Страница 19 из 21
Андрей Петрович Капица в своем предисловии продолжает: «Немного позже в Казань из Ленинграда приехал Алексей Николаевич, и тогда я переехал из общежития института, где жил со всеми сотрудниками института, к нему в маленький домик на улице Волкова, на окраине города, недалеко от озера Кабан. Мне было десять лет, поэтому я предпочитал носиться со своими сверстниками по городу, играть в войну или пробираться на железнодорожную станцию, чтобы посмотреть на боевую технику, груженную на платформы, на красноармейцев в теплушках, а не сидеть дома со старым дедом. Но к концу дня я неизбежно оказывался дома.
В большой комнате, где стоял обеденный стол, у керосиновой лампы с большим бумажным конусом абажура я устраивался читать какую-нибудь книгу о путешествиях. Напротив сидел дед и старательно писал что-то карандашом в большой общей тетради. Рядом за столом сидели: его последняя жена Надежда Константиновна Вовк-Россохо (которую все звали просто Вовочка) и ее близкая подруга Евгения Николаевна Моисеенко, обе читали.
Однажды вечером дед отложил карандаш и сказал:
— Вот послушайте, что я написал.
И он начал читать свои воспоминания. Надо сказать, что читал дед превосходно. Перед нами оживали страницы его детства, рассказы об отце, соседях… Мы молчали, будто завороженные, и не заметили, как пролетело два часа.
— Ну как, интересно? — спросил дед, закрыв тетрадь.
После этого Алексей Николаевич по вечерам читал нам написанное за день… Я хорошо помню, как спешил из школы (она размещалась около казанского Кремля) домой, чтобы поспеть к вечернему чтению о событиях, как мне тогда казалось, очень древних времен… особенно меня огорчало, что дед, хотя и был генералом, никогда не участвовал в сражениях, не командовал боевыми кораблями. Помню, я задал однажды вопрос деду:
— Почему тебя как генерала в революцию не расстреляли?
И его ответ:
— Генерал генералу — рознь.
…Сейчас, когда я пишу эти строки, предо мной лежат пять общих тетрадей в серых бумажных переплетах с надписью „А. Н. Крылов. Памятка моей жизни“. В них 551 страница, исписанная убористым, почти каллиграфическим почерком. Написаны они были за 27 дней — с 20 августа по 15 сентября 1941 года. Причем все цифры, даты, фамилии дед, которому было тогда 78 лет, записал по памяти — дневников он не вел.
Закончив работу, Алексей Николаевич в течение нескольких дней перечитывал ее и вносил чернилами исправления (такой правки в тетрадях немного), потом он взял большой толстый переплетенный в коленкор ежедневник и вставочкой с пером „рондо“ переписал свои воспоминания набело. На полях стоят даты начала и конца переписывания: 23 сентября — 10 октября 1941 года.
Во второй половине октября приехали из Москвы мои родители с моим братом Сергеем, и мы поселились все вместе в Казанском университете в маленькой квартире — бывшей дворницкой. Здесь мы и прожили два года большой дружной единой семьей»[120].
Это жилье хорошо запомнилось будущему физику Владимиру Яковлевичу Френкелю, сыну члена-корреспондента АН СССР, автора первого советского учебника теоретической физики из ленинградского физтеха Якова Ильича Френкеля: «Моему отцу нужно было зайти к Капицам, и он взял меня с собой. Повернули налево из парадных дверей университета и, пройдя метров 70–100 по улице Чернышевского, мы дошли до железных ворот, ведущих в университетский дворик. Наверное, для историков, которые когда-нибудь займутся подробным описанием жизни ученых в условиях казанской эвакуации, будет небезынтересно знать, что в невысоких двухэтажных строениях внутри этого дворика жили Капицы и Иоффе, Шмидты и Таммы, Арцимовичи и Орбели. Квартира Капиц поразила мое детское воображение в наибольшей степени детской, в которой жили, или, точнее, спали, дети… — Сережа и Андрей. Комнатка была так мала, что, по-моему, столик там не помещался. Была кровать, а над ней сколоченная из грубых досок „верхняя полка“. Мне было 11 лет, я еще не знал о существовании лагерей и более чем прозаичных нар, и подобное сооружение видел тогда впервые. Из того, что приходилось слышать о Петре Леонидовиче в нашей семье, я знал, что он не только замечательный физик, но еще и инженер… эти нары… напоминали верхнюю полку в вагоне, и спать на такой полке всегда было моей мечтой. Как повезло Сереже Капице, что он каждую ночь проводил на такой замечательной полке!»[121]
Продолжая свое предисловие к книге деда, Андрей Петрович Капица писал: «Позже я узнал, что тогда возникли трудности с перепечаткой текста на машинке. Но наборщики, посмотрев каллиграфически написанную рукопись, согласились набирать прямо с нее. 12 мая 1942 года книга была подписана в печать, а 15 октября я получил в подарок экземпляр книги, которая и сейчас лежит передо мной с назидательной надписью: „Моему внуку Андрею Капице 11-ти л. с советом, чтобы он всегда и везде помнил, что он в мире не один. От деда А. Крылова. Казань. 15-го окт. 1942 г.“»[122].
