Долгая дорога домой

— Пошли! — шепотом приказал Жанно, и вся четверка, выйдя из темного перехода, двинулась по грязным улицам и переулкам, потом вышла на улицы пошире и наконец — на Елисейские Поля.

Среди фланирующей публики четверо подростков не вызвали никаких комментариев, хотя, кажется, бойцов Французской национальной гвардии было больше, чем гражданских зрителей. Элен держалась поближе к Жанно и его приятелям, которые на дневном свету оказались обыкновенными уличными парнями, голодными и бледными, каким был и сам Жанно в тот, первый, день у ворот.

Четверка проталкивалась и протискивалась между рядами людей, пока наконец не выбралась вперед. Но ребятам все равно пришлось держаться за кордоном Национальной гвардии, отгораживающим мостовую. Элен, стоя между Жанно и каким-то высоким человеком, поняла, что чувствует незнакомый и неприятный запах. Она осторожно огляделась и с ужасом обнаружила, что этот запах, похоже, исходит от нее. Тут она вспомнила про мешок и крепче сжала его под плащом. Еще раз открыла его горловину и тут же зажала сильнее.

— На вот, — сказала она, обращаясь к Жанно. — Ты точнее меня бросишь.

Жанно усмехнулся.

— Наш огневой рубеж, — сказал он, и их четверка с радостным нетерпением стала ждать парада.

Жанно убивал время, иногда изымая из карманов зрителей то платок, то бумажник и складывая их в свои.

В основном парижане остались вне этого триумфального шествия, предпочитая игнорировать нанесенное им пруссаками бесчестие. Чаще всего они, как Эмиль Сен-Клер, проявляли высокомерное презрение к этому мероприятию, но среди тех, кто при осаде вытерпел больше других, кипела ярость от унижения, и Элен видела вокруг себя изможденные злобные лица, готовые глумиться над идущей парадом армией.

Элен ощутила в груди ком страха, когда увидела, как они ждут, и почувствовала, что через толпу сейчас не протолкаться. Что, если будут волнения, как тогда на площади Бастилии? Жанно ей об этом рассказывал, и это звучало волнующе и патриотично — раньше, но не сейчас, когда она оказалась в самой гуще событий и ее обуревал страх. Элен тревожно огляделась, гадая, сумеет ли пробиться прочь до того, как начнутся беспорядки, но страшно было потеряться или быть раздавленной толпой. Наверное, безопасней будет держаться рядом с Жанно, и она вцепилась в его куртку, чтобы не упустить.

— Уже недолго. Слышишь оркестр? — раздраженно бросил он, повернувшись к ней.

И Элен вдруг услышала громкую военную музыку и, несмотря на страх, воспряла духом. Да, она, дочь Сен-Клеров, осмелилась выйти и выразить свое недовольство вторжением пруссаков в Париж.

И пруссаки пришли — под оглушающие звуки труб и барабанов, ведомые молодым офицером и шестью конниками. Лошади шагали по Елисейским Полям, высоко поднимая ноги, а за ними шли войска. Элен смотрела круглыми глазами, как идут солдаты, колонна за колонной. Некоторые верховые держали пики с синими и белыми вымпелами, развевающимися на ветру. За ними шли другие, в светло-синих мундирах, и еще — в парадных белых мундирах и шляпах с перьями, марширующие пехотинцы, и снова кавалерия и лошади, фыркающие от возбуждения.

Элен была заворожена разнообразием и великолепием всех этих мундиров, которые ничего для нее не значили, но вызывали изумление своей пестротой. Несмолкающий шум и многоцветность идущих бесконечным, казалось, потоком колонн: марширующие сапоги, стучащие копыта, звон сбруи — все это ошеломило враждебную толпу, выстроившуюся по обеим сторонам шествия.

Приветственные крики слышались редко — это шла армия вторжения, — но люди смотрели, как колонны сворачивают к площади Звезды и проходят через Триумфальную арку, и в толпе не смолкал гневный ропот. Люди на улицах чувствовали, что их предало собственное правительство, то самое, которое еще даже не вернулось из изгнания. Настроение у народа было зловещее, слышались гневные выкрики, которые тонули в общем реве неодобрения и грохоте, производимом парадом. Элен уловила это настроение и тоже стала выкрикивать — высоким голосом с использованием новых для нее слов, только что перенятых у толпы, но ее оскорбления потонули в грохоте колес проезжающих мимо пушек.

