Страница 7 из 9
Вот пример Джорджа.
Психолог: Джордж, насколько я понимаю, ты вышел из себя во время футбольной тренировки.
Джордж: Ну да.
Психолог: А что случилось?
Джордж: Тренер удалил меня с поля, а я не хотел уходить.
Психолог: Я так понимаю, ты сказал ему, что страшно зол.
Джордж: Ну да.
Психолог: Я думаю, ты правильно сделал, сказав ему об этом. А что было потом?
Джордж: Он не хотел выпускать меня на поле, и за это я его пнул.
Психолог: Ты пнул тренера?
Джордж: Ну да.
Психолог: И что же произошло потом?
Джордж: Он выгнал меня из команды.
Психолог: Очень жаль.
Джордж: Да я и пнул-то его совсем не сильно.
Психолог: Я думаю, дело не в том, насколько сильно ты его пнул. Как по-твоему, нельзя ли было сделать что-нибудь другое, когда ты разозлился, вместо того, чтобы пинать тренера?
Джордж: Ну, тогда мне ничего другого в голову не пришло.
Психолог: А сейчас ты можешь придумать что-нибудь другое?
Джордж: Я мог бы спросить, когда он собирается вернуть меня на поле.
Психолог: Это, пожалуй, было бы лучше, чем пинаться, правда?
Джордж: Да.
Психолог: Но почему же во время тренировки тебе не пришло в голову ничего лучше, чем пнуть тренера?
Джордж: Не знаю.
Можно ли научить детей использовать базовые слова для выражения эмоций? Более четко формулировать свои потребности и переживания? Более эффективно пользоваться подходящими к случаю решениями, информация о которых хранится у них в мозгу? Конечно. Но только не с помощью методов поощрения и наказания.
Навыки контроля эмоций
Дети (и взрослые) иногда бывают раздраженными, возбужденными, недовольными, капризными и уставшими. В такие моменты они (как и взрослые) ведут себя менее гибко и легко утрачивают эмоциональный самоконтроль. Хорошо, если раздражение длится недолго, и дети сравнительно быстро возвращаются к своему нормальному, вполне счастливому состоянию. Но есть дети, для которых раздражение, повышенная возбудимость, капризы и усталость более обычны, чем прочие типы настроения, и при этом они переживаются ими гораздо острее. Это сильно сказывается как на адаптивности таких детей, так и на их способности к эмоциональному самоконтролю, и ведет к задержке развития соответствующих навыков.
Находятся ли эти дети в депрессии? Некоторые специалисты считают, что термин депрессия применим только к тем детям, которые неизменно пребывают в плохом настроении, подавлены, угрюмы и полны безнадежности. Большинство раздражительных взрывных детей не таковы. Имеется ли у них биполярное расстройство? В последние годы в среде психологов наметилась тревожная тенденция приравнивать термин «взрывной» к термину «биполярный», то есть интерпретировать повышенную раздражительность исключительно как физиологическую проблему и расценивать отсутствие должной реакции на стимулянты или антидепрессанты как подтверждение подобного диагноза. Подобная тенденция, скорее всего, объясняет как рост числа диагнозов «биполярное расстройство» у детей, так и популярность медикаментозных средств, стабилизирующих настроение, — атипичных антипсихотических лекарств.
Как вы уже знаете, причинами взрывных реакций могут быть разные факторы, и раздражительность — лишь один из них. Да и сама по себе повышенная раздражительность может вызываться не только происходящими в мозгу химическими процессами. Некоторые дети раздражительны из-за хронических проблем, связанных с неуспеваемостью, плохими отношениями со сверстниками или травлей со стороны одноклассников. Лекарства не помогают от плохих отметок, отсутствия друзей или травли. На свете существует множество детей с диагнозом «биполярное расстройство», чья взрывоопасность куда лучше объясняется задержкой развития когнитивных навыков, и прописываемые им в большом количестве стабилизаторы настроения просто-напросто бьют мимо цели. Если ребенок ведет себя как человек с биполярным расстройством только в тех ситуациях, которые вызывают у него раздражение, то дело не в биполярном расстройстве, а в задержке развития навыков адаптивности и самоконтроля.
