Ретроспектива

Пошла похоронная команда. Сейчас живые должны вынести своих умерших, если не выложили заранее за порог и хотят проститься.

Переглянулись привычно, да вышли. То не беда, то наша жизнь.

А вот во дворце уже что-то странное творится.

Страньше другого — музыка, томный звук арфы, торжественный и глубокий. И люди, много людей, слуг, придворных.

Я чуть за сердце не схватилась, когда увидала, как чужие, не мои люди снуют по дворцу. Откуда они? Кто? А ежели чумные? Коли перезаражают всех тех, кого я своими силами пыталась спасти да спасала?

Файлирс будто бы почувствовал моё смятение. Первого же пробегающего за шкирку схватил:

— Кто таков? Из чьих будешь?

— Паж её величества, королевы Ондолии, — проблеял молодец.

— Ну-ка пошли, — это уже мне, — да побыстрее.

Не знаю, что он себе думает, но руку мою отпустил. Я ещё поспешала за ним, как замерла: а я там пошто? Он король, она королева его, пусть сами и толкуют. Мне в тех разговорах делать нечего. Меня дети ждут.

Вот и поспешила в королевскую опочивальню, из которой мы так и не съехали. Не до церемоний нынче было.

Открыв дверь смежных покоев, кои для супруги назначены были, а сейчас переделаны в детскую, я замерла на пороге, дальше бегом — в спальню. Пусто и здесь.

Тулуп бросился на поиски, я скорей писать. Алирику да епископу.

Ответ от Алирика пришёл тут же: их в другое крыло переселили.

С бега переходя на шаг я неслась целую вечность. И только увидав своих крошек, что похожи, как две капли воды, я смогла отдышаться, успокоиться. Кинулась на постель, дабы зацеловать маленькие ручки, дёргающиеся ножки, да тёпленькие носики с лупастыми глазками.

Эселина, Таланд…

Отец их пришёл и часу не прошло. Глаза искры мечут, будто я в чём-то виновата пред ним.

— Почему ушла из покоев? Кто позволил? — двинулся к нам.

— А кого спросить надобно было? Тебя? Аль королеву твою?

— Она моя потому что ты сама себя обхитрила!

— Сама была бы счас королевой!

Немного подтянула Таланда, который умудряется передвигаться и лёжа на спине.

— Которую уже б сожгли бы на костре!

— Эля! — руки его сжались в кулаки.

— Файлирс! — я и сама завелась, подскочила на постели.

— Ты почему из опочивальни ушла, я тебя спрашиваю? Там тебе место. И детей назад верни! Собирайся!

Я встала, к нему подошла.

— И не подумаю! Меня из тех покоев выставили! А уж кто тут у тебя распоряжается, мне неведомо, только и бегать прогнал-позвал, я не стану! И вообще, раз жизнь у вас тут началась, домой мне пора. У меня там своя страна…

Он дёрнул меня за руку, впечатывая в себя:

— Твоя страна там где я, — вцепился пальцами мне в лицо, прошёлся по шее, груди, подхватил на руки и спиной впечатал в стену, припадая к шее, рукой уже шарит под платьем.

С громким стоном я откинула голову назад и только больно ударившись затылком осознала:

— Дети… — отодрала лицо его от своей груди. — Файлирс, дети ж здесь!

— Малы они ещё, не поймут ничего, — хотел было вернуться к прерванному занятию, завозился с завязками.

— Почём ты знаешь? Пусти! — извернулась и вырвалась из рук оторопевшего короля, который так и остался стоять со спущенными штанами.

— Эля… — такого растерянного я, кажется, его ещё и не видала. — Ты что это… отказываешь… мне?

Я уже подошла к малышами, на этот раз подтягивая Эселину в середину.

— Не отказываю, но… детской нет здесь. А при детях не могу. Ежели девушку кликнешь, так она приглядит, а мы выйдем куда-нибудь…

— Куда-нибудь…? — он всё же натянул штаны.

— Куда-нибудь, и по-скоренькому…

— По-скоренькому? — очи его, так и норовят выскочить из орбит.

Я кивнула:

— Надолго без пригляду я одних их здесь не оставлю. Защита слабая на этих покоях, обычная.

Таланд кулачком схватил мою прядку и больно потянул. Я вскрикнула, принялась распутывать, а после вновь коснулась губами деток…

Не поверила сама себе и ещё раз коснулась губами лба сына.