Вдруг возле Элен произошло какое-то движение — это один из ее спутников метнул кочан вонючей капусты и тухлое яйцо в сторону проходящих солдат.

Бросок послужил сигналом, и все трое мальчишек, плюя на последствия, обстреляли ненавистных пруссаков, пятная их принесенной с собой гнилью. Жанно, оскалившись по-волчьи, протянул мешок Элен. Она залезла в него и, вытащив пару гнилых яблок, изо всей силы метнула в проходящих солдат. Несколько стоявших поблизости зрителей встретили это приветственными криками, но тут же стало понятно, что боевой запас достался не пруссакам, а национальным гвардейцам, выполняющим свой мрачный долг, стоя между публикой и завоевателями. Однако крики одобрения не стали тише: в последнее время Нацгвардия не могла похвастаться популярностью среди народа.

Элен в радостном волнении выхватила из мешка еще яблок и повторила броски, один из которых оказался удачным: яблоко попало в затылок национальному гвардейцу, вызвав его гневный рев. Гвардеец обернулся и зашагал к ребятам. Одного взгляда на его пылающую красную рожу для Жанно было достаточно.

— Рвем когти! — крикнул он и схватил Элен, которая в пылу боевой горячки, не заметив, что в кого-то попала, запустила в сторону парада еще одно яблоко.

Жанно потащил ее в толпу, которая расступилась перед ними и поглотила их, отделив от разозленного гвардейца. Высокий мужчина, оказавшийся рядом с Элен, закрыл собой проход, и гвардеец вместо детишек-бродяг, кидавшихся отходами, увидел перед собой разозленных парижан. Признав поражение, он отступил обратно, в сторону мощных тяжеловозов, влекущих по мостовой тяжелые пушки, — грозное напоминание о мощи немецкой армии.

Не зная об этой защите толпы, Жанно лавировал среди людей, таща за собой Элен. Поль и Мартышка рванули в разные стороны.

Но когда Элен и Жанно отбежали, как им показалось, на достаточное расстояние, им преградили путь другие люди, приняв за карманников, и одному из них удалось схватить Элен, не столь ловкую, как Жанно.

— Ну-ну, мадемуазель, куда спешим? Гонятся за тобой, да? Бумажнику кого-то увела, не иначе.

Мужчина держал Элен за запястье на расстоянии вытянутой руки, пытаясь рассмотреть яснее, кого поймал.

— Элен, зубами! — крикнул Жанно из укрытия дверного проема. — За руку его!

Девочка услышала его голос за уличным шумом, и второй раз повторять было не надо. Наклонив голову, она острыми белыми зубами изо всех сил вцепилась в схватившую ее руку. Ощутила вкус крови на языке, услышала возмущенный вопль, и держащая рука разжалась. Элен инстинктивно сплюнула — очень уж был противен вкус его крови, и этот человек снова схватил ее, теперь за плащ. Элен резко вывернулась, плащ остался у него, а девочка нырнула в толпу. Рядом с ней оказался Жанно, и они побежали дальше, пока не выбрались из толпы окончательно и не оказались в безопасности незнакомых переулков.

Поскользнувшись на каком-то мусоре, Элен рухнула в жижу сточной канавы, но Жанно поднял ее на ноги и погнал вперед прежде, чем она успела пожаловаться. А она и не жаловалась, каким-то образом понимая, что, приняв вызов Жанно сбежать в город, она приняла его правила. Грязь и слизь не значили ничего, а вот не попасться — это значило всё!

Элен поспешила следом за Жанно, а он обернулся, и в его глазах мелькнуло уважение к храброй спутнице. Наконец юркнув в какие-то ворота, они в маленьком дворике увидели ожидающих их Поля и Мартышку.

— Ну, вы не торопились, — буркнул Мартышка. — Думал, они вас заловили.

— Это вряд ли, — засмеялся Жанно, но Элен поежилась, вспомнив, как близко были они от поимки.

— Как охота? — спросил Поль. — Я два…

— Потом, — перебил Жанно, глянув в сторону Элен. — У меня все в порядке, позже увидимся.

Элен, у которой даже и мысли не было, будто у ее спутников были иные цели, кроме как продемонстрировать пруссакам свое отношение, смотрела вслед скрывшимся в тень Мартышке и Полю, а потом устало сказала Жанно: