Страница 20 из 25
Потом слово попросил японский дракон Ямато-но и сказал, что он очень уважает достопочтенного профессора Ии-Луна, но по последним научным данным драконы как раса возникли в Японии. А про Китай – это устаревшие сведения, о чём знает любой новорожденный драконёнок. У древних японских драконов, как и у современных, было по три пальца на лапе. Но когда японские драконы вместе с императрицей Дзингу отправились завоёвывать Корею, там были отвратительные дороги, и драконам пришлось отрастить ещё по пальцу, чтобы не скользить по глинистым откосам и каменным осыпям. Поэтому у корейских драконов по четыре пальца на лапе. А потом драконы дошли до Китая, и нужно было перелезать через горы. Так что пришлось отрастить ещё по пальцу на каждой лапе для лучшего сцепления с почвой. Хотя пять пальцев – это, конечно, жуткое извращение. А дальше драконы не пошли, потому что если бы пальцы отрастали пропорционально пройденному километражу, до Англии добрались бы десятипальцевые драконы, что неудобно и нарушает гармонию мира. Кстати, уважаемые монгольские драконы в основном пятипалые, что доказывает их родство с китайскими драконами.
Аудитория забурлила, тибетские, вьетнамские и индийские драконы считали пальцы и вычисляли, кто от кого произошёл. На кафедру неожиданно прорвался Франсуа, которого в программе не было, и, размахивая лапами, начал пламенную речь о том, что хотя у европейских драконов в основном по пять пальцев на лапе, но это совершенно не доказывает, что они произошли от китайских драконов. Потому что у китайских драконов есть борода, усы, рога, а европейские драконы бритые и интеллигентные. И вообще всем известно, что европейские драконы возникли в Париже. Более того, они же и основали в V веке до нашей эры город Лютецию (от слова «летать», то есть город летающих). Но однажды холодным зимним вечером в городские ворота постучали:
– Пустите нас, пожалуйста!
– Вы кто? – спросил сторожевой дракон (в округе рыскали своры свирепых грифонов, так что драконы держали стражу у ворот и на стенах).
– Мы – примитивные кельтские племена паризиев, – ответили из-за ворот. – Мы замёрзли и устали, и за нами гонятся грифоны. Пустите нас, пожалуйста!
Добрые драконы впустили паризиев. Те вели себя прилично, с драконами быстро поладили, да вот беда – очень уж быстро размножались. Дракониха хорошо если раз в десять лет яйцо отложит, а эти паризианки делали каждый год по лялечке, а то и по две. Поэтому город драконов быстро превратился в город паризиев, то есть в Париж. А потом заявились римляне, хотя ни драконы, ни паризии их совершенно не звали. Драконы посмотрели на бодрых легионеров и поняли, что жизнь не удалась и пора убираться, а то Юлий Цезарь шутить не любит. Так драконы расселились по всей Европе, а Париж людям оставили. Только изредка туда прилетают – в Гранд Опера на спектакль или в Орсэ на выставку.
После выступления Франсуа на кафедру полезли драконы английские, итальянские, испанские и даже дракон государства Лихтенштейн и начали ругать Франсуа за ненаучное прославление родного Парижа. А Франсуа, очень довольный, сидел на своём месте рядом с Потаповым и Цзяном и шептал им:
– Слышите? Слышите? Это я их раззадорил! Сразу заседание живее пошло. А то два часа считать пять пальцев у дракона… хе-хе, это вам Париж, а не что-нибудь! Мы Великую французскую революцию сделали! И Июльскую революцию! И Парижскую коммуну!
– Как?! И драконы участвовали в революциях? – поразился Потапов.
– А как же? Картину Делакруа «Свобода на баррикадах» видел? Это про Июльскую революцию 1830 года нарисовано. Помнишь, там в центре картины девушка знамя держит? Так вот, на первом варианте картины Делакруа нарисовал за спиной девушки дракона, который с развевающимися крыльями рвался вперёд, увлекая за собой повстанцев. Это был совершенно реальный дракон, мой троюродный дядя Селестен, героически державший баррикаду на улице Мобюэ. Делакруа его с натуры писал. Но когда художник показал картину коллегам, те сказали:
– Ай-я-яй! Драконов не бывает. Уберите эту аллегорию.
