Страница 6 из 11
— Закусь!
— Ух, ты… — расцвел сержант, хватая ящик. — Тушенка… Сгущенка! А это чего?
— Хлебцы, — понятливо улыбнулся Марьин. — В дороге поедим, здесь задерживаться не стоит… И поглядывайте кругом!
— Бдим, тащ майор! — бодро доложил «Змей». Дуло ДШК хищно шевельнулось, и кто-то военнообязанный шарахнулся в кустах на пригорке.
— Ни стшелай! — пронесся испуганный вопль. — Ни стшелай!
— Да на фиг ты мне сдался… — проворчал Кобрин.
— Прапор! Поведешь «Бардак».
— Есть!
— Грузимся!
Управились минут за двадцать, даже пару бочек с дизтопливом привязали на корму БМД, а внутрь запихали провизию и флягу с водой. «Кузя», по неистребимой хомячьей привычке, даже пару ЗИПов приволок.
— По машинам! Марш!
Первым тронулся «Тигр» Кузьмина, замыкающим выехал «Борман».
Зенков рулил вторым, и радовался, что впереди не БМД катится, а то наглотался бы смердящего дизельного выхлопа.
Держась за баранку одной рукой, он загреб ложкой тушенку, и захрустел хлебцем. М-м…
Что может быть вкуснее! Ну, разве что сгущенка…
«Пустим баночку на десерт!» — ухмыльнулся Жека, и добавил прыти мотору, чтобы не отставать от «Кузи». Как там Мишка Гарин говаривал?
«Всё будет хорошо, и даже лучше!»
Там же, позже
«Лучше бы не ел!» — подумал Зенков. Банка тушенки да банка сгущенки — это, конечно, хорошо, так ведь в сон клонит!
«После сытного обеда, по закону Архимеда полагается поспать…»
А ты за рулем, да еще в авангарде, и впереди, за открытой бронезаслонкой, тряская лесная дорога. Сама монотонность ямистого пути, бесконечное однообразие сосновых стволов по близким обочинам вгоняла… нет, даже не в дрему, а в некое снулое оцепенение. И ты, как автомат, крутишь баранку, отсчитываешь километры, но реагируешь на всё заме-е-едле-енно-о… Как во сне…
Неожиданно лесной шлях, заросший травой, влился в грунтовку — широкую и не слишком давно грейдерованную — а по ней, кроша глину, рокотали танки.
Пока Жека очнулся, «Бардак» едва на «Т-72» не наскочил. Тормоза! Заднюю!
Потея от страха и шипя со стыда, прапор полез в башню к пулемету. Вовремя заметив, что танки замерли, а с их брони спрыгивают и несутся к БРДМ автоматчики, он и сам схватился за «калаш». Высунулся, все еще плохо разумея, с кем его свела неверная судьба.
— Бросить оружие! — металлический голос репродуктора ударил по ушам, швыряя в явь. — Кто такие?
— Свои! — хрипло выкрикнул Зенков, кляня себя за лень. Ну, мог бы чертова белого орла на броне замазать! А парни с автоматами уже рядом, затворы так и клацают…
Положение спас Марьин — его «Тигр» вынесся вперед, и майор явил себя народу. Обгоняя танковую колонну, хрустя обочечным гравием, подъехал «винтажный» БТР-152. Прокатился, замирая. Из распахнутой дверцы выглянул сам Главнокомандующий Объединенными Вооруженными силами государств-участников Варшавского договора.
Невысокий, кряжистый маршал Куликов выглядел в полевой форме рослым, этаким советским Наполеоном.
— Майор Марьин, товарищ маршал! — гаркнул «Маша», представляясь. — Вывожу часть вверенного мне батальона из зоны боев!
— А-а, десант! — заулыбался Виктор Георгиевич, и тут же сощурился, кивая на колонну тентованных «Уралов», перемешанных с БТР-70 — и все мечены белыми орлами. — А что это у тебя за «хвост» тянется, товарищ майор?
— Поляки, но наши, товарищ маршал, — смутился Марьин. — У нас от роты две «Тигры» уцелели, да БМД. «Бардак» мы затрофеили…
Куликов полоснул Жеку взглядом, как лезвием.
— Из боя вышли с победой, боеприпасами разжились, — докладывал майор, — и тут натыкаемся на польскую колонну! Ору нашим: «К бою!», а командир ихний… подполковник Залевский… полотенцем белым машет. Так, мол, и так, отказываемся хунте служить! Они все из 8-й Дрезденской механизированной дивизии…
— Вижу, — обронил маршал, скользнув глазами по отличительной белой трапеции на бортах бэтээров, и усмехнулся. — Нормально, майор. Мы тоже «хвост» тащим — освободили по пути зэков из лагеря интернированных, а там сплошь «партийный бетон»! Грабский, Милевский, Мочар, Ольшовский… Всё тутошнее Политбюро. Ну, я им втолковал политику нашей партии, а Милевский, он у них за главного, и говорит: «Согласные мы!» Ну, раз согласные, то стать в строй и шагом марш, хе-хе… Ладно, майор, присоединяйтесь. Вместе веселее!
— Есть, товарищ маршал! — козырнул Марьин, и замер.
Издалека, нарастая, раскатывался тяжкий свистящий клекот. «Шилка», следовавшая в «маршальской» колонне, беспокойно ворохнула башню, задирая четыре ствола.
— Не боись, майор, — ухмыльнулся Куликов. — Свои!
Вынырнув из-за леса, над колонной прошелся громадный «крокодил» Ми-24, хлеща винтами и закручивая вихорьки ржавой хвои.
— По местам! Марш!
Понедельник, 24 сентября. Утро
Московская область, Щелково-40
Связавшись с инвертором, мы здорово запустили работу с хронокамерой. Ну, а что делать? Лишних людей нету, все заняты, а у Фейнберга неполный допуск.
Единственно, что успели — телекамеру оставили напротив. А то мало ли… Вдруг Терминатор явится.
Пусть лучше дежурные из первого отдела справляются с залетными Т-800…
— Эй! — Киврин невежливо сбил меня с мысли. — Оглох?
— Чего-чего? — я до того задумался, что не сразу понял, где печатаю шаг. Почудилось даже, что мы с Володькой топаем по коридору почившего объекта Х-1410. Такой же темноватый проход, и тусклые полусферы светильников на далеком потолке горят через одну, и сквознячок потягивает запашком нагретой изоляции…
— Я говорю, инвертор надо где-то испытывать! — терпеливо повторил завлаб. — Ну, не знаю… В пустыне где-нибудь, или в степи, чтобы все ровно, плоско до горизонта. Километра два дальности гарантирую — тахионные ундуляции мы уже раз десять моделировали. А сейчас практика нужна! Два с половиной километра — это на пределе, энергетическая сфера получается метров пять в поперечнике — она, считай, половину любого танка уделает. Микрогнезд с антивеществом будет, как дырок в сыре — развалит и броню, и экипаж… Но ты-то хочешь, чтобы инверсионная машина доставала на все двести кэмэ!
— Не я, — поднял я палец в назидание, — а министерство обороны. Половину любого танка надо с орбиты уделать.
— Да как⁈ Рассеивание, знаешь, какое? Энергосфера раздуется в тысячи раз! Мегаватт вбухаем уйму, а толку ноль! Так только, озоном будет попахивать слегка, от ионизации…
— Володя, — сказал я прочувствовано, — родина надеется на тебя! Думай, соображай…
— Ага… — проворчал Киврин. — И получишь к пенсии Орден Сутулого на грудь! Ладно, помаракуем… — вздохнул он.
Мы вошли в мой «дом нумер два» — родимую лабораторию локальных перемещений. Бандура тахионника громоздилась памятником самой себе, а темная хронокамера в «наушниках» бета-ретранслятора бликовала на солнце темно-зеленым, как стекло у бутылки из-под шампанского. Облака, выцедив хиленький ночной дождик, стыдливо разошлись, и лучи били в окна прямой наводкой. Овально отсвечивал начерченный круг подставки, уныло свисали суставчатые манипуляторы.
— Наташка сегодня Ленку Браилову вспоминала, — заговорил Владимир, утишая голос. — А мне даже как-то стыдновато стало. Вот, думаю, я и забыл уже! И про Ленку, и про Мишку… А ты?
— Помню, — хмыкнул я невесело, — но смутно. Совесть не дает забыть насовсем. Сам же их отправил! Туда, не знаю, куда… Времени сколько уже прошло — и тишина…
А дальше всё происходило совершенно по-киношному. Лаборатория сотряслась, всё поплыло, как в отражении на воде. Сквозь двойные стеклянные панели хронокамеры бесстыдно забелела чужая облицовка. Я моргнул, а все уже прошло.
Только на подставке громоздилась небольшая коробка.
— Вам посылка… — растерянно забормотал Киврин. — Получите и распишитесь…
Не дослушав, что там еще донес поток его сознания, я бросился к техотсеку. Поспешно отворил обе дверцы, просунулся в хронокамеру — и расплылся в улыбке. На фанерной крышке посылочного ящика было четко выведено фломастером: «Михаилу Гарину, лично в руки».