Отшельник 2

Ага, было уже такое. Подняли посреди ночи, поставили задачу, и отправляйся, мил друг Маментий, в мороз и метель. Десяток для особых поручений… спору нет, оно и почётно и денежно, так как в военное время оклад вдвое выше мирного у всех, а у них вообще втрое. Зато и спрос впятеро, а поручения такие, что можно смело сотню отправлять, и не прогадаешь. Но идёт один их десяток.

Как сказал недавно князь Изборский:

— Незаменимых людей у нас нет, господин десятник, но мы не отчаиваемся и усердно их ищем. А если повезёт, то и находим.

В ночь перед праздником Смоленск оживлённее чем днём. Люди спешат на всеношную, к водосвятию, а самые грешные готовятся искупаться в вырубленной в Днепре иордани. В лютый мороз, когда вороны на лету дохнут… бр-р-р! Уж лучше жить безгрешно, чем добровольно лезть в стылую, хоть и освящённую воду. А ещё лучше пойти в государеву военную службу, где почти любые грехи смываются в первом же бою. Не все, понятное дело, но многие.

Князю Изборскому некогда праздновать. Он бы и рад сходить с крестным ходом на водосвятие, накатить на грудь хлебного вина, присланного в подарок самим Андреем Михайловичем Самариным, да завалиться потом к непотребным… хм… ну да дело житейское, можно бы и завалиться, если бы не заботы. Они, проклятые, не дают ни сна, ни покоя, заставляя в Крещенский сочельник сидеть за столом и пялиться в карту красными от усталости глазами. Да ещё гонцы постоянно прибывают с новостями одна другой гаже. Какой тут в кобылью трещину праздник?

Давеча аглицкого немца привели пойманного. Дескать, заявился сей доблестный лыцарь ажно в настоящий Крестовый поход с целью защитить поляков от нашествия диких московитов, тартарами именуемых. Географию, мудак, небось по трудам Геродота изучал. Вот где Смоленск и где та Польша?

Много их, таких географов понабежало. Дальние дозоры до ста тысяч насчитывают, и даже если привирают по обыкновению, то общая численность противника никак не меньше двадцати тысяч. И это пока не все собрались! А у него, у полководца левой руки государевой службы, всего два с половиной полка, чуток союзной татарской конницы, да Смоленский городовой полк, что полком является лишь по названию, московского войскового устроения не знает, и годится лишь на стенах стоять, отгоняя от города ленивых шишей да татей. Против иных они… не то, что не сдюжат, а поляжет их как бы не половина, а за такое государь-кесарь не пожалует. Вроде бы малец совсем, в отроческие годы не вошедший, но мнение своё имеет, и рука твёрдая. Особенно правая, что зовётся боярыней Полиной Дмитриевной Морозовой.

— Господин полководец левой руки государевой военной службы, десятник для особых поручений Маментий Бартош по твоему зову прибыл! — после доклада Маментий попытался щёлкнуть каблуками сапог, что с недавних пор считалось изрядным молодечеством, только вот в валенках сделать это не получилось.

И вообще десятник имел не слишком воинственный вид — кроме упомянутых сапог имелся овчинный полушубок, ватные штаны, под полушубком ватная же телогрейка, на голове шапка из диковинного заморского зверя, в бумагах именуемого искусственным чебурашкой, да поверх всего этого балахон из белёного полотна. В сугробе спать можно — не только не замёрзнешь, но и не заметит никто.

И нету грозного блеска брони, нет шелома стального. Задачи у десятка для особых поручений такие, что брони только мешают. Оно, конечно, не так красиво, но… Как говорит Митька Одоевский: — «Мы себя на бабах покажем!»

— Явился, значит, — князь Изборский указал Маментию на лавку. — Садись и смотри. Что видишь?

Палец Ивана Евграфовича ткнулся в извилистую синюю полоску, и Бартош, в учебной дружине немного научившийся читать карты, уверенно ответил:

— Это Днепр.

