Страница 44 из 54
Вернувшись из Грузии, Ага Мухаммед принял титул шахиншаха Ирана. Это произошло в конце апреля в Тегеране, ставшем новой столицей Ирана. Ага Мухаммеду хотелось, чтобы столица находилась ближе к его родному Астрабаду. Кроме того, старые столицы Исфахан и Шираз сильно пострадали от военных действий, а в Мешхеде пока еще сидел слепой Шахрох. К тому же вокруг Тегерана были хорошие пастбища, позволявшие держать под рукой значительные силы. Ну и вообще, новому правителю больше подобала новая столица, в которой ничего не напоминало о тех, кто правил раньше, ведь каждая новая династия пишет историю «с чистого листа».
Согласно традиции, установленной Надир-шахом, Ага Мухаммед согласился принять титул после долгих уговоров своего окружения (известно же, что от предлагаемого дважды следует отказаться из вежливости и соглашаться только на третье предложение). В качестве шахиншаха Ага Мухаммед подчинил Хорасан и завладел богатой казной Надир-шаха, которая пришлась ему весьма кстати для подготовки нового похода на Грузию и остальное Иранское Закавказье.
Поход начался весной 1797 года. В июне был взят стратегически важный город Шуша, столица Карабахского ханства, образованного после смерти Надир-шаха. Взятие Шуши стало последней победой Ага Мухаммед-шаха. Спустя несколько дней он был убит собственными слугами.
Предание гласит, что шах разгневался на своего камердинера и слугу-грузина, которые громко ссорились у шахского шатра (будучи прирожденным кочевником и крайне благоразумным человеком, шах предпочитал жить в шатре, в окружении своих воинов, а не в покоренных крепостях). Шах приказал казнить обоих нарушителей спокойствия, но кто-то из приближенных уговорил его отложить казнь до завтра, чтобы не нарушать святость пятницы[282]. Ночью приговоренные ворвались в шатер и убили шаха.
Напрашиваются три вопроса. Неужели приговоренные не были взяты под стражу? Неужели шатер шахиншаха охранялся настолько плохо, что туда мог ворваться кто угодно? И почему стражники не поспешили на помощь своему повелителю?
Вопросов три, но ответ на них один – это был заговор, а не спонтанное убийство. Жестокость Ага Мухаммед-шаха порождала много недовольства, а кроме того, на шахский престол всегда было много желающих.
Каджарский Иран
«Что делается наспех – существует не долго», – говорят иранцы. Однако эти слова сбываются не всегда. Государство, наспех созданное Ага Мухаммед-шахом, просуществовало после его смерти без малого 130 лет.
Может ли крупное государство быть стабильным при слабых правителях? Вопрос не риторический, а обоснованный. Сильному Ага Мухаммед-шаху наследовал его племянник Баба-хан, известный как Фетх Али-шах, слабохарактерный изнеженный субъект, предпочитавший делам правления сочинение стихотворений на фарси (весьма, надо сказать, посредственных). В его правление Иран начал утрачивать политическую самостоятельность, попадая то под влияние России, то под влияние Великобритании. Невозможно представить, чтобы кто-то мог диктовать свою волю Ага Мухаммед-шаху, но разве племянник должен быть подобием дяди?
Дальше все было хуже. После любителя поэзии к власти пришел его внук Мухаммед, который, мягко говоря, не отличался большим умом. Неудачная афганская кампания, предпринятая в 1836 году, едва не ввергла Иран в большую войну с Великобританией. Реформы, которые Мухаммед-шах пытался провести под влиянием России, не имели большого успеха. К слабому уму добавилось слабое здоровье. И в конечном итоге Мухаммед-шах стал игрушкой в руках придворной знати… Можно было ожидать, что ослабление центральной власти расколет Иран на множество самостоятельных владений, но этого не произошло.
Карта Каджарского Ирана
Почему? Ведь сложившиеся условия крайне благоприятствовали сепаратизму… Но можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Зачем восставать, бросая свою судьбу в жернова неопределенности, если ты и так пользуешься полной властью в своих владениях, а зависимость от шахиншаха выражается в уплате скромной ежегодной дани и упоминании его имени в пятничных молитвах?[283] Ага Мухаммед-шах награждал за верность щедро, но и требовал многого – не только денег для продолжения его бесконечных войн, но и участия в них. А сейчас, хвала Аллаху, все спокойно и можно насладиться теми благами, которые обеспечили нам отцы и деды… Слабость центральной власти, сколь бы ни парадоксально это звучало, стала своеобразной страховкой от сепаратизма. Вдобавок местные правители хорошо понимали, что в сложившихся условиях им не удастся достичь абсолютной самостоятельности. Придется подчиниться Великобритании, России, Османской империи или же афганскому Дурранийскому государству. Как говорят в народе: «Что плов, что тахчин[284] – все равно сытно». Полного спокойствия в государстве не было. Периодически то там, то здесь вспыхивали мятежи, поднятые местной знатью, но эти беспорядки были не настолько сильны, чтобы расколоть государство на части.
