Идеальные незнакомцы

— Скажи мне, чего ты хочешь, Оливия.

— Я хочу... — Не говори о том, чего хочешь.

— Будь смелой. Поговори со мной.

Его голос мягкий и гипнотический. Его большой палец сеет хаос на моем теле. Наверное, именно сочетание этих двух факторов заставляет меня произнести: — Я хочу твой рот.

Он удовлетворенно мурлычет. — Хорошо. Где?

— Ты меня убиваешь, — говорю я, задыхаясь, с закрытыми глазами. Мои бедра начинают выгибаться в такт движениям его большого пальца вверх-вниз.

Он дразнится: — Ты же писательница. Используй несколько из тех больших слов, которые ты должна знать.

Когда он продвигает свой большой палец внутрь меня, я стону, изгибаясь.

— Хотя я люблю этот звук, это не слово. Если ты не будешь говорить, я остановлюсь.

Я говорю сквозь зубы: — Властный!

Он хихикает. — Ты еще не видела властного меня, красавица, но увидишь. Вот, я начну предложение за тебя. Джеймс, я хочу, чтобы ты приблизил свой рот...

Когда я закусываю губу и молчу, он убирает руку. Я снова стону, на этот раз в знак протеста, и открываю глаза.

Он стоит надо мной на коленях, глядя вниз затуманенными глазами и улыбаясь горячей улыбкой. Он подносит руку к моему лицу и медленно продвигает большой палец мимо моих губ ко рту, так что я чувствую себя на вкус.

Затем он целует меня, глубоко, пока я не начинаю издавать отчаянные звуки и лапаю его, все его мышцы и теплую, гладкую кожу. Я хватаю его за задницу и прижимаюсь тазом к его эрекции.

Он прижимается щекой к моей и шепчет возле моего уха: — Хочешь, чтобы я поцеловал твою киску, Оливия?

Боже милый, Иисус на небесах, я умираю. Это конец. Я умираю прямо здесь и сейчас.

— Да.

— Скажи это.

Это было властно. Его тон низкий, грубый и безошибочно доминирующий, и он посылает трепет прямо сквозь меня. Он вырывает слова прямо из моих уст.

— Я хочу, чтобы твой рот был на моей киске.

Это едва слышно, но это делает свое дело. Одним быстрым движением он скользит по моему телу и кладет свое лицо между моих ног.

Я осознаю преимущества откровенного сексуального общения в тот момент, когда чувствую, как его горячий, влажный язык касается моего клитора.

Я кричу, выгибая спину от дивана. Он просовывает руки под мою задницу и обхватывает ее, сосет и лижет меня, издавая маленькое ворчание мужского удовольствия, которое почти невыносимо сексуально. Мои джинсы недостаточно низко сидят на ногах, чтобы позволить мне шире раздвинуть бедра, но и это небольшое ограничение кажется невыносимо сексуальным.

На самом деле, единственное, что сейчас не кажется мне сексуальным, - это то, что я слишком внимательно смотрю на свои руки. Они сжаты у бедер. Я должна запустить их в его волосы? Раскинуть руки в стороны?

Поиграть со своей грудью?

Очевидно, что я не занималась сексом с темных времен.

— Джеймс, — говорю я, затаив дыхание.

Он поднимает голову, облизывая губы.

Боже, как же это, блядь, горячо. — Раз уж мы так много говорим, не пора ли сказать тебе, что я чувствую неловкость из-за своих рук?

— Что с твоими руками, милая? — Все еще глядя на меня, он прижимает нежный поцелуй к моему пульсирующему клитору.

— Я не знаю, что с ними делать.

На его щеке появляется ямочка. Он старается не смеяться надо мной. Потом он садится и снимает свой ремень. — Я знаю, что с ними делать.

К его голосу снова возвращается волнующая доминантность.

Я могла бы очень, очень привыкнуть к этому.

Он собирает мои запястья вместе и быстро оборачивает свой ремень вокруг них, просовывая пряжку под одну из петель, чтобы она была надежно закреплена. Затем он поднимает мои руки над головой, положив связанные запястья на быльце дивана.

Глядя мне глубоко в глаза, он приказывает: — Не двигайся с этой позиции, или я отшлепаю твою задницу, пока она не покраснеет.

Я не могу решить, чего во мне больше: возмущения или возбуждения.

