Страница 14 из 21
5 июня 1935 г., Болшево:
«…Пока у нас не будут созданы такие моральные условия, при которых каждый ученый не будет страшиться работать у себя на родине и не придется за каждого из них бояться, что того и гляди удерет, до тех пор нам трудно рассчитывать на большой подъем в нашей науке и на ее процветание. <…> Крысеночек, я получил фото ребят и твое и был очень рад. Ты сама выглядишь немного сердюткиной, а ребята веселы и хорошо играют. Ох, дорогая моя, чувствую я, что им недостает отцовского допинга и они, наверное, у тебя изнежились. Мне что-то больше по душе боцманский дух твоего отца. Вместо няньки им бы действительно нужен боцман, а им полазить бы по деревьям и озорничать. Пускай дерут костюмы, но не делай ты из них маменькиных сынов. Ну, ты не сердись, я всегда одно и то же тебе пишу. Это мои дети, и я жалею, что мои ребята такие нежные и аккуратненькие…»[93]
К тому времени Советы уже успели обеспечить Капицу автомобилем — редчайшей тогда роскошью. По словам племянника Лени, «…в то лето у Петра Леонидовича уже был персональный автомобиль, небывало роскошный для московских улиц иностранец. Это был семиместный, синий, сверкающий „бьюик“, которым управлял виртуоз своего дела Костя Сидоренко. Костя Сидоренко любил говорить Петру Леонидовичу: „Вы профессор в науке, а я — автомобильный профессор“»[94].
Анна Алексеевна вспоминала: «Не очень было ясно, как поступить с детьми. Петр Леонидович все время находился на острие ножа, и мы не знали, не были уверены до самого конца — вернусь я с детьми или не вернусь, а дети останутся в Англии. Мне тогда очень помог Вебстер (американский физик Дэвид Локк Вебстер, или Уэбстер, исследователь рентгеновских лучей. — Прим. авт.). Он вместе со мной ездил по разным закрытым учебным заведениям либерально нового толка, где дети воспитывались очень свободно и интересно. Мы хорошо понимали, что Петр Леонидович должен быть совершенно свободен в своих действиях: страх за семью, детей не должен мешать ему в принятии решений»[95].
«Помню ли я что-либо или кого-либо из английского периода своего детства? — через много лет напишет на нескольких разрозненных, отпечатанных на машинке страничках Андрей Петрович Капица. Тогда он как раз начал восстанавливать историю своей жизни, но так и не успел закончить работу. — Честно признаюсь, практически ничего. Разве можно отнести к воспоминаниям падение с лестницы или яркий фейерверк в праздник Гая Фокса? („Ночь Гая Фокса“ отмечает провал Порохового заговора, когда в ночь с 4 на 5 ноября 1605 года католики-заговорщики пытались зажечь бочки с порохом под Вестминстерским дворцом, где намечалась речь короля-протестанта Якова I перед парламентом. — Прим. авт.). Но помню, что один год в Англии я посещал детский сад, а мой брат — первый класс школы»[96].
Сохранилась характеристика Андрея, написанная директрисой того детского сада:
«Детская школа Гранмари-роуд, Кембридж
Летний семестр 1935 г. (Summer term, „летний семестр“ отсчитывается в британских учебных заведениях от пасхальных каникул до конца академического года в июне или июле. — Прим. авт.)
Воспитанник: Андрей Капица 4-х лет
Количество пропущенных дней — 35.
В самом начале Андрей был довольно стеснительным и спокойным. Садился себе в уголок и играл сам с собой. В то же время он вполне разумен и не отказывается делать того, что ему говорят взрослые. Однако если он примет решение не делать чего-то, то легче сдвинуть гору, чем его заставить. У него были один или два трудных дня, когда он конфликтовал с другими детьми, хватал и портил их вещи. Но в целом у него добрый нрав…
Эллис М. Кук»[97].
Анне Алексеевне надо было бы самой съездить в Москву, посмотреть, как обстоят дела у Петра Леонидовича с институтом, поговорить с людьми, почувствовать московскую атмосферу и принять окончательное решение насчет детей. Но Советы почему-то затягивают выдачу визы и не дают Анне Алексеевне никаких гарантий на возвращение в Англию в случае ее выезда оттуда. Чтобы как-то подтолкнуть дело, она для поддержки берет с собой «на разговор» в советское посольство в Лондоне английского физика Джеффри Ингрэма Тейлора — уважаемого английского математика, физика и специалиста в области турбулентности. Но вышло довольно криво.