Если во время войн кочевые племена составляли основу могущества государства, то в мирное время от кочевников было больше вреда, чем пользы, потому что они постоянно грабили оседлое население. С учетом того, что кочевники были тюрками, а среди оседлого населения преобладали иранцы, подобное поведение усугубляло ирано-тюркскую рознь. Скорее всего, именно в те времена родилась пословица: «Собаке верь через раз, а турку – никогда»[285]. Но главным недостатком кочевников, точнее, кочевой знати, была ее приверженность патриархальным традициям и невосприимчивость ко всему новому, что сильно тормозило развитие иранского общества. Некогда образцово просвещенный Иран еще при Сефевидах начал превращаться в отсталое государство, а при Каджарах этот процесс, к огромному сожалению, усугубился.
Историки любят рассуждать о том, что простым кочевникам-илятам жилось гораздо лучше, нежели оседлым земледельцам-райятам. На самом деле положение и тех и других было весьма незавидным. Несмотря на отсутствие крепостничества у мусульман, иляты и райаты не могли считаться свободными, потому что общественные отношения и долговые зависимости накрепко привязывали их к феодалам. У кочевников было весомое преимущество перед земледельцами – они практически не платили налогов или платили их в незначительной мере. Вдобавок все кочевники были воинами и получали часть от военной добычи. Эти выгоды тормозили переход кочевников к оседлому образу жизни, что было плохо для экономики. Положение ремесленников, которые, на первый взгляд, были «сами себе хозяевами», тоже не располагало к зависти, поскольку большинство ремесленников зависело от скупщиков их продукции. Как говорится: «Если даже мир перевернется, сильный всегда найдет способ взять верх над слабым».
До середины XIX века иранская промышленность была примитивной, домашней или в лучшем случае семейной, когда представители одного рода устраивали сообща небольшое предприятие. Развитие промышленности тормозилось отсутствием единого внутреннего рынка (в каждой области царили свои порядки) и нежеланием вкладывать капиталы в промышленность. Торговля казалась более надежным занятием и сулила бо́льшую прибыль. Произвол, чинимый местными властями, тоже не располагал к учреждению крупных производств… Короче говоря, Иран застыл в своем развитии, словно бы замороженный.
Номинально считалось, что государством управляет шахиншах, но чаще всего реальная власть находилась в руках садр-азама («главного министра»), которого по старинке также называли «великим визирем». Должность садр-азама можно сравнить с земледелием у подножия вулкана. С одной стороны, вулканический пепел делает почву весьма плодородной, а с другой – в любой момент может произойти новое извержение. Садр-азамы пользовались неограниченной властью и прибирали к рукам великие богатства, но их жизнь всецело зависела от расположения шахиншаха. Малейшее недовольство правителя могло стоить садр-азаму (и любому другому сановнику) жизни и имущества, которое обычно конфисковывалось. Примером могла служить судьба Хаджа Ибрагима Калантара, который помог Ага Мухаммеду завладеть Ширазом. За столь важную услугу Ага Мухаммед сначала сделал Хаджа Ибрагима ширазским наместником, а затем садр-азамом. На этой должности Хадж Ибрагим продолжил служить Фетху Али-шаху, но в 1808 году тот решил избавиться от своей «правой руки» и нашел для этого подходящее обвинение в казнокрадстве, которым грешили все высшие сановники. Несчастному Хаджу Ибрагиму выкололи глаза и отрезали язык, а затем то ли казнили, то ли он сам умер в заточении от пережитого[286].
282
Пятница – священный день для мусульман. Абу Хурайра говорил: «Посланник Аллаха сказал: Среди всех дней, когда всходило солнце, лучший – пятница. В нее был сотворен Адам, в нее он был впущен в Сад и в нее он был выведен из него». (Сахих Муслим, хадис 854).
283
Кроме того, местные правители и вожди кочевых племен были обязаны выставлять по требованию шахиншаха определенное количество воинов.
284
Тахчин – распространенное блюдо иранской кухни, представляющее собой запеканку из риса и различных начинок, подобие рисового пирога. Знатоки считают, что хороший тахчин приготовить труднее, чем хороший плов. Пословица «что плов, что тахчин – все равно сытно» служит аналогом русских выражений «что в лоб, что по лбу» или же «хрен редьки не слаще».
285
С точки зрения мусульман, это выражение звучит крайне оскорбительно, поскольку в исламе собака считается нечистым животным.
286
Российский генерал Иван Осипович Симонич, бывший полномочным министром (послом) в Иране, писал в своих воспоминаниях: «Однако смерть Хаджи Ибрагима и преследования, от которых страдали члены семьи этого несчастного министра, навсегда запятнали память о Фатх Али-шахе. В самом деле, если действия восточных правителей не следует расценивать, о чем мы уже говорили, с позиций Запада, то не менее справедливым было бы признание того факта, что Хаджи Ибрагим был первой причиной падения знаменитого Лотф Али-хана, самого опасного соперника Ага Мухаммеда, и сыграл, следовательно, главную роль в судьбе этого принца; также очевидно, что его поведение в Шуше, после убийства последнего, весьма способствовало устранению трудностей, которые мог бы встретить Фатх Али-шах на пути к трону. С другой стороны, возможно, старик, оказавший столько услуг своим хозяевам, возгордился до такой степени, что поверил в свою незаменимость и притязал даже на право возводить на престол и низлагать монархов по своей прихоти».