Страница 8 из 56
Так себе – девчонка "как все". Но на майские праздники она пригласила все сливки двух десятых на родительскую дачу в Комарово. Повод был как бы двойной: Первомай – несомненный праздник сам по себе, и день рожденья – второго мая Милочке исполнилось семнадцать.
Среди приглашенных были конечно и Перя, и Васька с Розеном. Мила позвала и Аллочку. Но Аллу, как назло не отпустили родители. И чуяло беду ее девичье сердечко. И верно чуяло.
После той дачной вечеринки Перю как подменили. Он не звонил, в школе только сухо здоровался, но самое главное, везде и всюду появлялся с Милой.
От помешательства Аллу спасала только непрестанная зубрежка. Предстояло не только "вытянуть на медаль", но сходу и сдать на филфак, а там по прошлому году ожидался конкурс пятнадцать человек на сундук мертвеца.
И вот выпускной. Аллочка так готовилась – сшила платье. Сделала прическу. Папа достал ей английские туфли, а бабушка подарила колечко белого золота с камешком…
А возле Пери сидит не она, а Мила Кравцова.
Гена все понимал. Он был наделен хорошей интуицией.
Но перед вручением аттестатов зачем то с Демой выпил пол-бутылки "тридцать третьего" портвейна. Потом было шампанское. Потом, перед танцами, в туалете, был дешевый венгерский бренди… И перед глазами все поплыло.
Ансамбль "Бобры" пел песни "Битлз". На втором этаже возле их родимой столовой, что кормила их с самого первого класса, стояли колонки, светились огоньками ламп усилители, и одним только видом длинных волос, электрогитар "музима" и ударной установкой "премьер" эти "Бобры" так взвинтили настроение, что казалось сыграй они даже самую казенную комсомольскую дребедень, оба выпускных все равно бы пустились в пляс. А тут "Бобры" играли "Битлз".
И Васька отплясывал, лихо подбрасывая клешоные ноги выше головы. Васька отплясывал и был весь сосредоточен на шампанском с коньяком внутри и на музыке "Бобров" – снаружи. Он отплясывал с лицом, повернутым вовнутрь. И Бэлла Сергеевна сжав пальчики в кулачки, ритмично переставляя свои восхитительные в английских лодочках ножки, отплясывала напротив Васьки, уже почти не пряча растущего в груди чувства от столь опасного для нее общественного мнения.
Генка стоял, прислонившись спиной к стене и глядел на бывших одноклассниц. Вот объявили медленный танец. Он хотел было подойти к Алле, но увидел, как она решительно проследовала через зал и пригласила замешкавшегося Перю. Возникла какая то неловкость. Мила Кравцова осталась стоять у стены, а Аллочка, положив ручки на могучие Перины плечи, отвела головку чуть влево и опустила ее, как бы демонстрируя свою великую грусть. Гена смотрел на них и в общем понимал, что у Аллочки, равно как и у него самого – что то не складывается. Складывалось только у Пери с Милой. Поэтому Мила Кравцова и не бросилась кого то приглашать, а демонстрируя полное олимпийское спокойствие, стояла у стены и словно ухмылялась.
Правда, в темноте об этой ухмылке можно было только догадываться.
Подвешенный на потолке оклеенный осколками зеркала глобус, медленно вращался, щедро разбрасывая вокруг сотни бликов, похожих на летящий по ветру снег. Вот блеснул камешек на пальчике у Аллы. А головка ее все была так же наклонена. И ресницы опущены. И Перя ведет ее в танце молча. Не проронив ни слова. И Гена видит это, не упуская ни единой мелочи. И "Бобры" только стараются по заученному как абракадабра: "Ми-шел, ма-бел, сон ле мо ки вьян тре бьян ансамбль, тре бьян ансамбль".
А в раздевалке физкультурного зала, последовательно усадив Ваську на свернутые гимнастические маты, потом сама усевшись к нему на колени, расстегнув свою джерсовую кофточку и наложив ленивые Васькины ладони на свои бриджит-бордоевские доблести, стиснув его буйную голову горячими ручонками и сняв близорукие свои очки, Бэлла Сергеевна взасос целовала Ваську в сахарные уста…
А знаете, ребята, а поедем ка все теперь ко мне на дачу – в Комарово! – сказала Мила, когда пипл скатился со школьного крыльца. И Генка был рядом. И вроде, как его тоже позвали.
А как поедем?
А в ноль-пятнадцать есть электричка.
Какая электричка – только на такси!
Поедем, ребята! По заливу погуляем.
На могилку к Ахматовой зайдем.
Дурак!
А пожрать там у тебя есть?
