Страница 106 из 133
* Weber M. Staatssoziologie. Berlin, 1966.
Творчество нашего соотечественника П. Сорокина, вынужденного с 1922 г. жить и работать в эмиграции, благодаря приходу к власти в России харизматических вождей, в значительной степени посвящено теме социальной регуляции поведения людей. Название и содержание его первого крупного научного труда Петербургского периода «Преступление и кара, подвиг и награда» посвящены механизму социального контроля*. Существуют устойчивые формы социального поведения – «должное», «рекомендуемое», «запрещенное» и формы социальной реакции на них – негативные (кара) и позитивные (награда) санкции. В целом эти формы и составляют регулятивную субструктуру. В «Системе социологии»** П. Сорокин, отдавая дань проблеме социального порядка, рассматривает механизм «организованных» форм поведения. Социальные реакции на биопсихические стимулы, многократно повторяясь, складываются в привычку, а будучи осознаны – в закон. Совокупность осознанных форм поведения в различных областях общественной жизни образует институты, совокупность последних составляет социальный порядок или организацию.
* Сорокин П. Преступление и кара, подвиг и награда. СПб., 1913.
** Сорокин П. Система социологии. Пг., 1920. Т. 1.
П. Сорокин придавал большое значение социальной стратификации и социальной мобильности (собственно он и ввел эти понятия в научный оборот). Отсюда – роль понятия «статус» («ранг») как совокупности прав и обязанностей, привилегий и ответственности, власти и влияния. Затрудненная вертикальная мобильность, в конце концов, приводит к революции – «перетряхиванию» социальных страт. Неестественный и насильственный характер социальных революций обусловливает их нежелательность. А лучший способ предупреждения революций – совершенствование каналов вертикальной мобильности и социального контроля.
В своем главном труде «Социальная и культурная динамика»* П. Сорокин подытоживает свое понимание социального. Его спецификой является «нематериальный» компонент: «нормы – ценности – значения». Именно наличие ценностей и норм, а также значений (без учета которых зачастую невозможно различить драку и бокс, изнасилование и добровольный сексуальный акт и т. п.) характеризует общественное бытие в отличие от неорганического и органического уровней бытия.
* Выдержки из этого фундаментального четырехтомного труда см.: Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 425-504.
Проблема социального контроля существенна для функционализма и составляет значимую часть теории социального действия. По мнению ее крупнейшего представителя – Т. Парсонса, функции воспроизводства социальной структуры обеспечиваются системой верований, моралью, органами социализации (семья, образование и т. п.), а нормативная ориентация в теории действия играет такую же роль, как пространство в классической механике. В «Структуре социального действия» Парсонс поднимает наиболее существенный для него вопрос: каким образом выживают социальные системы? Ответ он видит в двух основных механизмах, интегрирующих личность в социальную систему: механизмах социализации и социального контроля* (заметим, что с нашей точки зрения, социализация есть один из механизмов социального контроля).
* Подробнее см.: Тернер Дж. Указ. соч. С. 70-72.
Механизмы социализации, по Парсонсу, представляют собой средства, с помощью которых происходит усвоение (интериоризация) индивидом культурных образцов – ценностей, взглядов, языка. Механизмы социализации обеспечивают также устойчивые и надежные межличностные связи, способствующие снятию напряжения, беспокойства, усталости.
Механизмы социального контроля включают способы организации роли статуса индивидов с целью уменьшения напряженности и девиаций. К механизмам контроля относятся: институционализация (обеспечение определенности ролевых ожиданий); межличностные санкции и жесты (применяемые акторами социальных действий в целях взаимной согласованности санкций); ритуальные действия (снятие напряженности символическим путем, укрепление господствующих культурных образцов); структуры, обеспечивающие сохранение ценностей и разграничение «нормального» и «девиантно-го»; структуры повторной интеграции (приведение к норме тенденций к «отклонению»); институционализация системы, способной применять насилие, принуждение. В широком смысле к механизмам социального контроля (точнее, сохранения интеграции общественной системы) относится и социализация, обеспечивающая интериоризацию (усвоение) ценностей, идей, символов. Парсонс анализировал также три метода социального контроля по отношению к девиантам: изоляция от других (например, в тюрьме); обособление с частичным ограничением контактов (например, в психиатрической больнице); реабилитация – подготовка к возвращению к «нормальной» жизни (например, с помощью психотерапии, деятельности общественных организаций типа «АА» – Общества анонимных алкоголиков).
Эпоха Просвещения и XIX в. были пронизаны верой и надеждой по поводу возможности успешного социального контроля и «порядка». Надо только прислушаться к советам просветителей, мнению ученых и немножко потрудиться над приведением реальности в соответствие с Разумом...
Правда, до сих пор остаются не совсем ясными несколько вопросов:
Что такое социальный «порядок», существуют ли объективные критерии его оценки? Для естественных наук – это, вероятно, уровень энтропии системы – ее (энтропии) уменьшение или не увеличение. А для социальных систем? Может быть, нам сможет помочь в ответе на этот вопрос синергетика?
«Порядок» для кого? В чьих интересах? С чьей точки зрения?
Возможно ли общество без «беспорядка»? Очевидно – нет. Организация и дезорганизация, «порядок» и «беспорядок» (хаос), «норма» и «девиации» – дополнительны (в боровском смысле). Напомним, что девиации – необходимый механизм изменений, развития.
Как, какими средствами, какой ценой поддерживается «порядок» («новый порядок» А. Гитлера, гулаговский «порядок» И. Сталина, наведение «порядка» Америкой во Вьетнаме и Ираке, СССР – в Венгрии, Чехословакии, Афганистане, Россией – в Чечне)?
Вообще, «порядок, скрепленный нашим культурным обучением, представляется чрезвычайно уязвимым и хрупким. Это лишь один из возможных порядков, и мы не можем быть уверены, что он самый правильный»*.
* Бауман З. Мыслить социологически. М., 1996. С. 166.
Социальная практика XX в. с двумя мировыми войнами, «холодной войной», сотнями локальных войн, гитлеровскими и ленин-ско-сталинскими концлагерями, геноцидом, правым и левым экстремизмом, терроризмом, фундаментализмом и т. д. – разрушила все иллюзии и мифы относительно «порядка» и возможностей социального контроля (кто-то из современников заметил: человеческая история разделилась на «до» Освенцима и «после»). Сумма преступлений, совершенных государствами – «столпами порядка», стократ превысила преступления одиночек. При этом государства – «спонсоры убийств» (N. Kressel) – не «раскаиваются» (может быть, за исключением Германии), а отрицают, отказываются от содеянного. S. Cohen в статье «Права человека и преступления государств: Культура отказа»* называет три формы такого отказа {denial):
– отрицание прошлого (denial of the past). Так, на Западе появились публикации, объявляющие Холокост «мифом», отечественные сталинисты «мифом» называют ужас сталинских репрессий (впрочем, недавние думские события в годовщину памяти Холоко-ста, когда многие наши избранники отказались почтить память жертв, свидетельствуют о том, что в этом вопросе мы «догоняем» Запад...);
– буквальный отказ (literal denial) – по формуле «мы ничего не знаем»;
– причастный отказ (implicatory denial) – по формуле «да, но...». Так, большинство военных преступников под давлением фактов признают: «да, было». И тут же следует «но»: был приказ, военная необходимость и т. п.