьё? – удивился Александр Францевич.

– Оно не заряжено, – сказал Михаил, – пугач, если кто из лихих людей в дом залезет.

– Вот именно, – продолжила Людмила Павловна. – Нужно снова напугать этого вояку и отправить восвояси, пусть проспится.

Петька сбегал к садовнику, Степану Игнатьевичу, и принёс старое охотничье ружье. Михаил взял ружье, вышел из комнаты и спустился вниз.

– Медведев, уезжай по-доброму, иначе, не ровен час, пристрелю лошадь, а то и тебя – он встал в нескольких шагах от лошади, выставив вперед ружьё, чтобы его можно было хорошо разглядеть в сумерках.

Фигура в седле покачнулась, казалось, вот-вот упадёт с коня. Но каким-то чудом капитан удержался верхом. Он поднял голову и узнал Михаила, задумчиво опустил руку с саблей и расслабился в седле. Конь переступил с ноги на ногу, почувствовав немного свободы. Гости облегченно вздохнули. Инцидент был почти исчерпан.

– Торотынский! Подлец! – внезапно встрепенулся в седле капитан, он снова поднял саблю и направил коня прямо на Михаила.

– Ах ты, гад такой! – воскликнул Торотынский. – Стой или стреляю!

Он вскинул ружье так, чтобы Медведев увидел, что дуло смотрит в его сторону.

Но капитан потянул на себя поводья, и конь стал подниматься на дыбы над молодым хозяином «Родников».

Громко грохнул выстрел. Медведев не удержался и упал с коня.

– Что такое? – удивился Михал, не сводя глаз с неподвижно лежащего Медведева, – ружьё же не заряжено.

Из дома выскочили Петька и протирающий спросонья глаза садовник, Степан Игнатьевич.

– Кажись, они мертвые, – сказал Степан, наклонившись над Медведевым.

– Что? Не понимаю… как, – Михаил с удивлением посмотрел на ружьё в своих руках.

– Что ты мелишь такое, Игнатьевич, от чего он умер? – выкрикнула из окна управляющая.

– Навроде от пули. Кровь течёт, – ответил Степан.

– От какой такой пули? – растерянно проговорил Михаил Алексеевич.

– Так, мне нужно спуститься вниз, – заявил Александр Францевич и посмотрел на Ивана. – Вы со мной, молодой человек?

2

Илья Петрович Столбов, один из приставов Тульской губернии медленно возвращался в полицейский дом. Медленно, потому как тяготили его думы о текущем положении на службе. Мрачные мысли неторопливо осмысливались в его голове и, возможно, телепатически придавали эту медлительность его лошади, бредущей настолько медленно, что казалось она вот-вот должна остановиться.

Илья Петрович возвращался от губернатора. Сергей Петрович Ушаков был личностью незаурядной и не лишенный некоторых талантов, недаром был отмечен несколькими наградами. Он успел послужить отчизне в разных уголках Российской Империи, был опытен и терпелив. Но сегодня, когда он собрал исправника и приставов Тульской губернии, чтобы расставить приоритеты в их службе и текущей деятельности полицейских чинов, Сергей Петрович явно был на взводе. Его внутреннее состояние выражалось в покрасневшем лице и трясущихся бакенбардах, когда он в несвойственной для себя манере повышал голос.

Столбова не миновали слухи, что после безвременной кончины Марии Александровны, супруги губернатора, подарившей ему четырех детей, Сергей Петрович стал задумываться об отставке, что было объяснимо, человек он уже немолодой. Семейные дела – пока Ушаков занимался вверенной ему императором губернией – вела трагически попавшая под лошадь Мария Александровна. Сейчас всё это лежало исключительно на его плечах.

Сам Илья Петрович Столбов, хотя и не имел семьи и хозяйства, был тоже уже немолод, поэтому прекрасно понимал губернатора. Однако, если ему ранее прочили стать исправником, и это находило в нем живейший интерес, то после сегодняшнего утра пришлось задуматься, нужно ли ему это повышение. Брать такую большую ответственность на себя в такое время…

Илье Петровичу было на вид около пятидесяти лет, его слегка вьющиеся светлые волосы начинали заметно редеть, а некогда атлетического склада фигура расползалась во всё более объёмные и вместительные мундиры. Жалованье пристава было не единственным доходом Ильи Петровича, он получал пенсию по инвалидности. Столбов прошел всю Крымскую компанию, в завершении которой получил контузию по причине артиллерийского обстрела позиций. Ранение не позволяло далее служить Отечеству и императору в армии, поскольку Илья Петрович стал немного туг на уши и иногда страдал сильными головными болями. Ввиду отсутствия собственного имения и крестьянских душ, раненый ветеран с помощью сослуживцев был вынужден устроиться в полицию Тульской губернии на должность уездного пристава с годовым содержанием в шестьсот рублей. За годы усердной и честной службы он показал свою способность к профессии, и был намедни повышен до помощника исправника. Этот чин тоже не смотрелся как постоянный, – многие думали, что именно Столбов может стать следующим исправником.

Впрочем, если вернуться к мыслям, одолевавшим сейчас Илью Петровича, то можно было понять, что его заинтересованность в повышении сильно снизилась после утренней речи Сергея Петровича Ушакова.

Губернатор озвучил то, что давно зрело в обществе, и всего лишь облек существующие настроения в слова, спущенные, возможно, с самого императорского трона. Эпоха Александра Второго заканчивалась и начиналась эпоха его второго сына, Александра Третьего. Начиналось отступление от движения к свободам и обновлению уклада жизни, которое начал в империи его покойный отец, и которое, кстати, принесло очень много забот полиции, ибо обнищавшее крестьянство было склонно к множеству бытовых преступлений и разбою. Губернатор нацелил верхние чины полиции на ужесточение надзора за соблюдением текущих установок.