Долгая дорога домой

Элен вскинула испуганные глаза, и мадам Соз подумала было, что она не ответит. Но девочка прошептала:

— Элен.

— Ну, хорошо, Элен. Сейчас я сделаю тебе ванну и поищу чистую одежду. — Она задумчиво посмотрела на девочку: — Ты знаешь, что такое ванна? Мылась в ней когда-нибудь?

К ее удивлению, Элен кивнула.

— Вот и молодец, — бодро произнесла мадам Соз. — Тебе самой приятней будет быть чистенькой.

Она взяла девочку за руку и повела по лестнице в тесную ванную, недавно переоборудованную из маленькой комнаты. Горячую воду надо было носить ведрами, но в ванне девочка вполне могла поместиться. Наполнив ванну, мадам Соз помогла Элен снять грязную одежду, при этом отметив, что одежда на ней хорошая — не как на обычной беспризорнице. «Где она такое взяла?» — подумала домоправительница, через голову стаскивая с Элен нижнюю рубашку.

Но тут же забыла про одежду, в ужасе ахнув, когда открылось тело девочки. Черные и лиловые синяки пестрели, сливаясь друг с другом, на бледной коже. Похожие на отпечатки пальцев синяки виднелись на шее, бедра опухли и тоже были покрыты синяками.

— Святая Мария, матерь Божия, — осевшим голосом проговорила домоправительница, — деточка, кто это тебе сделал?

Элен не ответила, но по щекам у нее потекли слезы. Крепко обняв девочку, мадам Соз почувствовала, что та дрожит.

— Сейчас это можно забыть, — сказала она ласково. — Давай-ка садись в воду и грейся.

Элен послушалась и, погрузившись в теплую воду, закрыла глаза, а мадам Соз еще раз осмотрела избитое тело. При всем ее жизненном опыте и знании, как порой жесток бывает этот мир, женщина не понимала, за что можно было так истязать ребенка.

Понимая, что девочке нужно остаться одной, она сказала:

— Теперь ты мойся, а я пойду подберу что-нибудь из одежды.

Домоправительница положила кусок мыла на край ванны и вышла. На лестничной площадке, возле двери черного хода она открыла старый гардероб, в котором хранились всякие ношеные, но чистые одежки, предназначенные для раздачи нищим. Среди разной мелочи, принесенной прихожанами, нашлось хлопчатобумажное платье, какое-то довольно серое белье, старая нижняя юбка, которую можно было использовать вместо ночной рубашки, и потрепанная шаль. «Не слишком-то все подходит, но сгодится, — решила мадам Соз, — пока я попробую отстирать и залатать ее одежду».

Прихватив полотенце, она вернулась в ванную, где помогла девочке вытереться и облачиться в нижнюю юбку, а потом отвела ее в маленькую свободную спальню.

— Пора тебе спать, — сказала мадам Соз, расстилая простыню на старом матрасе. — Сон — лучшее лекарство, а когда проснешься утром, мы поговорим. — Посмотрев в напряженное лицо Элен, она добавила: — Здесь тебе ничего не грозит. Никто, кроме меня, сюда не войдет, обещаю. А сейчас будь паинькой и ложись спать.

Элен вяло подчинилась, и домоправительница накрыла ее одеялом. Однако, когда женщина хотела выйти из комнаты, раздался истеричный вскрик:

— Темно!

— Я тебе оставлю лампу, — успокоила девочку мадам Соз. — Все будет хорошо.

Прикрутив фитиль масляной лампы, она поставила ее на подоконник, а потом тихо вышла.

Элен, свернувшись под одеялом, слушала удаляющиеся шаги доброй женщины. После ванны боль от ушибов и синяков несколько поутихла, стала тупой, но боль в душе продолжала оставаться сильной и неотступной. Хотя девочке оставили лампу и в комнате не было темно, закрыть глаза Элен не решалась. Сейчас она знала: ей ничего не грозит, но надолго ли? Что скажет главный священник, когда вернется? Вдруг он выбросит ее на улицу, как хотел отец Тома? И куда ей тогда идти? Она подумала о маме и сестрах, которые находились вместе в безопасном Сент-Этьене. Они обязательно будут за нее волноваться, гадать, что с ней сталось. А папа? Будет ли он сердиться за то, что она не убежала, когда вломились те люди? Он должен будет заплатить Гастону, чтобы ее выкупить, но сейчас она уже не у Гастона, и папа не будет знать, где ее искать.

