Идеальные незнакомцы

— Понял. Подожди, это значит, что я должен сказать тебе свое настоящее имя?

Теперь я абсолютно уверена в эмоциях, пронизывающих меня, как лесной пожар. Это ярость, просто и ясно.

Я снова даю ему пощечину.

Когда он поднимает на меня глаза, его щека светится красным отпечатком моей руки, он улыбается. В его глазах появляется злой блеск. — Просто признай это, дорогая. Ты влюблена в меня.

— Если это любовь, то лучше бы у меня была дизентерия. По крайней мере тогда была бы веская причина для всего того дерьма, с которым я имею дело.

Он встает и обнимает меня. Его глаза горячие, а голос грубый, он говорит: — Ты обещала мне бесплатный проход. Я требую его.

Когда я просто смотрю на него с тонкими губами, он пытается подтолкнуть мою память. — Один бесплатный проход в страну Деликатных тем в обмен на то, что ты узнаешь о моей компетентности на воде. Помнишь?

Я недоверчиво качаю головой. — Мы уже так далеко за пределами Деликатной темы, что я даже не вижу береговой линии из воды.

Он настаивает: — Почему ты не ушла от меня, когда у тебя был шанс, Оливия? У тебя был идеальный выход. Мы поссорились. Я сказал, что если ты не позвонишь мне через два дня, я пойму. И тебе больше никогда не пришлось бы меня видеть. Все могло быть просто. Чисто. Считая, что я неизлечимо болен, считая, что наше время вместе будет ограничено либо концом твоего пребывания в Париже, либо концом моей жизни, почему ты продолжала встречаться со мной?

— Потому что я мазохистская дура.

— Попробуй еще раз, — шепчет он, проводя губами по моей челюсти, — И на этот раз скажи мне правду.

Мои руки лежат на его груди. Под моими ладонями его сердце бьется, как дикое.

— Тебе не кажется, что это немного иронично, что ты настаиваешь на правде?

— Скажи мне.

Я знаю, что он хочет от меня услышать. Я бы сказала, если бы была той женщиной, которой была всего двадцать четыре часа назад. Но сейчас мир перевернулся с ног на голову, и моим приоритетом больше не является ни моя личная жизнь, ни мое счастье, ни попытки сохранить хоть что-то, что могло бы напоминать психическое здоровье.

Все мои приоритеты сведены к голому желанию увидеть, как человек, убивший мою дочь, заплатит за содеянное.

Я отталкиваю Джеймса. Он позволяет это, опустив руки в стороны и молча глядя на меня. Его глаза полны настойчивости. Пульс на его шее колотится, как сумасшедший.

— Принеси мне голову этого ублюдка на тарелочке, — тихо говорю я. — Сделай это для меня, и я скажу тебе все, что ты хочешь.

Его улыбка темная и опасная. Он подходит ближе, берет мое лицо в руки и прижимает к моим губам нежный поцелуй. — Если я уйду сейчас, то смогу вернуться еще до восхода солнца.

— Вернуться?

— Из Германии, где он залег на дно. — Когда он видит шок на моем лице, маленькая улыбка Джеймса становится шире. — Я разыскал его с помощью нескольких моих коллег. Обычно мы не работаем вместе, но никто не хочет видеть этого детоубийцу живым.

Так что теперь я знаю правду о его таинственных поездках в Германию. Он ездил туда не для участия в клинических испытаниях... а чтобы найти крысу, которая пряталась в своем гнезде.

Если я еще не была влюблена в него, то теперь точно влюблена.

Мои эмоции, видимо, отражаются на моем лице, потому что в одно мгновение улыбка Джеймса исчезает, а его глаза начинают гореть.

Он подхватывает меня на руки и несет в спальню.

Глава 28

Этой ночью наши занятия любовью достигли отчаянного предела. Бешенство выпущенного на волю дикого зверя, которое утром оставляет мое тело болезненным и в синяках.

Мой разум — выцарапанный дочиста. Тыква, выдолбленная ножами, ждет свою хэллоуинскую свечу.

Джеймс ушел в темноте, прошептав прощальное слово, и поцеловал меня, когда я лежала голая под простыней, моя кожа все еще была мокрой от пота нашей страсти. После этого я не сомкнула глаз. Я просто слушала песню сверчков и одинокие голоса ночных птиц. Пьянящий аромат лавандовых полей проникал сквозь открытые окна, как самый успокаивающий бальзам.