Я горячо говорю: — Ты не будешь меня шлепать!

Он улыбается. — О, да, я тебя отшлепаю.

— Джеймс! Я взрослая женщина!

— Да, ты взрослая женщина. Сексуальная, красивая взрослая женщина с задницей, похожей на спелый персик, которую сейчас отшлепают за непослушание, если ты пошевелишь руками.

— Я не люблю, когда меня шлепают!

Он делает паузу, чтобы изучить мое выражение лица. — Это что-то, что ты пробовала раньше?

Я кривлю губы, не желая признавать, что нет. — Не совсем.

Он все еще изучает меня немного суженными глазами. — Это да или нет?

Через мгновение я неохотно признаю. — Нет.

— Значит, ты возражаешь против этого только теоретически.

— Конечно, я возражаю теоретически! Что за человек наслаждается болью?

— Мазохист.

— Фу, семантика! Ты знаешь, что я имею в виду!

Еще одна пауза, он оценивает мое выражение лица, а потом требует: — Скажи мне, что на самом деле тебя в этом беспокоит.

Я тяжело выдыхаю, раздраженная тем, что он так легко меня читает. — Ладно. Кроме аспекта боли, который мне не нравится, это кажется... унизительным.

— Ладно. Я тебя услышал.

Я удивлена. Теперь моя очередь изучать его выражение лица. Никогда в моей истории общения с мужчинами никто не говорил: "Я тебя услышал". Для мужчин, которых я знала, признание чувств женщины - это все равно, что спрашивать дорогу: так просто не делают.

— О. Ну... спасибо.

— Если бы я пообещал, что это не было бы больно, но это, безусловно, было бы огромным возбуждением для нас обоих, ты бы подумала об этом?

Это меня раздражает. — Как это может быть не больно, когда ты бьешь меня голой рукой по голой заднице?

Доминирующий тон снова появляется. — Потому что я знаю, что делаю, вот как.

Все дыхание покидает мои легкие с хрипом, как будто из проколотой шины вытекает воздух. Оправившись, я спрашиваю: — Могу ли я подумать об этом?

— Конечно. И пока ты будешь думать, я заставлю тебя кончить.

И он спускается мне между ног, замечательный, замечательный мужчина.

Только он не замечательный, он дьявольский - все, о чем я могу думать, это о том, чтобы не шевелить руками. И что произойдет, если я это сделаю.

Именно так, как он задумал.

Он гладит языком вверх-вниз и вокруг, останавливается, чтобы просунуть палец внутрь меня. Затем он возвращается к поглаживаниям и сосанию, пока я закрываю глаза и беспомощно качаюсь на его лице.

Мои соски болят. Я не могу перевести дыхание. Мое сознание сужается до крошечного пучка нервов между моими ногами, пульсирующего под его языком, и ощущения его толстого пальца, медленно входящего и выходящего из меня.

Он тянется свободной рукой к моему твердому соску, прямо через бюстгальтер. Я дергаюсь, застонав.

— Тебе нравится? — бормочет он, его губы двигаются против моей киски.

— Да. Оба. Сделай это, пожалуйста.

Он знает, что я имею в виду, несмотря на то, что я сейчас не могу говорить. Выскользнув из меня пальцем, он тянется вверх обеими руками, вытаскивает мою грудь из бюстгальтера и гладит большими пальцами по твердым соскам. Когда я стону от удовольствия, он сжимает их.

— Вот так. Да, вот так.

— Все, что захочешь, дорогая, — шепчет он, опуская голову, чтобы снова сосать мой клитор, продолжая щипать и гладить мои соски.

Боже, как хорошо. Это невероятно. Все мое тело покалывает. Покалывает, пульсирует и вздрагивает. Волна интенсивного тепла излучается из моего ядра. Я уверена, что подожгу диван. Затем его зубы скребут по моему клитору, и я почти теряю сознание.

Наклонившись к его рту, я умоляю: — Да, пожалуйста, не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся, о Боже, я так близко...

Только когда Джеймс замирает, я понимаю, что что-то не так. Когда я открываю глаза и смотрю на него, то понимаю, что именно.

Мои пальцы вцепились в его волосы. Это значит, что я опустила руки.

Это значит, что я не послушалась его.

Что - судя по его хитрой улыбке - было именно тем результатом, на который он надеялся.