Долгая дорога домой

Не удовлетворившись обыском кареты, они заставили кучера Пьера сойти с козел, отвязали от кареты два чемодана, открыли их и тщательно обыскали, бросая вещи Сен-Клеров в грязь или небрежно кцдая в кучу.

Эмиль Сен-Клер стоял неподвижно, охваченный ледяной яростью. Вся семья, дрожа от холода и унижения, смотрела, как вываливают на дорогу их личные вещи. В конце концов солдат обернулся и буркнул:

— Можете продолжать путь.

— Посади детей в карету, Розали, — очень тихо попросил Эмиль, стараясь сдержаться, — а потом мы с тобой и Мари-Жанной уложим чемоданы.

Розали повернулась к карете, но была остановлена тем же солдатом:

— Ваши лошади реквизированы, они нужны нам. Можете идти пешком.

Холодное презрение в голосе вояки переполнило чашу терпения Эмиля, и он взорвался:

— Как вы смеете отбирать моих лошадей! По какому праву?! Вы прервали наш путь, несмотря на письменное разрешение на поездку — видимо, не смогли его прочесть? Вы обыскали карету, рылись в наших вещах и думаете теперь, что имеете право отбирать лошадей? Мы без них ехать не можем! — С этими словами он шагнул вперед и взялся за уздечку своего коня, стоявшего возле кареты.

Тут же, откуда ни возьмись, появились еще пять солдат, и Эмиль оказался в кольце винтовок. Мгновенно наступила абсолютная тишина, и Элен отстраненно, нереально увидела эту сцену как фотографию: отец застыл под прицелом. Потом он медленно убрал руку от морды коня и отступил на шаг.

— А карета? — спросил он тихо, снова овладев собой.

Возмущаться значило бы лишь навлечь новые опасности на свою семью.

Солдат пожал плечами:

— Она нас не интересует.

Он отдал своим людям приказ выпрячь лошадей и отвернулся, оставив семью Сен-Клеров одиноко стоять перед воротами.

Эмиль, все еще стараясь подавить ярость, вызванную унижением, обернулся к жене.

— Боюсь, придется идти пешком, — сказал он.

— А как же багаж?

Розали посмотрела на два пустых чемодана, на их содержимое, валявшееся в беспорядке.

Эмиль, овладев собой, ответил спокойно:

— Не волнуйся, дорогая, я что-нибудь придумаю. Теперь возьми детей и сядь в карету, чтобы не мерзнуть, пока мы не отправимся.

Три девочки, как во сне, двинулись к обездвиженной карете и влезли внутрь, спасаясь от уличного холода. Вокруг уже собралась горстка зрителей, молча рассматривающих странную группу и ее рассыпанный багаж. Одна тощая девчонка, оказавшись храбрее других, рванулась вперед, схватила лежавшую сверху шаль Розали, скользнула мимо сгрудившихся зрителей и скрылась за городскими воротами. Эмиль взревел и разрядил пистолет примерно в направлении воровки, что никак ее не задержало, но зато рассеяло остальных и вызвало тревожный вскрик из кареты. Однако мародеры вряд ли долго оставались бы в бездействии, и Эмиль понимал, что времени терять нельзя, если он хочет хоть что-то сохранить после этого чрезвычайного случая. Он резко обернулся к кучеру, растерянно стоявшему рядом с лишившимся лошадей экипажем.

— Пьер!

— Да, мсье? — отозвался тот, подходя.

— Быстро идите в город и найдите кого-нибудь с тележкой. Приведите его сюда, мы погрузим чемоданы и отвезем на авеню Сент-Анн. Дайте владельцу тележки вот это, — Эмиль протянул Пьеру золотую монету, — и скажите, что он получит столько же, если доставит чемоданы в целости и сохранности. Оставайтесь все время при нем. — Он подтолкнул кучера к воротам. — Давайте быстрее, а мы тут приберем, пока вас ждем. Шевелитесь, пока все остальное не ушло туда же, куда и лошади.

Пьер неохотно пошел к воротам и скрылся за ними.

— Закутайтесь получше, — сказал Эмиль, обращаясь к дрожащим в карете дочерям. — Он может вернуться нескоро.

«Если вообще вернется», — подумала Розали, снова укутывая девочек одеялами, а Мари-Жанна с Эмилем стали распихивать вещи по чемоданам.