31 августа 1935 г., Кембридж:
«… Когда мы приехали в полпредство и о нас доложили, то мы вошли, и я представила G. I. Taylor и сказала, что привела его с собой как твоего друга и коллегу и тоже потому, что мне бы хотелось говорить в его присутствии. Тут он (советник полпредства СССР С. Г. Каган. — Прим. авт.) очень грубо сказал, что не считает возможным говорить в присутствии третьего лица и что это была с моей стороны уловка его поймать. Я сказала, что у меня не было ни малейшего желания его поймать, потому именно и приехала с G. I., потому что хотела говорить при нем, и что я очень извиняюсь, если у него такое впечатление. <…> Тут он стал еще грубее и наговорил много лишних слов мне (что ничего) и G. I. поставил в неприятное положение, говоря ему, что он, конечно, не может говорить при совершенно неизвестном ему человеке и т. д. Я сказала, что я совершенно понимаю мою ошибку и считаю, что самое лучшее — нам уйти. Потом он стал еще грубее и попросту почти что выгнал нас, не попрощавшись <…> Этому заму хотелось мне доставить как можно больше неприятности, но я со всем сейчас же согласилась и признала совершенно открыто, что сделала необдуманную глупость, не предупредив…»[98]
Тем не менее дело двинулось. 27 сентября Петр Леонидович записывает в ежедневнике: «Получил Анину телеграмму насчет приезда…» 28-го: «Поехал в Негорелое встречать Аню». 29-го: «Приехали в 12 час. в Негорелое. Получил Анину телеграмму. Гуляли с 2 провожатыми с собакой. Вечером 8.5 встретили Аню. Вещи не осматривали. Получили отдельное купе в международном вагоне». 30-го: «Приехали с Аней в Москву»[99].
Анна Алексеевна вспоминала: «Я ехала на поезде, и он захотел меня встретить на границе в Негорелом. Отпустить Петра Леонидовича одного не решились, и он поехал со своим заместителем Л. А. Ольбертом (директор Государственного оптического института (ГОИ) в Ленинграде. — Прим. авт.), который был приставлен к нему. Когда я приехала в Негорелое, то встретили меня они оба. Я появилась — такая фифочка заграничная, в шляпке, на высоких каблуках. Ольберт и решил, что я — дамочка. И вот, когда мы ехали в поезде назад в Москву в купе, я спросила, зачем он, собственно, приехал с Петром Леонидовичем. Ольберт ответил, что они боялись, что Петр Леонидович перебежит через границу. А я его спрашиваю: „Ну что бы вы сделали, если б он побежал?“ — „Я б в него стрелял“. — „Как стрелял?“ — „У меня револьвер есть“. Он вынимает револьвер и мне показывает. Я ему говорю: „Да это не настоящий…“ Ольберт мне револьвер протягивает, я его выхватываю у него из рук и говорю: „Теперь я его вам не отдам, а выброшу в окно“. Ольберт был в ужасе. Он никак не ожидал от меня, дамочки, таких решительных действий. А вдруг я и вправду выброшу револьвер или, чего доброго, стрелять начну. Слава Богу, это была уже ранняя осень и окошко в купе было закрыто, а то бы я, без всякого сомнения, вышвырнула револьвер… Через некоторое время Петр Леонидович сказал примирительным тоном: „Ну, уж отдай ему его игрушку“»[100].
Вот и привози в Советский Союз детей! Тут начинаешь по-особому понимать популярную в те времена в нашей стране фразу: «Советское правительство оказывает вам высокое доверие…». Петру Леонидовичу Капице оно, несмотря на все титулы и заслуги, доверия не оказывало. У товарища Сталина не забалуешь!
93
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 80–81.
94
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 102.
95
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 79–80.
96
Семейный архив А. П. Капицы.
97
Семейный архив А. П. Капицы.
98
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 88–89.
99
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 92–93.
100
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 80–81.