Последний Эйджевуд

Профессор химии проверил, исправен ли воздухофильтр, в порядке ли оборудование.

Гайя пыталась представить себе, что делается там, за стенами подвала. Ей нестерпимо захотелось выйти на свежий воздух, узнать, что происходит, увидеть как можно больше людей.

Вдруг все вскочили на ноги…

Крепкие бетонные стены подвала дрогнули и закачались. С потолка посыпалась штукатурка. Казалось, заколыхалась земля…

Снаружи послышались один за другим несколько страшной силы взрывов. Взрывы слились в сплошной гул.

— Они бросают бомбы с газами! — истерически закричал профессор… и замолчал — свет моргнул раз-другой и погас.

Стало темно и черно. Гайя схватила Владарада за руку и застыла. Ей казалось, что потолок вот-вот рухнет им на голову.

Но взрывы вскоре смолкли. В погребе стало до странности тихо. Совсем тихо…

Профессор отполз в угол. Оттуда послышался его старческий, жалкий плач:

— Воздухофильтр не работает! Поврежден взрывами! Мы похоронены заживо! Мы сейчас задохнемся!

Гайя оперлась спиной о стену и замерла без движения. Ужасную весть все встретили молчанием.

В подвале воцарилась жуткая тишина. Только в дальнем углу у поврежденного воздухофильтра скулил профессор…

Владарад машинально достал сигарету и закурил.

В тот же миг к нему с бешеным шипением подскочил казавшийся полумертвым учрежденец и, злобно ругаясь, вырвал изо рта сигарету и быстро растоптал ее ногами.

— Идиот! — шипел он. — Вы хотите нас угробить! В укрытии тридцать человек. Воздуха хватит на несколько часов. А там… — он, судя по всему, махнул рукой в пространство, — там газы, может, и неделю не рассеются.

Владарад вскочил:

— Как вы смеете?

Но его схватили за полу цепкие руки профессора:

— Граждане, ради Бога, умоляю, что вы делаете?.. Сидите тихо! Не двигайтесь. Вы потеете. А пот впитывает из воздуха кислород. Вы губите себя и нас. Вы приближаете нашу смерть.

Гайя нервно засмеялась:

— Господин профессор, вы скоро запретите нам дышать во все легкие? — И она, словно боясь, что ей этого не позволят, поспешно вздохнула полной грудью.

— А что вы думаете? И дышать нужно экономно.

Гайя откинула голову на холодную стенку.

— Эх! Чем так экономить, лучше умереть!

— Не все так думают. Умирайте, если хотите, — язвительно пробормотал профессор. — Нам больше воздуха останется.

— Но, когда я умру, мой труп начнет разлагаться и воздуха станет еще меньше, — не выдержала Гайя.

Профессор не ответил. По подвалу снова разлилась жуткая тишина.

Гайя не могла выдержать этой тишины. Грудь распирало. Хотелось говорить, смеяться, бегать — все, что угодно, было лучше этого мертвого молчания. Силясь сдержаться, она тихо притронулась к плечу Владарада.

— Владарад… — шепот ее прозвучал хрипло и тоскливо. — Владарад! Разве это борьба? Разве это тупое, идиотское сидение в погребе — борьба? — И она заломила руки, сухо захрустев пальцами. — Помнишь?.. Как боролись наши отцы и братья, первые коммунары… Помнишь?

Ее шепот нарастал и крепчал:

— Митинги… толпы людей… пламенные речи… потом — баррикады, пулеметы или подполье… один на один… Сила против силы… Кто сильнее?.. Вот это борьба!.. А теперь?..

И шепот вновь стал сдавленным, хриплым:

— А теперь? Разве это — борьба? Это медленное умирание в подвале, когда нельзя даже вздохнуть полной грудью, чтобы не ускорить свою смерть? Разве в такой борьбе побеждает тот, кто сильнее, кто прав? Нет — тот, кто хитрее, богаче!.. Кто изготовил больше газов… Мы сильнее во сто крат, но мы бессильны против них… Эх, Владарад!..

— Разве в этом наша сила, Гайя? Наша сила в… — начал Владарад.