Совершенно ясно, что хроническая раздражительность и возбудимость служат топливом для того взрывного состояния, которое мешает ребенку разумно и адаптивно реагировать на обычные повседневные проблемы.
Мать: Мики, что ты такой мрачный? Сегодня такая хорошая погода! Почему ты весь день сидишь дома?
Мики (низко сползая в кресле, раздраженно): На улице ветер.
Мать: Ветер?
Мики (еще более раздраженно): Говорю же — ветер! Ненавижу ветер.
Мать: Мики, ты мог бы поиграть в баскетбол, поплавать… Что ты так переживаешь из-за какого-то ветра?
Мики (крайне раздраженно): Меня этот ветер достал! Оставь меня в покое!
Беспокойство тоже непосредственно связано с умением контролировать эмоции. Подобно раздражительности, беспокойство и тревога мешают рационально рассуждать. И как назло именно тогда, когда мы чего-то боимся (чудища под кроватью, контрольной по математике, новой или непредсказуемой ситуации), способность здраво мыслить необходима нам более всего. Сочетание беспокойства и раздраженности заставляет некоторых детей ударяться в слезы. Надо сказать, им повезло. Некоторые, менее везучие, в затруднительной ситуации просто взрываются. Тех детей, которые плачут, я называю везучими потому, что мы, взрослые, реагируем на плач куда более сочувственно, чем на ярость, хотя и то, и другое имеет одну и ту же причину. Кроме того, совершенно ясно, почему дети, которым поставлен диагноз «биполярное расстройство», склонны ритуализировать свои действия: в отсутствие рационального мышления ритуал — это единственное средство, к которому они могут прибегнуть для снижения беспокойства.
Для примера расскажу о самом себе. Раньше я боялся летать на самолетах. Да, представьте себе, боялся. И поверьте, мой страх (потные ладони, колотящееся сердце, мысли о возможном крушении) не был намеренной уловкой, рассчитанной на то, чтобы привлекать внимание стюардесс. Меня и в самом деле приводила в ужас мысль о том, что я несусь на высоте восемь километров со скоростью 800 километров в час в алюминиевой посудине, наполненной бензином, и что моя жизнь находится в руках незнакомых мне людей, пилотов и авиадиспетчеров. Для того, чтобы справиться со своим страхом, я выработал несколько крайне важных для меня ритуалов: я всегда садился рядом с иллюминатором, чтобы следить за приближающимися самолетами, и внимательно изучал перед взлетом инструкцию по безопасности. Я был уверен в спасительной силе моих ритуалов, ведь ни один самолет со мной на борту ни разу не разбился.
Не производили ли эти ритуалы временами странное впечатление? Как-то раз на высоте около 10 километров я, как обычно, напряженно всматривался в иллюминатор, следя за приближающимися самолетами. И вдруг я увидел то, чего всегда опасался: на горизонте появился самолет, летящий в нашем направлении. По моей «экспертной» оценке у нас было не более пяти минут до того момента, как траектории обоих самолетов пересекутся и моей жизни придет внезапный конец в пламени взрыва. Поэтому я поступил так, как поступил бы на моем месте любой испуганный и теряющий остатки рассудка человек: я подозвал стюардессу. Нельзя было терять ни секунды.
«Видите вон там самолет?» — пролепетал я, указывая на еле заметную вдали точку. Стюардесса посмотрела в иллюминатор. «Как вы считаете, пилоты его видят?» — потребовал я ответа. Стюардесса попыталась скрыть свое изумление (или насмешку, я не сумел разобрать) и ответила: «Не беспокойтесь, я обязательно сообщу об этом пилотам».