Долгая дорога домой

Розали уставилась на него:

— Если я так сделаю, ты точно ее привезешь, как только она выздоровеет?

— Я только что сказал именно это, — сухо ответил Эмиль. — Теперь, с твоего разрешения… — коснувшись ее руки на прощание, он открыл дверь и вышел на улицу.

Розали смотрела, как муж идет прочь. Эмиль никогда не выражал своих чувств, но все равно она знала, что он ее любит не меньше, чем она его. И она станет по нему тосковать в разлуке.

Вспомнив вдруг, что до сих пор стоит в ночной рубашке и халате, Розали закрыла дверь и поспешила наверх. Быстро одевшись, она вернулась к постели Элен.

Мари-Жанна влажной фланелевой тряпочкой осторожно протирала девочке лицо, шею и руки, но Элен, видимо, не осознавала, что с ней делают.

— Я пойду пошлю Пьера за доктором Симоном, Мари-Жанна, — сказала Розали. — Посмотрим, что он скажет. А вы тем временем не отходите от Элен ни на шаг.

Не прошло и часа, как доктор Симон приехал и был препровожден Мари-Жанной в комнату Элен, где Розали протирала лицо дочери губкой.

— Здравствуйте, мадам, — произнес доктор с легким поклоном. — Как чувствует себя малышка? — Он поставил саквояж на пол и подошел к постели.

— У нее сильный жар, — ответила Розали. — Спит, не просыпаясь, и все время что-то бормочет.

Она отодвинулась, чтобы доктор, которого она знала много лет, который помогал появиться на свет всем ее детям, расположился поближе к Элен, разгоряченное лицо которой алело на фоне белой подушки.

Доктор пощупал девочке лоб, а потом, достав карманные часы, посчитал пульс.

— Очень частое сердцебиение и действительно сильный жар. — Он наклонился и прикоснулся к воротнику рубашки Элен. Потом повернулся к Розали: — Пожалуйста, откройте ребенку грудь.

Розали расстегнула рубашку и распахнула ее полы. Доктор Симон надел очки и осмотрел маленькую фигурку.

— Сыпи нет, мадам, и это хорошо, иначе можно было бы заподозрить тиф…

— Тиф! — вскрикнула Розали.

— Как я только что отметил, высыпаний нет, и тиф маловероятен, однако полной уверенности быть не может. Она жаловалась на какие-нибудь боли последние дни?

— Да, говорила, что болит голова, — ответила Розали, — но мы не придали этому значения. В доме была такая суматоха…

— Э-э-э… а проблемы со стулом? — спросил Симон, глядя в сторону. — Не случалось ли… поноса? — Ему явно было неловко произносить такое слово при даме.

— Нет, понос, слава богу, отсутствовал. — Розали не была столь щепетильна.

— Это хорошо. — Доктор снова разрешил себе смотреть ей в глаза. — Я не могу определенно сказать, что это не тиф, мадам, — хотя это, как я уже сказал, маловероятно, — но в любом случае будет разумно держать ее отдельно от других детей и ухаживать за ней тоже отдельно. Сегодня попозже я зайду посмотреть, как она. Судя по тому, что я вижу, болезнь продержится пару-тройку дней, а когда спадает горячка, дети начинают очень быстро поправляться.

— А лечение? — спросила Розали настойчиво. — Можете дать ей порошок или что-нибудь другое, чтобы сбить температуру?

— Поите ее обычной кипяченой водой, а я приготовлю микстуру, которую будете давать три раза в день. Помимо этого я мало что могу еще сделать, — сознался доктор. — Лихорадка должна пройти сама. У правильно питающегося и крепкого ребенка — вроде вашей дочери, мадам, — организм достаточно силен, чтобы справиться с болезнью. А вот для ребенка из трущоб, ослабленного голодом, прогноз был бы куда как серьезнее.

— Но где она могла подхватить эту заразу? — спросила Розали.

— Где угодно, мадам. После осады болезни гуляют по всему городу.

— А эта инфекция не передастся другим моим дочерям?

Доктор Симон пожал плечами:

— Кто может знать? Нельзя исключить, что она у них уже есть. Если нет, то им ничего не грозит, если их хорошенько изолировать. Но, конечно, инфекция может быть и у вас самой, и у няни. — Он кивнул в сторону молча стоявшей в углу Мари-Жанны.

— Мы сегодня собирались уехать из Парижа, — сказала Розали с досадой. — В деревню.