А выпить?
Поехали, Перя платит!
Только Гена все же не поехал. Он совершенно машинально, повинуясь не сигналам из головного мозга, а отдавшись на волю понесших его ног, последовал за Аллочкой, что вся в слезах вдруг пронеслась мимо и часто цокая высокими английскими каблучками, удалилась в сторону метро.
Алка, Алка, ты едешь? – покричала для приличия ее лучшая подруга Банечка, – но затихла, втаскиваемая на заднее сиденье "волги" с шашечками, куда богатый Перя уже утрамбовал как минимум шестерых…
Генка молча шел позади Аллы и думал, – ну зачем я так напился?
Не доходя до метро, она вдруг остановилась. Верно она почувствовала последний рубеж, некий "пойнт оф ноу ритерн" за которым уже не будет ночи выпускного, а будет только родительский дом и завтрашняя зубрежка перед вступительными в университет. Она остановилась в нерешительности и оглянувшись наткнулась на Генкин взгляд.
Ты? Ты чего?
Ал, а знаешь, сегодня на Неве праздник "Алых парусов" для выпускников. И в Летнем саду ансамбль "Дружба" с Эдитой Пьехой…
Эдитой?… А иди ты!
И закрыв лицо ладонями, она вдруг разрыдалась.
Генка потом очень часто вспоминал эту ночь. Вспоминал ее и в армии, стоя в карауле, когда как молодой еще боец, заступал на пост в самую противную предрассветную смену… Вспоминал на таежной БАМовсой стройке, когда часами трясся в кабине "Магируса", пылящего по льнущей к реке "притрассовой" дороге от Чары до Тынды… Вспоминал когда мучила бессонница – будь то на казенной койке в рабочей общаге, или на роскошной двухспалке в дорогой столичной гостинице.
Он вспоминал ее поцелуй, которым она ответила на его неумелые, но трогательно-искренние ласки на той скамейке в Летнем саду в те самые воспетые Поэтом пол-часа июньских сумерек… Он вспоминал, как слизывал ее слезы, и как она неожиданно рассмеялась…
И как он подумал тогда, что в природе нет ничего чище этих слез. И как она тогда его поцеловала. Нежно. Мягкими, словно небесная благодать, губами.
Ему не было стыдно за то признание, что он сделал ей тогда.
Он сказал просто, – я тебя люблю.
А она в грустной задумчивости стала говорить, какой он хороший, и какие они с ним такие разные, и что ничего у них не получится…
У них ничего и не получилось. Но в то утро, когда проводив Аллу до ее парадной, он пешком пошел с Черной речки к себе на Петра Лаврова, он поклялся, что будет верен своему чувству всю жизнь. Сколько бы долгой она ни была.
Князь Генрих Генрих Александер Людвиг Петер князь цу Сайн – Витгенштейн родился 14 августа 1916 года в Копенгагене. Он был вторым из трех мальчиков, родившихся в семье дипломата Густава Александера цу сайн-Витгенштейна и баронессы фон Фризен.
В 1919 году после поражения Германии в Первой мировой войне отец Генриха оставил службу и переехал в Швейцарию.
С шести и до десяти лет Генрих учился дома, занимаясь со специально нанятыми учителями. В конце концов родители поняли, что вряд ли сами могут справиться с трудным характером юного князя, и отправили его в интернат в Нейберене.
Учеба в Нейберене прерывалась только дважды из-за слабого здоровья Генриха-Александера.
В двадцать седьмом, а потом в двадцать девятом году он был вынужден прерваться для поправки здоровья на курортах, сперва в Давосе – в Швейцарии, а потом в Монтре во Франции. Но хоть Генрих и не отличался очень крепким здоровьем, силой своего характера он добился уважения товарищей по интернату. Его авторитет среди соучеников был просто безграничным, и у него даже появились телохранители и оруженосцы. Его мать рассказывала: "Директор интерната говорил мне очень много положительного о Генрихе, однако он добавил, когда я что либо приказываю классу, случается что мне возражают, приводя аргументом, что Генрих Витгенштейн велел сделать иначе… И я начинаю давать себе отчет в том, что мне – директору, приходится соперничать с волеизъявлениями обычного учащегося. Я еще никогда не встречал ничего подобного. Но если нам удастся направить его волю к какой то большой цели, то тогда я буду счастлив от того, что страдал не напрасно" В 1932 году Генрих перешел в гимназию во Фрейберге, которую закончил перед Рождеством 1935 года. Сразу после переезда во Фрейбург, Генрих вступил в ряды "Гитлерюгенда", быстро сделал там карьеру и уже через год стал банфюрером 113-ого бана организации.