– Это не аллегория. – защищался Делакруа. – Вот если бы вас эта «аллегория» лапой цапнула, вы бы в неё сразу поверили.
– Нет-нет, закрашивайте дракона, вы ничего не понимаете в искусстве, – настаивали академические художники, солидные дяденьки, которые точно знали, что и как надо рисовать.
И Делакруа засомневался и закрасил дядю Селестена, нарисовал вместо него знамя. Так что не горюй, мон шер Цзян, найдём мы твою жемчужину. Всех поднимем на баррикады, разберём этот храм по досочке и найдём! – и Франсуа хлопнул Цзяна по плечу.
– Не надо разбирать храм, – испугался Потапов. – Он такой красивый. Эти коричневые и белые квадраты стен и серебряные крыши – так здорово. Сыщик же сказал, что он знает, кто украл жемчужину.
– Да, но он сказал, что не знает, где она, – возразил Франсуа. – Ладно, как хочешь, мон ами Потапп, не желаешь – не буду храм разбирать.
Так дракон Потапов спас от разрушения великий храм Тенрюдзи. Хотя не исключаю, что Франсуа просто пошутил.
Глава 17. Тайна американского профессора
После заседания Потапов завернул к пруду узнать, как себя чувствует Великий Кракен. Тот лежал у самого берега, опираясь головой о камень и распустив щупальца. Он совершенно не подходил к изысканному пейзажу. Идущие мимо драконы делали вид, что всё нормально: в Японии не принято делать замечания, если кто-то ведёт себя не так, как положено.
– Добрый вечер, – сказал Потапов. – Как вы себя чувствуете?
– А-а, ты тот трёхголовый юноша, который вчера меня ловил вместе с остальными, – узнал Кракен. – Я неясно вижу сквозь воздух. Это ведь ты меня вчера пожалел, малыш? Спасибо, сейчас я хорошо себя чувствую. Здешние врачи просто чудо, я ощущаю себя совсем мальчишкой трёхсотлетним. Даже жемчужина кажется ненужной. Ты, кстати, не в курсе, её нашли?
– Пока нет, – сказал Потапов. – Но ищут.
– Слышь, парень, ты вроде не жулик, – зашептал Кракен. – Скажи честно, как думаешь: отдадут мне её или нет? По правде-то она не моя, а того китайского парня. Менялись мы честно.
Потапов подумал и твёрдо сказал:
– Отдадут. Иначе, по их выражению, они потеряют лицо. Ну, опозорятся на всю Европу… то есть Азию. Отдадут, не сомневайтесь.
– Мне очень хочется пожить ещё, – объяснил Кракен. – Уколы здорово помогли, но не сидеть же в этой луже всю оставшуюся жизнь! Да и прогонят меня. Не нравлюсь я им, гармонию нарушаю.
Тут на веранду главного павильона вышел Кецаль и помахал Потапову: мол, иди сюда.
– Ты знаешь что, малыш? Ты вот с этим не играй, – тревожно зашептал Кракен, глядя на Кецаля. – Я вижу-то сквозь воздух плохо, а чую хорошо. Фу, какой вонючий тип!
– Ну, может, он помыться забыл, – заступился за Кецаля Потапов. – Я вот никакого запаха не чувствую.
– Да нет, тело у него чистое, а душа вонючая, – пояснил Кракен. – Не водись с ним, малыш, беда будет.
– А с Франсуа можно? – спросил Потапов.
– Франсуа? Это с крылышками, весёлый такой? С этим можно. Непутёвая душа, но чистая. Ты мне верь, малыш, я в душах разбираюсь. Я их много загубил во время штормов, ох, много. А что узнаешь про жемчужину, приди расскажи, ладно? Я честно жду, тайфун не устраиваю. А могу, между прочим.
– Я расскажу, – пообещал Потапов и пошёл в главный павильон. Там уже собрались Кецаль, Франсуа, Цзян, Амэ-но-ано и Пифон. И кругленький весёлый сыщик, конечно.
– Вот, господа подозреваемые, и Потапов пришёл, – обрадовался сыщик и поклонился Потапову. Потапов неумело поклонился в ответ – вышло как-то криво, мешала левая голова.
– Вот и чудесно. Вы утешали Великого Кракена, дитя моё? Это правильно. Бедняга. Это ж кем надо было быть в прошлой жизни, чтобы переродиться эдаким чудовищем?