— Там куда здоровее, — согласился доктор. — Подальше от зловонных миазмов большого города.

— Но Элен слишком больна, чтобы ехать. — Розали посмотрела на распростертую в кровати и все так же что-то бессвязно бормочущую Элен.

— Разумеется, при такой высокой температуре было бы весьма неразумно пытаться ее перевозить. Через несколько дней, когда лихорадка пройдет, девочка начнет выздоравливать. Поначалу ее будет одолевать слабость, но необременительная поездка в удобной карете, думаю, ей не повредит.

— Допустим, но как быть с остальными детьми? — Розали не могла понять, что же ей делать.

— Лучше было бы увезти их из этого дома, мадам. Никто не знает, какое течение может принять лихорадка.

— Но вы же сказали, что Элен выздоровеет! — воскликнула Розали.

— Она должна выздороветь, мадам, но обещать не могу. Все, что я могу порекомендовать, — изолируйте от нее других детей, увезите их в деревню. — Он снова посмотрел на Мари-Жанну. — Не сомневаюсь, что няня сможет хорошенько присмотреть за больной девочкой. — Доктор Симон ничего больше не сказал, а двинулся к выходу, на ходу натягивая перчатки и подбирая свой неоткрытый саквояж. У самой двери он повернулся и добавил: — Я пришлю мальчика с микстурой, а сам загляну позже.

Розали спустилась с ним по лестнице, и доктор, проходя мимо открытой двери в столовую, увидел сидящих за столом Кларису и Луизу.

— Увезите их в деревню, мадам, — снова посоветовал он. — Париж сейчас не место для детей. Здесь скоро потечет кровь.

Когда он ушел, Розали вернулась в комнату к больной дочери.

— Вы слышали, что сказал доктор, Мари-Жанна? Он настоятельно рекомендует, чтобы я отвезла Кларису и Луизу в Сент-Этьен, как было намечено. — Розали посмотрела на пожилую женщину, которая когда-то нянчила ее саму, а теперь — ее детей. — Но как же Элен? — спросила она беспомощно. — Как же мне ее оставить, такую больную? Мари-Жанна, что же мне делать?

— Я думаю, вам следует поступить, как предлагает доктор, мадам, — ответила старая нянька. — Это очень разумно. Я же останусь здесь и буду ухаживать за Элен, пока она не поправится. А тогда мы сможем приехать к вам в Сент-Этьен.

— Мсье Сен-Клер сказал, что он вас привезет, — сказала Розали.

— Конечно, — кивнула Мари-Жанна. — Как только нашей девочке станет лучше. — Она улыбнулась уверенной улыбкой: — А я присмотрю за малышкой, и все будет хорошо.

— Ах, Мари-Жанна! — В глазах у Розали стояли слезы. — Что бы я без вас делала? — Она словно на миг снова стала ребенком, и ей было приятно, когда Мари-Жанна обняла ее крепкими руками.

— Ну-ну, мадам Розали, — утешающим тоном сказала няня, — все в порядке. Вещи сложены, Пьер вам найдет фиакр, и поедете на вокзал. — Она кивнула, подтверждая свои слова. — Мадемуазель Корбин — женщина разумная, и вы будете все время рядом, а багажом займется Пьер.

— А как же вы? Как вы тут справитесь без нас?

— Все будет хорошо, — заверила хозяйку Мари-Жанна. — Я же в доме не одна. Там, внизу, Берта и Арлетта; скоро вернется Пьер, и хозяин тоже придет домой вечером. Отлично справимся. Когда доктор пришлет лекарство для Элен, я ее буду регулярно поить, вы не волнуйтесь.

Несколько успокоенная разумными рассуждениями Мари-Жанны, Розали спустилась вниз — найти Пьера и мадемуазель Корбин и приготовить девочек к дороге.

Мари-Жанна просидела с Элен весь день. Берта послала ей обед на подносе и кувшин холодной кипяченой воды для Элен, как велела Розали перед отъездом. Мальчик-посыльный от доктора вскоре принес флакон коричневой микстуры и записку, где было сказано, что ее следует принимать трижды в день. Элен не проснулась толком оф своего беспокойного сна, но Мари-Жанна сумела ее немножко напоить через ватный фитиль, вставленный в угол рта. Дать микстуру доктора Симона было труднее, но когда Элен открыла горячечные глаза и посмотрела, не видя, на Мари-Жанну, та сумела влить ей в рот ложку микстуры, половина которой вылилась обратно.