Элен, сейчас уже не такая испуганная в иллюзорной безопасности кареты, спросила:

— Мама, зачем пруссакам нужны были наши лошади? У них своих нет?

— Пруссакам? — Розали глянула на дочь и горько усмехнулась: — Это были не пруссаки, а французы. Национальная гвардия.

Выражение ее лица удержало Элен от дальнейших расспросов. Девочки молча смотрели, как родители и Мари-Жанна собирают вещи, и ждали возвращения Пьера.

И он вернулся сравнительно скоро. Эмиль, стороживший вновь собранный багаж с пистолетом в руке, встал с чемоданов навстречу кучеру и мрачному юному оборванцу, катившему шаткую тележку.

— Говорит, что сделает, но хочет двойной оплаты, — сказал Пьер, кивнув в сторону мальчишки.

Эмиль посмотрел на юнца и торжественно произнес:

— Получишь, если ничего не будет украдено или испорчено.

Мальчишка усмехнулся, и стало видно, что у него не хватает нескольких передних зубов. Несмотря на суровую погоду, из рваных штанов у него торчали голые ноги, тощие как палки. Помимо этих штанов он был одет в пеструю от заплат куртку. На густых спутанных волосах сидела грязная шапка. Ясно было, что этот ребенок всю осаду просидел в Париже, но говорил он вполне самоуверенно:

— Все будет сделано, мсье. Сами увидите.

Мальчишка пережил артиллерийский обстрел и голод, и предложение таких огромных денег за такую простую работу наполняло его радостным предвкушением. Это ж сколько еды можно купить! И согреться вдобавок!

— Как тебя зовут, мальчик? — спросил Эмиль.

Ему очень не хотелось вверять этому парнишке все свое имущество, но выбора не было.

— Жанно, мсье.

— Как же ты, Жанно, собираешься доставить наш багаж на авеню Сент-Анн, чтобы его не захватили мародеры?

— Увидите, мсье, и если пойдете со мной, никого из вас не тронут. Но сперва давайте чемоданы погрузим.

Он говорил так уверенно, что Эмиль кивнул. Втроем с кучером они подняли чемоданы и положили их на шаткую тележку.

— Теперь одеяла, мсье.

Эмиль, не задавая вопросов, достал одеяла из кареты, велев Розали и Мари-Жанне выходить с девочками.

Жанно взял одеяла и закрыл ими чемоданы. Они лежали рядом, два продолговатых прямоугольника, тщательно укрытые. Потом Жанно повернулся к Розали:

— Мадам, эти юные особы пусть идут рядом с вами, а вы следуйте за мной. Вы за ними, — обратился он к Эмилю, — а вы, — это Пьеру, — поможете мне толкать тележку: я один не справлюсь.

Последнее было слишком очевидно. Сила этого мальчика заключалась в характере, а не в иссушенном теле, и основная нагрузка досталась кучеру, но Пьер не стал спорить.

Все заняли места, которые указал Жанно, и взрослые вдруг поняли, что этот уличный мальчишка знает то, чего не знают они, что сейчас они войдут в чужой город, а не в тот Париж, из которого так весело уезжали восемь месяцев назад. Девочки были слишком ошеломлены страхом и скованы холодом, так что могли только молча повиноваться и ждать, пока все закончится.

Более не замечаемая национальными гвардейцами процессия миновала ворота, оставив покинутую карету за стенами на милость мародеров, уже кравшихся обратно.

Вот так и вернулась в Париж семья Сен-Клеров — усталая, пешком, толкая пожитки перед собой на тележке.

Снова вспомнив жуткие истории Анны-Мари, Элен шла за этим мальчиком, Жанно, вдоль узких мощеных улиц, иногда настолько тесно сжатых с двух сторон высокими домами, что это было как идти по темному гулкому коридору. Ноги оскользались на грязной дороге, покрытой слизью отходов животных и людей, издающей неописуемое зловоние, от которого по временам готово было отключиться сознание. И только следуя за Жанно с его дребезжащей тележкой, шли они дальше. Элен постоянно приходилось бороться с тошнотой, видеть лишь идущих впереди мужчину и мальчишку, не смотреть на грязь под ногами и цепляться за руку матери, чтобы не упасть. И все это время она чувствовала, что за ними следят, ощущала взгляды невидимых глаз из дверных проемов, из окон, из темноты. По улицам шлялись странные люди, они ныряли в здания, возникали из переулков, и каждый раз, когда кто-нибудь приближался, Жанно кричал: