Долгая дорога домой

Элен осторожно села, растирая замерзшие плечи. В кармане платья нашелся платок, и она высморкалась, почувствовав боль от прикосновения к липу, которое, как выяснилось, распухло.

Немного посидев, Элен попробовала встать. Ноги были слабыми, как бывает, когда долго пролежишь, но Элен все же смогла подняться. Глаза привыкли к полутьме, и девочка стала осторожно обходить помещение, осматриваясь. В углу валялась охапка грязной соломы. Мебели не было — четыре стены и в одной из них под потолком зарешеченное окно, через которое и проникал неясный серый свет. Достать до окна и выглянуть наружу Элен не могла, и поэтому ей оставалось только гадать, что там, за стеной. Вспомнились запущенные улицы, по которым она шла за Жанно, когда они искали Поля и Мартышку, — улицы, стесненные высокими темными жилыми домами, стоящими так плотно, что перекрывали солнечный свет, и даже в полдень там царил полумрак. Похоже, сейчас она в одном из таких домов.

Элен снова вспомнила человека с пистолетом и содрогнулась. Наверное, это он ее запер. Если он придет, что тогда будет?

Ей было холодно, одиноко и очень хотелось в туалет. В полном расстройстве она опустилась на холодный пол и зарыдала. Она плакала о матери, о Мари-Жанне и о себе, но потом, устав плакать, свернулась в клубок, чтобы согреться, и забылась беспокойным сном.

Ее разбудил скрежет ключа в замке. Элен вскочила и забилась в угол от страха.

Дверь приотворилась, и женский голос произнес:

— Я поесть принесла. Встань под окном, чтобы тебя было видно. Попробуешь отколоть какой-нибудь номер — унесу еду, и будешь сидеть голодной, мне плевать.

Элен осторожно передвинулась под окно. Дверь открылась шире, и боком, остерегаясь, вошла женщина. Она принесла кружку с водой и кусок хлеба. Когда слабый свет из окна упал ей на лицо, Элен увидела, что это не старуха, хотя лицо в морщинах, а отведенные назад волосы грязные и спутанные. На тощем теле болталось бесформенное платье. Женщина-мусор.

— Мадам, прошу вас, мне нужно в туалет, — прошептала Элен.

Ее мучили жажда и голод, но справить нужду сейчас было нужней всего.

— Да неужто? — Женщина неприятно засмеялась. — Ну так присядь в углу. — Поставив кружку на пол и положив рядом хлеб, она двинулась к двери, пятясь. — Сейчас одеяло принесу, не резать же курицу, пока яйца не снесла. — С этим странным замечанием женщина вышла.

Закрылась дверь, и с громким щелчком повернулся ключ.

Курица? Какая курица? О чем это она? Но сейчас Элен не могла об этом думать — были более насущные потребности. Она отошла в самый дальний угол погреба, и хотя никто ее сейчас не видел и видеть не мог, слезы конфуза выступили у девочки на глазах, когда она подобрала юбку и присела.

Облегчившись, Элен ощутила дикий голод. Она стала отрывать куски от черствого и сухого хлеба, запихивать их в рот, запивая водой.

Женщина принесла обещанное одеяло и бросила его в дверь, не говоря ни слова. Элен взяла его и завернулась, благодарная за то ничтожное тепло, которое получила.

«Интересно, — подумала она, — что сейчас делает папа?» Он, наверное, вернулся домой, увидел убитую Мари-Жанну и сейчас ищет ее, свою дочь, и обязательно найдет. И, конечно, папа ожидает, что, пока идут поиски, она будет вести себя мужественно.

— Я — Элен Розали Сен-Клер, — объявила девочка пустой комнате. — И я не боюсь.

Последнее определенно не было правдой, но эта фраза, произнесенная вслух, ослабила чувство страха. Она еще несколько раз повторила:

— Я — Элен Розали Сен-Клер, и я не боюсь.

И снова подумала о Жанно. Он один из них? Может быть, он появится и скажет, что с ней будет? Она очень хотела его видеть. Знакомое лицо, старый друг…

Но он не пришел. Никто вообще не пришел, и когда закончился день и в комнате стало совсем темно, Элен завернулась в одеяло, съежилась на вонючей соломе — единственном, что отделяло ее от каменного пола, — и наконец заснула.

Когда она проснулась, было раннее утро. В грязное окно пробился луч солнечного света, и девочка смогла увидеть свою тюрьму во всей красе. Зрелище было угнетающее: серые каменные стены, грязный каменный пол, совершенно голый… Элен встала и, закутавшись в одеяло, подошла к окну. Поднявшись на цыпочки, она сумела кое-как дотянуться руками до подоконника и, подтянувшись, на один-единственный миг увидеть, что происходит за стенами подвала. Мимо окна шли обутые ноги, слышались привычные уличные звуки — голоса, дребезг колес, стук лошадиных подков. Мир был совсем рядом, но не для Элен.

Не в силах больше держаться ни секунды, она рухнула на пол. Выпрямившись в солнечном луче, подняла лицо навстречу его слабому теплу, но вскоре луч сдвинулся, и Элен осталась стоять в пыльном полумраке.

Тут снова послышался поворот ключа в замке и знакомый голос женщины:

— Встань у окна, и без глупостей.

Элен послушалась, и женщина вошла в темницу, снова принеся хлеб и воду. Настороженно поглядывая на Элен, будто боясь, как бы та на нее не напала, женщина наклонилась и забрала пустую кружку.

— Почему я здесь? — спросила Элен. — Я хочу домой. — Она пыталась говорить храбро, но на слове «домой» голос у нее дрогнул.

— От твоего папаши зависит, — усмехнулась женщина. — Сколько он накашляет. — Издав неприятный смешок, она добавила: — Так или этак, а долго ты тут не пробудешь.

Женщина хлопнула дверью, а Элен, снова оставшись одна, решила подкрепиться. Она съела хлеб, но воду, только пригубив, оставила на потом, вспомнив, что, когда ее заперли на чердаке после вылазки на парад, пить ей хотелось куда сильнее, чем есть.

Она подумала о матери, и снова слезы потекли по щекам. Как же хочется к ней! Подумала об отце — ищет ли он ее? Наверняка скоро найдет. И твердо запретила себе думать о Мари-Жанне.

Несколько позже — Элен понятия не имела насколько — послышался скрежет ключа, и дверь распахнулась. На этот раз это была не женщина, что приходила раньше, а тот самый бандит с пистолетом. Сейчас при нем пистолета не было — по крайней мере, Элен не увидела, но менее страшным от этого он не стал. Оказавшись лицом к лицу с человеком, который убил ее няню, девочка в ужасе попятилась и снова мысленно повторила свою мантру: «Я — Элен Розали Сен-Клер, и я не боюсь».

— Ну вот, — осклабился вошедший. — Я так понимаю, ты хочешь обратно, к своему папаше?

Элен молча кивнула.

— Правильно, я так и подумал, — произнес он все с той же ухмылкой. — Значит, нужно, чтобы ты написала ему записку. Ты же сделаешь это для нас?

Элен снова кивнула.

— Хорошая девочка, — обрадовался мужчина. — А после мы с тобой побалуемся. Люблю поиграть с девочками вроде тебя. Согласна?

Когда Элен кивнула в третий раз, он сказал:

— Я скоро приду, и мы пойдем наверх, где ты напишешь отцу. И тогда тебе не надо будет больше здесь оставаться. Наверху лучше.

Он вышел, закрыв дверь на замок. Элен стала гадать, что надо будет написать в письме. А когда она его напишет, ее отпустят?

Он вернулся довольно быстро. Элен опять от него шарахнулась, но он решительно вошел в комнату и схватил девочку за руку. Крепко держа, притянул к себе:

— Теперь, деточка, идем наверх. Будешь паинькой и письмо напишешь.

Элен пошла за ним без сопротивления: что угодно, лишь бы вылезти из вонючего погреба. Крепко держа за руку, мужчина протащил ее вверх по лестнице в комнату с окном, выходящим на улицу. У окна стояли стол и стул, у стены — шаткого вида кушетка. Пол был голый, если не считать засаленного коврика перед печкой, где под кухонным горшком тускло дымились угли. В углу стояла бочка с водой, над ней — прибита к стене полка, на которой выстроились в ряд несколько глиняных кувшинов.

Мужчина толкнул Элен на стул и встал над ней. На столе лежали клочок бумаги и карандаш.

— Теперь, — сказал похититель, — напишешь, что я тебе скажу. Понятно?

Элен кивнула, взяла карандаш и подвинула к себе бумагу.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил он.