Эти спутанные мысли клубились в голове Элен до тех пор, пока она, вопреки своим усилиям не заснуть, в конце концов все-таки не провалилась в сон.

Глава шестнадцатая

Тем временем мадам Соз была вызвана в кабинет вернувшегося отца Ленуара. Перед этим отец Тома уже успел сообщить ему, что произошло в церкви, и выразил свое недовольство действиями мадам Соз. «Разумеется, — сказал он, — это был наш христианский долг — помочь ребенку, но я не ожидал, что мадам Соз просто поселит девочку в нашем доме. Уверен, чтобы прийти в себя, той хватило бы и чашки молока с куском хлеба».

«Вероятно, вы правы, — согласился старший священник, — но все-таки не лишним будет узнать, что по этому поводу думает сама мадам Соз. Сейчас меня призывают мои обязанности. Увидимся позже».

Отец Тома откланялся и ушел к себе. Ответ отца Ленуара его раздосадовал. Естественно, ему нравилось, что мадам Соз так хорошо им служит: еда всегда вкусна и подается вовремя, одежда чистая, починенная и отглаженная, чистота в доме безукоризненная, и все это без напоминаний с его стороны. Но его возмущало, что отец Ленуар часто советуется с ней по вопросам приходской жизни, что, как считал молодой священник, совершенно не ее дело. Отец Тома, недавно рукоположенный, воспринимал сам себя очень всерьез. Быть священником — это огромная ответственность, и когда у него появится собственный приход, его домоправительница будет знать свое место и строго его придерживаться.

Услышав шаги мадам Соз на лестнице, он поспешно отложил требник, но когда вышел в прихожую, она уже вошла в кабинет отца Ленуара, и дверь за ней закрылась.

— Ну, Агата, — начал священник, показав ей рукой на стул, — что там за история с девочкой, упавшей в обморок в церкви? — Агата Соз уже двадцать с лишним лет служила у него домоправительницей, но по имени он называл ее только с глазу на глаз. В присутствии отца Тома или кого-либо из прихожан он всегда уважительно обращался к ней «мадам Соз». — Тома очень переживает, что вы привели в дом беспризорницу.

— Отец мой, — ответила Агата, которая всегда обращалась к нему официально, — девочка в ужасном состоянии. Она изголодалась, с чем мы справились сразу же, и была очень грязна, что, я думаю, не является ее обычным состоянием. Ее одежда — не одежда нищенки. Но главное и самое важное — ее зверски избили. Все тело у нее покрыто синяками, и она кого-то или чего-то очень боится. Когда в церкви к ней подошел отец Тома, она закричала и потеряла сознание.

Отец Ленуар, хорошо знавший своего помощника, слегка улыбнулся, но ограничился предположением:

— Вероятно, он перепугал ее тем, что неожиданно вышел из темноты.

— Может быть, — пожала плечами Агата, — но я все-таки думаю, что ее избил какой-то мужчина и теперь она до смерти боится всех мужчин, которые оказываются рядом. — Посмотрев на священника серьезными глазами, Агата добавила: — Вы пришли бы в такой же ужас, как я, если бы увидели синяки на теле этого ребенка.

— Но она уличная беспризорница… — задумчиво проговорил отец Ленуар.

— Я не верю, что это действительно так, — перебила его Агата. — Не знаю, кто она и почему оказалась в таком состоянии, но уверена, что дело тут гораздо серьезнее, чем просто голодный обморок нищенки.

— Я прислушиваюсь к вашему мнению, Агата, — кивнул священник. — Где она сейчас?

— Наверху, в бывшей комнате Клодины. Надеюсь, спит.

— Хорошо, пусть спит. А мы дождемся утра, когда с ней можно будет поговорить. Она назвала вам свое имя?

— Да. Сказала, что ее зовут Элен.

— Элен, а дальше?

— Пока что просто Элен, — ответила Агата. — Фамилию она не назвала, а я не спросила. Не все сразу. Она до смерти напугана.

— А возраст? — Отец Ленуар знал, что детской проституции в городе хватает, и подумал, не этим ли промышляет эта Элен.

— Примерно лет десять-одиннадцать, мне кажется. Не развитая физически, — добавила она, будто прочитав его мысли и точно зная, что такое замечание никогда не сделала бы при юном отце Тома.