Но Гайя с болезненным смехом перебила его:

— В диалектике, ты хочешь сказать, наша сила? Ха-ха… Разве я этого не знаю? Разве я не знаю, что даже если бы в этой войне нас победили, и во всем мире снова воцарился капитал, а в живых не осталось ни одного коммунара — все равно через некоторое время пролетариат снова начал бы борьбу? Что когда-нибудь наступит коммунизм? Я знаю это, Владарад!.. Но обидно, что из-за какой-то глупости, из-за того, что у этой шайки в руках техника, наше дело должно погибнуть…

— Все это так, — печально улыбнулся Владарад. — И все это не так. Наша эпоха…

— Не говори, не говори, — Гайя приобняла его, закрыла ему рот рукой, прижалась, — не надо, не говори!.. Я все это знаю… И все так и должно быть. Иначе быть не может… Но послушай… Допустим, все вышло, как они хотят… Предположим, они победили, а коммунары все погибли, — нас передушили этими идиотскими газами… Представь себе, что будет дальше… Ты представляешь?

Она возмущенно выпрямилась:

— Владарад, ты можешь себе представить?.. У ВУЦИК стоит городовой! Там, где трудящиеся сами распоряжались своей жизнью, стоит городовой, краснолицый, в белых перчатках!.. Неужели хоть на минуту возможно возвращение старого? Даже у реакционнейших элементов новый строй вошел уже в быт, и вдруг — городовой! Возможно ли это?.. Тогда ведь снова восстание?..

Владарад нервно пошевелился.

— Гайя, родная, успокойся. Ты несешь чушь.

Их разговор прервала ссора в углу, где нашел себе место профессор. Старый химик сипел и хрипел, слышалась брань и плач ребенка. Поднялась суета.

Гайя придвинулась ближе. Немолодая работница держала на руках заголенного малыша. Профессор, очевидно, пытался отобрать у нее ребенка. Брызгая слюной и сопя, он что-то втолковывал матери и испуганному младенцу.

— В чем дело? — спросил Владарад.

Все неловко пожали плечами.

— Да вот, — пояснил хмурый рабочий, — ребенку на двор захотелось, мать и посадила его в уголок… А профессор не дает пареньку опорожниться. Говорит — воздух портит.

Гайя возмущенно набросилась на профессора.

Но когда, закончив спор, она вздохнула, ей пришлось отметить, что воздух действительно стал спертым и дышать было тяжело.

Внезапно напряженную тишину подвала нарушил тоненький звон колокольчика.

— Телефон! Звонит телефон!

Никто и не догадывался, что в подвале был телефон.

Все сразу заговорили. Стало как-то легче.

Еще не до конца прервалась связь с другими людьми!

Еще есть где-то на свете живые люди!

Само сознание этого прибавило мужества узникам подвала.

Телефонной трубкой завладел профессор. Он с наслаждением вслушивался в чьи-то слова и весь дрожал, отвечая…

Все обступили его:

— Что? Кто говорит? Может, газов уже нет?

Но профессор разочарованно сообщил:

— Звонят из ЦК Компартии. Жалуются, что уже два часа обзванивают все номера, кого-то разыскивают и никак не могут найти. Очевидно, ищут какую-то важную шишку… А газовая атака еще не завершилась… Они к нам тоже из укрытия звонят, только у них фильтры в порядке… Пришлите к нам механика, — закричал он в телефон, — ради Бога, пусть наладит фильтр!

Гайя поспешила к аппарату. Сейчас она сможет поговорить с ЦК.

Искали именно ее. Через несколько минут она уже была уже в курсе дел. Из ЦК ей передали шифрованную радиограмму. Это был личный шифр, придуманный Владимиром и известный только им двоим.

Гайя зажгла свечной огарок. Она слово за словом записывала текст шифровки и слово за словом передавала назад расшифрованный текст:

— «Окружком Гайе тчк Передай немедленно в Цека тчк Формулы всех газов у меня Живой тчк Лечу аэропланом ждите первого мая тчк Владимир».

Первого мая. Это завтра! Завтра он будет здесь. С формулами!

Неописуемая радость всколыхнулась в сердце Гайи. Она поделилась ею с товарищами:

— Войне скоро конец! Газы скоро будут не страшны!

Все зашевелились и засуетились.

Даже профессор позволил себе роскошь — вздохнул полной грудью.

Телефонный звонок развеял тоску. Все почувствовали себя живыми и повеселели.

— Скорее бы только, — шептали они. — Дождаться бы, не задохнуться бы… уже становится трудно дышать.

Профессор окончательно завладел телефоном и беспрерывно звонил во все концы, спрашивая, когда рассеются и перестанут действовать газы.