— Правильно, — кивнул князь. — И по льду этого чёртова Днепра в нашу сторону прёт немалое войско. Неторопливо, как вошь по дохлому ляху, но прёт, по шесть-семь вёрст в день делая. Так-то благородные лыцари зимами воевать не особо желают, а ежели приходится, то делают это со всевозможными удобствами, начиная от личных поваров до особо обласканных скоморошьих шаек, актёрами прозываемых. Шатры, брадобреи, носильщики ночного горшка… Понятное дело, что в основной части это войско из лыцарской голожопой голытьбы, что последние портки в кабаке заложила, но есть и те, про кого говорю. Они командуют, они и скорость задают. Поэтому, господин десятник, у тебя достаточно времени, чтобы встретить крестоносцев задолго до Смоленска и проводить до города по своему обычаю. Дракона ручного прихвати обязательно.

— Он Влад.

— Знаю-знаю, Влад Басараб по прозвищу Дракул, доставшемуся ему от отца. А ты знаешь, кстати, как лично тебя мадьяры прозвали?

— Да какое мне дело до глупых угорцев? — поморщился Маментий, которому очень не понравилось полученное прозвище.

Колосажатель… и посадил-то всего шестерых, но честь по чести, строго по приговору суда, в коем и был главным судьёй. И какая же сука попусту языком треплет? Вот Влад Басараб вообще собственноручно из одиннадцати венгров огородные пугала сделал, и ничего, как был Драконом, по-ихнему Дракулой, так им и остался. Почётное и даже благозвучное прозвище, куда как получше какого-то там Колосажателя. А ему, кстати, больше бы подошло. Но нет в жизни справедливости.

Впрочем, её вообще нигде нет, и на Русь справедливость только-только начинает возвращаться вместе со стариной, и на всех её не хватает.

Князь Изборский хлопнул ладонью по расстеленной карте:

— Глупые они там или умные, ты на месте разберёшься. Но чем больше их останется лежать на днепровском льду, тем легче будет нам всем, не только в Смоленске, но и вообще… Хомяка помнишь? Вижу, что не забыл эту наглую морду. Так вот, у Хомякова получишь специальные, сиречь особливые средства, которые немного облегчат жизнь тебе и твоему десятку, и очень усложнят возможность выжить твоим супротивникам. Не маленький, со спецсредствами разберёшься.

— А сроки, господин полководец левой руки?

— Какие тебе ещё сроки? У тебя целая война впереди, времени на всё хватит.

Младший наместник городовой службы Хомяков встретил Маментия неласково. Не совсем как врага, но близко к тому. И причиной немилости послужила бумага, подписанная князем Изборским и украшенная его же печатью, и требующая выдать десятнику Бартошу ценнейшие и редчайшие спецсредства, большая часть которых попала в Смоленск прямиком из сказочного Беловодья.

— Зачем тебе прибор ночного виденья, десятник? Вещь дорогая, а ты в походе её сломаешь или потеряешь. И где заряжать станешь? Понимать надо, это на дровах не работает.

Маментий молчал. Во-первых, ему даже не доводилось раньше слышать о существовании какого-то там «ночного виденья», а во-вторых, составлявший список младший полковник Прохор Еремеевич честно предупредил, что нужно требовать от Хомякова втрое от желаемого, чтобы получить хотя бы половину от потребного. Вот, например, прибор этот вовсе без надобности, тем более и пользоваться не умеет, зато вместо него можно взять глушители к пищалям. Глушители в учебной дружине довелось увидеть и подержать в руках, а ППШ изначально предусматривала их установку.

Или пару ящиков гранат получить, только не тульских, а из Печёрского монастыря, что рядом с Нижним Новгородом. Тамошние монахи навострились отливать чугунные яйца так ловко, что те при взрыве разлетаются тучей мелких осколков, способных пробить даже лыцарский доспех. Тульские хоть и помощнее будут, те и коня вместе с седоком на куски разберут, но что-то в них не так — одна хорошо взорвётся, положив на месте пяток супостатов, другая же развалится на половинки, выпустив тучу вонючего дыма. И ведь не угадаешь, которая как сработает. Монастырские всяко лучше и надёжнее.

Хомяков будто подслушал мысли Маментия, и предложил:

— На прибор губу не раскатывай, он у меня всего один-единственный, лучше гранат возьми с излишком, — и видя молчаливость десятника добавил. — Переговорники дам на весь десяток.