Сохранилась переписка военного времени Петра Леонидовича и Анны Алексеевны:
«19 октября 1942 г., Дом отдыха „Сосны“
Дорогой Крыс,
Жду машины, чтобы ехать в Москву, и пишу тебе. Здесь было очень хорошо, мало народу, так как сюда ходит только автобус. Плохо топят, но спокойно пожить было хорошо. Продумал все московские дела с установкой и наметил план действия.
Был на даче, там плохо. (Дом отдыха „Сосны“ находится рядом с дачей Капиц на Николиной Горе. — Прим. авт.) Ее постепенно разбирают соседние части, содрали линолеум, бьют окна, содрали электропроводку, разбирают забор, снимают трубы, колонку, сдирают обшивку и пр. Через годик, кроме сруба, мало что останется…
Целую тебя и поросят.
Как Сережа, занимается ли, и как ведет себя Андрей?»
«20 октября 1942 г., Казань
Дорогой Петя,
Получила твое письмо, ты пишешь аккуратно, за что тебя и хвалю.
Посылаю тебе письмо от Зубова Евгения Николаевича, это муж Анечки Аракчеевой (Анны Львовны. — Прим. авт.). Надо как-нибудь их оттуда вызволить. Может быть, ты его по его адресу вызовешь к себе и переговоришь. Меня все время беспокоит судьба Анечки с детьми, а как их извлечь из Махачкалы, прямо не знаю… Мы тут получили паек из Академии, за который заплатили 700 р. (!). Это икра и шоколад. Надеюсь, что больше такого не будет, а то никаких денег не хватит. Почему надо выдавать сразу 2 кг икры и 20 плиток шоколада? Не у многих академиков найдется так много свободных денег.
В госпитале, как я уже писала, все тихо, работы мало. Завтра операционный день, так что будет больше работы.
Сережа хорошо работает, много занимается, и у него все хорошо.
Андрей занимается с отвращением, и на это противно смотреть…»[123]
Вы скажете — ничего себе эвакуация! Но то был особый «академический паек». Еще в 1939 году Петр Леонидович стал «полным академиком» Академии наук СССР и как раз в это время работал над созданием агрегата для получения жидкого кислорода в промышленных масштабах — турбодетандера. Жидкий кислород был необходим для сварки танковой брони, для начинки особых, оксиликвитовых авиационных бомб, для дыхания летчикам на больших высотах. И еще он мог понадобиться в ближайшем будущем как окислитель жидкого ракетного топлива. В Германии Вернер фон Браун уже вовсю работал над своей V-2. Получать в больших объемах жидкий кислород — это был важнейший оборонный заказ!
Вот что писал про времена казанской эвакуации специалист по физике низких температур, член-корреспондент АН СССР Николай Евгеньевич Алексеевский: «С едой тогда было очень плохо, каша из отрубей, например, казалась превосходной пищей. Петр Леонидович прилагал немало усилий, чтобы поддержать скудный рацион сотрудников института. У него в то время был элегантный серый спортивный автомобиль фирмы „Бьюик“. На этой машине сотрудники института ездили иногда за город за провизией. На заднее сиденье элегантной машины грузили, например, бочку квашеной капусты или бочку патоки»[124].
120
Крылов А. Н. Указ. соч. С. 5.
121
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 280–281
122
Крылов А. Н. Указ. соч. С. 6.
123
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 139–140.
124
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 150.