Страница 1 из 4
Руслан Темир
Пурпурный рассвет. Лимон на снегу
Глава 1
Сколько людей называли меня фантазером, как насмехался над моими идеями наш заблуждающийся близорукий мир. Нас рассудит время.
Никола Тесла
Звонок противно резанул по ушам. Кир вздрогнул и посмотрел на стальной корпус допотопного устройства. Он не любит звонки, любые: телефонные, дверные, школьные, они никогда не несли ничего хорошего. Каждый раз, когда слышал эти мерзкие механические трели, все тело содрогалось и покрывалось мурашками. Где-то в животе начинал копошиться холодный червь тревоги, уходящий хвостом в туманные воспоминания, но сколько не силился вспомнить, чем они так пугают, не находил ничего, кроме ноющей головной боли.
– Опоздаешь на урок! – Пожилая учительница вышла из преподавательской и остановилась в дверях, обжигая осуждающим взглядом.
Кир посмотрел на пустой школьный коридор с коричневым протертым полом, пересекся глазами с учительницей и нехотя побрел к классу. Прямо перед входом на секунду замер и задержал дыхание. По шее противными сороконожками побежали уколы страха. Дверь, покрытая старческими морщинами сотен слоев краски, предательски скрипнула, и двадцать пар глаз повернулись к опоздавшему. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Несколько шагов отделяют от парты. Несколько шагов перед всем классом. Учитель стоит спиной и пишет на доске тему урока. Кусок мела в шершавых пальцах скользит по доске, скрипя и осыпаясь белой пылью. Кто-то громко чихает на последней парте. Несколько шагов. Может, не увидят или не обратят внимания. Нога нехотя делает первый шаг.
– Лесной! А спросить разрешения у учителя? – Алексей Иванович повернулся к опоздавшему. Затертый пиджак на мешковатом теле, испачканные мелом рукава, синяки под глазами и мелкая сетка капилляров на носу. – В следующий раз стучись. Иди на место и не крадись как мышь.
Щелчок и зажигаются софиты. Кулисы распахиваются и оставляют его посреди огромной сцены. Двадцать зрителей, застывшие в ожидании представления, устремили свои взгляды на одинокого актера. Кир не видит детей, он видит только их глаза, огромные глазные яблоки с тонкими прожилками кровеносных сосудов пристально следят. Сердце разгоняет ритм по экспоненте, волнами охватывает то озноб, то приступ жара. Пальцы противно липнут друг к другу от выступившего пота. Шаг. Скрип ссохшейся половицы разрывает пространство на части. Существо Кира сжимается до размеров кошки. Парты, учитель, стены вытягиваются и схлопываются над головой в сферический купол. Зажмурив глаза, собирает остатки воли и делает еще несколько шагов. С каждым сантиметром идти становится легче, словно выходишь из илистого берега. Окружение возвращается к реальному размеру, сердце успокаивается, пот переходит в следующее агрегатное состояние вещества.
Добравшись до парты, Кир освободился от тянущих лямок рюкзака и укрылся в номосе своего привычного места. Облупившаяся поверхность парты, покрытая вязью замысловатого узора, который, как амулет, ограждала его от внешнего мира. Робко окинув взглядом одноклассников, увидел, что никто не смотрит, лишь Алексей Иванович изредка бросает раздраженный взгляд, в нетерпении – когда же опоздавший усядется.
Опять страх. Вторая эмоция, которая знакома Киру, первая – любопытство. Любовь, ненависть, презрение, зависть, любое другое чувство, знает только из книг, но никогда не испытывает и не понимает, что чувствуют люди. Каждый раз силится угадать по мимике, жестикуляции и тону голоса, но почти всегда ошибается. Поэтому не может выстроить цепь взаимосвязи поступок – эмоция. Он не знает, чего ждать от людей, чего они хотят и каковы мотивации их поступков. Что-то в мозгу сломано, какая-то тонкая связь нарушена. Именно из-за этой поломки боится всех, а моменты, когда он становится объектом всеобщего внимания, вызвывают приступы панического ужаса.
– Лесной! Ты готов выйти к доске? – Голос Алексея Ивановича вернул обратно.
"Культура раннего Возрождения в Италии" крупными буквами на всю доску. В голове поплыли образы: картины с обилием складок на драпировках и одежде, пестрые цвета, статуя Давида, палаццо и виллы с арками и колоннами, фамилии Ботичелли, Мазачо, Донателло. Память, как послушная прислуга, достает с полок информацию и прокручивает на проекторе внутреннего взора. Каждая дата, имя, событие, все, что, когда-либо читал, слышал, всплывают в голове моментально.
– Кир, я тебя спрашиваю? – Учитель подошел к парте и навис с угрюмым укором. Внимание класса опять сосредоточилось на Лесном.
Сверлом врезался истошный писк, набирающий громкость. Кир знает, что слышит это только он. Изображение стен, учеников, парт начало дрожать, как песок на низкочастотном динамике.
– Нет, я не успел выучить. – Быстрее избавиться от этих взглядов, сделать так, чтобы все забыли любой ценой.
– Опять? Может, хоть раз выйдешь к доске и расскажешь? Письменные задания делаешь отлично, почему же не можешь ответить у доски. – Алексей Иванович вздохнул и перевел взгляд на других, ритмично похлопывая указкой по руке. – Кто готов отвечать?
Взметнулся лес рук, и учитель вернулся за свой стол, пригласив одного из желающих. Кир выдохнул и зажмурил глаза. Страх угасает алым угольком в потухшем костре. Спокойствие. Такое обволакивающее и размеренное. Одноклассники и Алексей Иванович забыли, погрузившись в научные открытия и изобретения средневековья. Умиротворение обвило худощавое тело ребенка мягкими лапами и обняло, словно соскучившийся родитель. Кир вытащил из рюкзака шариковую ручку и продолжил дорисовывать витиеватые узоры на парте. Миллиметр за миллиметром. Маленький шарик на кончике ручки чуть продавливал лакированную поверхность и оставлял за собой синий след. Лесной не знает, что значат узоры, и не придает им никакого значения, просто отключает сознание и пускает руку в свободный полет. Вязь рождается сама по себе, постепенно закрывая чистую поверхность. За этим занятием уроки пролетают незаметно. После очередного раздражающего звонка на перемену Кир всегда остается в классе, в отличие от других детей, которые спешат покинуть школьные казематы. Он достает учебники, раскладывает их в определенном, понятном только ему, порядке и читает очередную книгу. Зачастую это серьезные, взрослые произведения или научные книги, которые вряд ли заинтересуют одиннадцатилетнего ребенка. Но Кир читает с упоением, маскируя от чужих глаз обложкой, вырезанной из куска старых обоев.
Учебный день проходит без эксцессов, урок истории сменился русским языком и биологией. Перемены отсиделся в классе, увлеченный чтением. В столовую не ходил, избегая гомонящей толпы. Оставшись один в классе, достал завернутые в газету ломтики хлеба с маслом и сахаром. Ел только для утоления голода, удовольствие от вкуса так же чуждо, как и другие чувства.
После уроков предстояла сорокаминутная поездка на старом ПАЗике домой. Сельский центр, где находится одна на всю плеяду поселков школа и маленькое, не больше тысячи жителей, село, разделяет узкая дорога, проходящая по перевалу. Покатые горы, изрезанные зубьями каменистых утесов и обрывов, топорщатся в небо грабовым лесом с бурой подложкой из полусгнивших листьев. Кир мог бесконечно рассматривать частокол облысевших деревьев, они успокаивают так же, как узоры на парте.