Страница 3 из 13
Вот сама не ожидала от себя таких слов, никогда раньше я так с мамой не разговаривала. Очевидно, мама тоже удивилась и не стала меня уговаривать.
Она поджала губы, молча влезла в туфли и ушла, не сказав мне ни слова.
Я заперла за ней дверь и вернулась в комнату. Делать было решительно нечего, тем более накатила вдруг и правда какая-то усталость, даже лень было поставить чайник. К тому же в душе был неприятный осадок. Было стыдно за то, что дала себя обмануть какой-то цыганке. Так что мама и тут права: я доверчивая растяпа и больше никто.
Чтобы успокоиться, я взяла с полки первую попавшуюся книгу. Это оказался «Грозовой перевал».
Не самое лучшее чтение для успокоения нервов, но лучше, чем ничего…
Однако не успела я прочесть и полстраницы, как свет в комнате мигнул и погас. Я вышла в коридор, чтобы проверить предохранители.
Вроде все было в порядке. Тогда я на ощупь открыла дверь и выглянула на лестницу. Там было темно, как в преисподней, только снизу доносились ругательства и собачий лай.
Значит, дело плохо – свет погас не только в нашей квартире, но и во всем доме…
Выглянув в окно, я убедилась, что света нет и в соседнем корпусе.
Свет у нас отключался довольно часто, и на такой случай мы держали в кухонном шкафчике пару свечей.
Я заглянула в шкафчик…
Свечей не было.
Как же так? Я помнила, что покупала их… Небось мама куда-то их переложила, но как теперь найдешь в такой темноте…
В общем, разбираться нет смысла, нужно думать, что делать, чтобы не блуждать по темной квартире. Если использовать подсветку телефона, его заряда хватит ненадолго… Ну да, скоро он совсем разрядится.
Тут я вспомнила про ту лампу, которую подсунула мне злополучная цыганка. Ведь это лампа, светильник, значит, она худо-бедно должна давать свет. Конечно, это каменный век, но лучше хоть такой светильник, чем никакого!
Я поставила лампу на стол, достала коробок спичек, чиркнула одну спичку, и тут сообразила, что сперва нужно налить в лампу какое-нибудь масло. Интересно, подойдет ли оливковое?
Все же я машинально поднесла огонек спички к носику лампы, и – о чудо! – фитилек загорелся, и комнату наполнил слабый, колеблющийся свет.
По стенам поплыли причудливые тени – в них можно было при некоторой доле фантазии разглядеть лошадей, верблюдов, всадников в блестящих доспехах…
В то же время комната наполнилась незнакомым, экзотическим ароматом. Ароматом южной ночи, волшебных цветов, дальних странствий…
От этого аромата у меня закружилась голова… Я успела еще подумать, что нужно погасить лампу, потому что у меня может быть аллергия на этот странный запах, но мысль эта уплыла вместе с дымом.
Я была уже не в собственной маленькой квартире, а на солнечной летней улице. Мы с мамой садились в рейсовый автобус. Мама что-то мне говорила, но я не слышала слов. Мы вошли через переднюю дверь, и я отчетливо увидела водителя – лысого дядьку с большими волосатыми руками. Перед ним над приборной доской покачивалась подвешенная на шнурке игрушка – маленький плюшевый медвежонок… медвежонок в забавной клетчатой шапочке…
Почему-то при виде этого медвежонка на меня накатила тяжелая тоска. Тоска и страх.
Кадр сменился. Теперь мы ехали в автобусе по пригородному шоссе, под выцветшим от зноя летним небом. Мы сидели на переднем месте, мама всегда говорила, что они самые удобные, на них меньше укачивает.
Мама снова что-то мне говорила – но я опять не слышала слов…
И смотрела я не на маму, а на водителя.
Он одной рукой придерживал руль, а другой прижимал к уху мобильный телефон.
И снова на меня накатил тоскливый, удушливый страх…
Я перевела взгляд на дорогу…
И вдруг увидела перед нашим автобусом стремительно приближающуюся фуру.
Фура шла по встречной полосе, но вдруг ее резко повело в нашу сторону.
Я хотела закричать…
Но крик застрял в моем горле.
Фура и автобус неумолимо сближались…
И кадр снова сменился.