Я сказала ему, что хочу пойти с ним на его смертельное задание, но его ответ был однозначным. Это было слишком опасно. Он не хотел рисковать. Но он выполнил другую мою просьбу.

Идея принести мне голову на тарелочке показалась ему приятно библейской.

Да, мы с ним отличная пара. Современные Саломея и Ирод, которые с радостью отрубают головы своим врагам. Мне следует начать искать компетентных семейных психологов, как только солнце выйдет из-за горных хребтов.

Но когда этот момент наступает, я уже не в постели. Я спешно одеваюсь, натягиваю джинсы и нетерпеливо дергаю футболку через голову, потому что слышу звук автомобиля, подъезжающего по длинной гравийной дорожке на улице. Горловое мурлыканье двигателя Mercedes не вызывает сомнений.

С сердцем, сжимающимся в груди, я босиком бегу через темный дом. Тяжелую деревянную входную дверь я открываю так, будто она ничего не весит. Затем, затаив дыхание, смотрю, как Джеймс паркует авто у невысокой каменной стены, окружающей круглую площадку для гольфа, и глушит двигатель.

Когда наши взгляды встречаются через лобовое стекло, мое сердце замирает в груди.

Фиолетовый синяк затмевает впадину под его левым глазом. Его нижняя губа разбита и распухла.

Он выходит из машины, закрывает водительскую дверь и идет к багажнику. Под ногами хрустит гравий. Багажник бесшумно поднимается нажатием кнопки. Затем Джеймс протягивает руку внутрь машины и достает кожаную сумку.

Она черная, закругленная с обоих концов, с двумя короткими изогнутыми ручками и молнией, проходящей между ними спереди назад. Ее можно носить через плечо, размером с большой кошелек. Это похоже на сумку, которую можно использовать для хранения шара для боулинга.

Джеймс закрывает багажник и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. В сладковатом рассветном воздухе его голос разносится по подъездной дорожке. — Дорогая, я дома.

Он поднимает сумку, как трофей.

Я прижимаю дрожащие руки к своему колотящемуся сердцу.

Потом у меня подкашиваются ноги, и я падаю на пол на колени.

***

В конце концов, я не могла смотреть на то, что содержалось в сумке. Я сказала Джеймсу закопать ее где-то далеко в лавандовых полях, потом пошла в дом, приготовила кофе и омлет и стала ждать, когда он вернется.

Когда он вернулся, мы об этом не говорили. Мы больше никогда об этом не говорили.

Я осталась в Провансе до конца лета, сообщив Келли, что разорвала отношения с Джеймсом и нуждаюсь в смене обстановки, а Эстель — что Париж показался мне слишком переполненным и жарким. Я сказала, что вместо этого поехала в маленькую рыбацкую деревню на побережье, которая мне понравилась и куда я, возможно, захочу переехать.

Будучи хорошими подругами, они обе меня поддержали. Они не задавали много вопросов. Они просто хотели, чтобы я была счастлива, и могли сказать по моему голосу, что я была счастлива.

Джеймс договорился с Кристофером с помощью одного телефонного звонка. Я не знаю, что было сказано, но позже Крис прислал мне электронное письмо, в котором сообщил, что мое имя и лицо было удалено с компьютеров и камер наблюдения в отеле Saint Germaine, поэтому меня никогда не будут связывать с инцидентом, произошедшим там. Он сказал мне, что любит меня и всегда будет любить, и чтобы я связалась с ним, если мне что-то понадобится.

Я так и не ответила.

Сейчас сентябрь. Я почти закончила свой роман. Лавандовые поля уже собраны. Цветущие ряды фиолетовых и синих цветов вернулись к своим нормальным земляным оттенкам коричневого и зеленого. Они будут лежать под землей всю зиму и весну, пока снова не вспыхнут одним великолепным, кратковременным буйством цвета следующим летом.

Но не каждое поле в округе лежит под паром. Один небольшой участок оказался на удивление плодородным. На одном крошечном гектаре растет крошечный росток жизни.

— Ребенок? — шепчет Джеймс, широко открыв глаза, когда я показываю ему маленькую пластиковую палочку.