Страница 35 из 71
И даже мэйса Ридд регулярно прибегает с визитами.
И Райна, видно заделавшись подружкой, приносит на хвосте свежие сплетни.
Даже Правительница прислала подарки: корзину засахаренных фруктов, ароматные, целебные травы для приготовления отваров, конфеты и длиннющее письмо, в котором "от всего сердца" сострадала и досадовала, что не может пока навестить больную, поскольку состояние Правителя хотя и вне опасности, а вот обстановка вокруг всё одно неспокойная.
— Сейчас так и будет, — в хамском тоне резюмировал Каратель — Заговорщики за заговорщиками, Мелли. Одних казнили, вторых, а за ними лезут и третьи. Вот как змеи твои.
От нейера Амелла уже знала, какие в поместье ведутся работы, и что её ммм... жених (пусть так!), отнюдь не сидел всё это время, сложа руки.
Стараниями и его, и подручных, и привезенных из Дангорта заклинателей в поместье были обнаружены гнезда.
Одно — как раз возле "теплячка", другое чуть ближе к дальней изгороди, как раз там, в разросшихся кустах "горнского терна", имеющего в обиходе более простое название "красная колючка". Там, где нога садовника редко ступала, да и вообще люди туда наведывались редко, не видя особой в том надобности.
— Засрали сад, — проворчал как — то нейер, заявившись в спальню уже почти ночью — Ротозеи! Лентяи, а не работники. Скоро шахриды не только в сад, а и в дом полезут. Да, мать его, в дом! Здесь будут жить змеи, а нам всем придется спать за воротами. Амелла, ты спишь? Не спишь? Отлично. Я говорю, никому ничего доверить нельзя. Самому мне надо и садом заниматься, и домом... Может еще и кашу варить, и полы натирать?! И вообще... карацит знает, во что я превратился в последние дни. Не своими делами занят.
Довольно часто повторялись подобные сцены.
Каратель, если и не уезжал из поместья по делам, то от рассвета до самого заката пропадал в саду, да на дорогах возле ворот.
А, возвращаясь в дом если и не к самому ужину, то к ночи, ворчал, как самый что ни на есть крестьянский мужик, сетуя на глупость и тупость домашней челяди.
— Ничего, Мелли, — немного успокоившись после воркотни и словоизлияний, улегшись в постель, прижимал к себе худенькое, прохладное тело Невесты — Всё восстановим. И ты, и наш ребенок в уюте должны жить, в тепле, в покое... Скоро поеду в Дангорт. Может, тебе что нибудь привезти?
И вот в такие минуты глаза Амелле ели слезы ещё похлеще всякого яда!
Какой там яд! Да если бы шахриды не ядовитой слюной плевались, а теми слезами, что теперь частенько Невесте горло давили, тогда бы точно она ослепла. Никакие целителевы капли не помогли бы, никакая лекарская магия.
Как ни старалась лживая Радонир себя не распалять, не получалось ничего.
Слезы давили горло, а мысли жгли и жрали разум, будя то, чего всегда у киски Мелли было с маленькую ложку — совесть.
Ведь по всему выходило, что она, Амелла — дрянь, каких мало.
"Нейер старается, — царапало виски — Жилы рвет. И впрямь, занят тем, что ему прежде было не нужно. Дом этот, сад... Зачем это всё ПАЛАЧУ? И все они стараются, даже Риддиха, хотя ей я как кость поперек глотки. И, тем не менее... "Нейра светлая!" Вот же... а я? Что хотела сотворить?! Нет, не та месть. И... не тому. И вот теперь, как лучше быть? Рассказать ему? Ну уж нет. Ни за что! Пока — ни за что. После если только?"
От этих мыслей девушке делалось плохо.
А от осознания того, что именно те двое, которых она ненавидела всей душой и каждой клеточкой тела, ЭТИ ДВОЕ, ИМЕННО ОНИ... и спасли ей жизнь, становилось так муторно, как не было даже от тягости.
Дангорт, ужасный и ненавистный заботился о ней всё это время уж как умел. И заботится до сих пор, невзирая даже на собственное знание того, что в сердце Невесты не ждет его ничего, кроме ощетинившихся ледяных лезвий, да "красных колючек"...
Ребенок Дангорта, ужасный и ненавистный — спас ей жизнь, ещё даже не появившись на свет... Дитя, которое она, Амелла Радонир, готова была казнить, как злейшего врага, УЖЕ заботится о ней. И тоже, как умеет — тишиной, несильной тошнотой по утрам, и совсем, совсем небольшими капризами, вроде робких просьб о соленом печенье и кисленьком, прохладном питье. Ну, иногда. Если можно...
От этих мыслей хотелось выть...
...что, собственно говоря, Невеста и делала, когда оставалась в спальне совсем одна.
...В ту ночь она всё же задремала, глубоко и спокойно, приказав себе не засыпать совсем, а дождаться — таки Дангорта, чтоб хоть чем — то... хоть как — то ободрить.
Хотя бы выслушать! Попробовать разговорить, что ли?
Коротко всхлипнув во сне, тут же пробудилась, подчиняясь тяжелой, горячей ладони, обжегшей обнаженное плечо.
— Мелли, — прошептал Каратель, грубо тормоша её — О чем плачешь? Болит? Где болит? Сейчас, подожди... Позову целителя.
Уже просыпаясь, девушка прижала забинтованную руку ко рту, пытаясь сдержать рвущиеся, судорожные рыдания.
Нейер Дангорт истолковал этот жест неверно:
— Рука болит? Сейчас, минуту...
Коротко ругнувшись, поднялся с постели.
Но тут же был остановлен тонкими, но сильными руками Невесты, обвившими его талию.
— Не зовите никого, — рвано выдохнула Амелла, становясь на колени и утыкаясь головой в живот Карателя, горячий даже под плотной домашней рубахой — Не надо! Дейрил... Я сейчас некрасивая, я знаю. Но... если вы хотите...
...О да!
Он должен был остановиться!
Остановить её. И, в первую очередь себя, поскольку Амелла, несмотря даже и на "здоровое тело", которое в своё время определило статус девушки и право на её нахождение здесь, в поместье и постели Карателя, была ещё слаба.
Однако же, попробуй останови ну, например... горный сель. Либо землетрясение или ливень.
Да даже их остановить легче! Много легче разорвать самые прочные путы, разжать железные обручи, можно разорвать любые цепи, но только не руки женщины, настолько... нет! НАСТОЛЬКО желанной и необходимой, насколько желанна и необходима была теперь, да и давно уже лживенькая, хитренькая серебристая змейка Радонир Дейрилу Дангорту.
— Пожалуйста, — шептала она, уткнувшись лбом в дрогнувшее, горячее бедро Хозяина, упершись коленями в смятое покрывало — Пожалуйста... Дейрил.
Тонкие пальцы, прохладные и нежные, пробрались под рубашку и обожгли кожу, а шепот, искренний, но в тоже время странно — подобострастный ударил в уши посильнее тревожного набата.