Весь мир был сейчас какой-то странный, неправильный.
Небо, то самое вылинявшее летнее небо, полоскалось где-то внизу, под ногами. А сверху была земля, поросшая рыжей выгоревшей травой. А совсем близко, но тоже наверху, было что-то страшное, кровавое, в чем мое сознание никак не хотело узнавать маму.
И еще… еще там раскачивалась игрушка.
Маленький плюшевый медвежонок в забавной клетчатой шапочке.
Я не слышала звуков, не чувствовала запахов, но вдруг ощутила страшный, могильный холод…
И увидела, как перевернутый автобус охватывают оранжевые языки пламени.
Внезапно это видение погасло.
Зато вспыхнул свет – привычный, теплый свет лампы под розовым абажуром.
Я сидела у себя в комнате на диване, передо мной на столе стояла старая, закопченная лампа.
Она не горела – видимо, масло кончилось.
Свет в квартире был – к счастью, отключение было недолгим.
Но я все не могла прийти в себя от посетившего меня видения…
Что это было?
Я видела все так ярко, так отчетливо…
Я так явственно ощущала ужас и ледяной холод… холод надвигающейся смерти…
Мама вернулась поздно, когда я уже спала. То есть делала вид, что сплю, потому что мне ужасно не хотелось с ней разговаривать. Но если моей маме что-то нужно, она способна растолкать и спящего в берлоге медведя.
– Вставай, соня! – мама зажгла верхний свет. – Мне так много нужно тебе рассказать!
– Ох, ну что такое… – Я нарочно потерла глаза. – Ну что тебе неймется, уж полночь скоро.
– Уж полночь близится, а Германа все нет! – сказала мама и отчего-то рассмеялась.
– И что смешного, – проворчала я, – бедная Лиза в Лебяжьей канавке утопилась.
– Это она в опере утопилась, а у Пушкина для нее все очень хорошо кончилось, она замуж вышла за приличного человека!
Тут я подумала, что мама снова нашла мне какого-нибудь очередного козла и жаждет нас познакомить. Наверняка кумушки тети Олины поспособствовали.
– Ах, истомилась, устала я! – запела мама, кружась по комнате. – Где же ты радость бывалая…
Причем если Лиза в опере пела эту арию с тоской и надрывом, то у мамы получалось довольно весело и бодро, на манер марша.
– Мам, ты выпила лишку там, что ли? – удивлению моему не было предела.
– Женщине позволительно быть пьяной только от шампанского! – объявила мама.
– Ну никуда нельзя одну отпустить! – вздохнула я и повернулась, взбив подушку.
– Не смей спать! – приказала мама. – Ты представляешь, Герман Иваныч наконец овдовел!
– Кто такой Герман Иваныч? – оторопела я.
– Слушай, ну трудно с тобой! Ты его видела у Ольги на юбилее пять лет назад!
Так, юбилей у тети Оли был не пять, а десять лет назад, но мне-то что до этого?
Тут мама присела ко мне на диван и долго рассказывала про этого Германа, который учился с ними в институте много лет назад, и они все дружили, а потом он женился, и его жена не позволяла ему встречаться со старыми друзьями…
В общем, как-то они разошлись, а время шло и шло, и потом через общих знакомых стало известно, что жена Германа тяжело заболела, и ему стало не до гостей, он приходил только на юбилей Ольги, и выглядел ужасно, говорили, что болезнь у жены тяжелая, что-то с головой, она ничего не помнит…
Под мерный мамин рассказ я начала засыпать, но она безжалостно меня растолкала и сообщила, что назавтра они сговорились с тетей Олей, Германом и Славиком ехать в область смотреть вновь открытую восстановленную средневековую церковь. Славик отвезет нас всех на машине.
Сквозь сон я сообразила еще, что меня пригласили для того, чтобы я, так сказать, разбавила общество, потому что мама с тетей Олей небось набросятся на этого Германа Иваныча, или как там его. Раз уж мама такая оживленная и радостная после встречи со старым другом – стало быть, не просто так они дружили в институте. Но моя мама очень следит за приличиями, так что я тут буду очень кстати. Заодно и со Славиком повидаемся, и поговорим спокойно, пока мама с тетей Олей будут этого самого Германа обхаживать.