— Ффай… Файлирс… — позвала хриплым шёпотом, потому что голос меня подвёл. — Файлирс, у Таланда… у Таланда жар.

С того вечера дни смешались с ночами.

Никогда и никого я ещё так долго не лечила, стоило только вытянуть заразу из малыша, как ворочусь из уборной, потянусь силой к сыну, убедиться, что всё кончилось и вижу опять чёрные точки, что расползаются по его телу.

Эселину я не отпускала от себя. Пусть опасно, но не опасней чем там, с чужими людьми. Так мы и сидели в тех, других покоях.

Файлирс то приходил, то уходил. Что-то просил, уговаривал, но я его даже не слушала. Всё, о чём я могла думать, только о том, что мой ребёнок, который даже на ножки стать ещё не сумел, может меня покинуть.

Неужто может такое быть, чтобы я спасла столько жизней, но не смогу спасти жизнь своего сыночка…

Нынче король опять пришёл. Чуть не силой заставил меня оторваться от Таланда, да поесть.

— А в ведьмовстве твоём, ничего нет такого… — он дождался, пока тарелка моя окажется пуста, только тогда заговорил.

— Всё, что и помыслить можно я уже испробовала. Только уйдёт, и снова приходит.

Он взял меня на руки, усадил к себе на колени.

— Ты видала проклятья когда-либо?

— Ты думаешь… — я вынырнула из его шеи, в которую тыкалась носом.

— Я думаю, что это не похоже ни на что. Ни к кому из твоих пациентов чума мгновенно не возвращалась, окромя нашего сына…

Поначалу я схватилась за эту мысль, как утопленник хватается за обрыв. Не столько, что приглянулась она мне, сколько от того, что она дала шанс подумать о чём-то окромя того, что ещё испробовать в лечении. Несколько суток к ряду думать лишь об одном… недолго и свихнуться.

Глянула в колыбели — спят мои крошки. Как две капельки похожие, коли не знать, что у Эселины маленько волосёнки темнее, чем у Таланда.

— Я не видала никогда проклятья… — скинула с себя его руки, вскочила на ноги, чтобы легче думалось, — читать о таком мне негде было, но если вдуматься в природу… — подошла к окну, распахнула тяжёлые створки. Утро, оказывается, нынче. — проклинают и привораживают на что-то. Вещь какая-то нужна… или части тела, кого проклинают, их к вольту приобщают… но чтоб чумой… как чумой проклясть можно?

Уставилась в его глаза. Уставшие, тени под ними залегли… Бедный мой, такой груз один ты на себе несёшь, за все беды людские ты один ответ держишь.

— Ежели это проклятье, как разрушить его? — Файлирсу тоже не сидится на месте. Подошёл, стал у окна со мной рядом.

— Уничтожить предмет, на который прокляли. То куколка обычно, когда волосы, к примеру, берут, или какая-то личная вещь.

— А личная вещь младенца…

— Да хоть тряпица любая, коей хоть раз утирали его… что иголку в стоге сена искать такое. Но чумой…

— Будем искать. Другого всё равно ничего не сделать, а делать что-то надобно… — он уставился на собор, что аккурат супротив дворца стоит, — вернись в спальню, Эля… — начал вновь, не глядя на меня.

— Вернусь, когда сын выздоровеет, — обняла его руку, — там людей больно много, а у него чума. Вот поправится, тогда и вернёмся.

— Ты меня будто наказываешь, — всё так же на меня не глядит. — Хуже того, я и сам виноватым себя чувствую, а за что, не понимаю.

— Я только об одном прошу: хотя бы сейчас, пока Таланд занемог, сделай так, чтобы королеву твою я не видела. Бодаться и с ней и с болезнью я не сдюжу.

Он коротко кивнул, а после спросил, немного подумав:

— Ты думаешь, это она?

Пришло моё время обдумать, что хочу сказать:

— Не знаю. Правда, не знаю. Мелкие пакости, то понятно мне, она вдова при живом муже, тому я причина. Но грех такой… не просто убийство, а младенца. Детоубийства Земля не прощает. А это, — я сглотнула, набираясь сил, чтобы молвить такое вслух, — коли Таланда прокляли, то это и есть убийство. Потому как, если не придумаю ничего, если в следующий раз задержусь с тобой беседуя, то могу и не успеть помножившуюся заразу вытянуть.