Молчаливое море

— Бабушка надвое сказала, — с вызовом глядит на старших Кириллов. — Может, загонят, а может, и нет. Да и мы не селедки, чтобы прямо в ловушку лезть. Риск, конечно, есть, но идешь по дождю — не бойся замочиться!

— Или, как говорили раньше, грудь в крестах, либо голова в кустах? — улыбается Костров. — Только, штурман, риск не должен быть зряшным, в этом самое главное. Теперь проанализируем первое предложение, — снова склоняется он над картой. — Коли нас обнаружили здесь, то меньше всего теперь ожидают там. Верно? Но в одном штурман прав: подводным ходом мы не успеем к назначенному времени удара. Вот тут-то и следует рискнуть: всплыть и на полном ходу форсировать добрую половину пути. Этот риск я с удовольствием утверждаю! — заканчивает он, сворачивая карту в рулон. — Всплывать будем, как только стемнеет. А пока на румб двести семьдесят градусов!

«Тридцатка» вздрагивает и медленно валится на борт в обратную сторону поворота.

— Я буду в каюте, — говорит Костров старпому. — Если засну, разбудите меня через пару часов.

Минутой позже он с наслаждением вытягивает ноги на кургузом диванчике. Слегка побаливает затуманенная бессонницей голова, но неистребима многолетняя привычка читать перед сном.

Он берет с подвесной полочки томик и, еще не раскрыв его, улыбается каким-то своим мыслям. Книгу он взял в городской библиотеке, а когда возвращался оттуда домой, навстречу попалась колонна малышей из детского сада. С лопатками и ведерочками в руках они шли чинно, по двое, держа друг друга за ручонку. Две воспитательницы — одна возглавляла, другая замыкала строй. И вдруг из середины его вырвался мальчик в замшевой курточке и полотняном картузике.

— Дядя Саша! Дядя Саша! — радостно завопил он, подбегая к Кострову.

— Здравствуй, Олежек! Ты чего это порядок нарушаешь?

— Я не нарушаю. Это я вас увидел.

К ним уже спешила одна из воспитательниц.

— Вы родственник Олега Стороженко? — осведомилась она.

— Это дядя Саша, командир, — гордо ответил ей мальчуган.

— Мы возвращаемся с прогулки, — сказала Кострову воспитательница. — Ужинаем мы в шесть тридцать. Можете догулять с племянником, только пусть он не опоздает в столовую.

— Я не опоздаю, Земфира Львовна, я вовремя приду! — заверил ее Олег, обрадовано глядя снизу вверх на Кострова.

— Так что мы будем делать? — спросил тот. — Мороженое есть?

— Я не люблю мороженое, — заявил Олег.

— Первый раз встречаю мальчика, который отказывается от мороженого! — удивленно воскликнул Костров.

— Раньше я тоже ел, а теперь у меня горло болит, — смущенно оправдывался малыш.

— Ну тогда мы с тобой пойдем в «Детский мир».

— Хорошо, дядя Саша.

В магазине Костров накупил целую охапку заводных игрушек.

— Это кому? — растерянно спросил Олег.

— Тебе, тебе, — сказал ему Костров.

— А можно, я их лучше в детский сад отнесу? — осторожно спросил мальчик. — Мама говорит, что одному играть в игрушки нехорошо, надо, чтобы ими все дети играли.

— Ну, разумеется, ты можешь отнести их туда.

На пути им попадается киоск с канцелярскими товарами, после которого Олег становится обладателем коробки цветных карандашей и альбома для рисования.

— Можно, я нарисую здесь подводную лодку? — опять задал он вопрос.

— Ну конечно! Рисуй все, что захочешь.

Возле ворот детского сада они расстаются закадычными друзьями.

— А вы придете к нам домой в воскресенье? — интересуется Олег.

— Ну, если буду свободен, — смущается на этот раз Костров.

Среди ночи кто-то затарабанил в пожарную рельсу. Проскакал вдоль села верховой, стуча кнутовищем в слепые окна. И сразу ожила деревенская улица, тревожно засуетился, загалдел разбуженный народ.

Я соскочил с кровати, засветил керосиновую лампу. Электроэнергию в Кострах давали только до полуночи, после машинист останавливал локомобиль и заваливался на боковую. Спросонья я не мог взять в толк причину суматохи. Пожар? Но откуда ему взяться, коли на улице снова кропит дождь?

Мамы в горнице уже не было. Исчез с крюка возле двери ее брезентовый дождевик. Торопливо одеваясь, я бросился вон из избы. В сенях лоб ко лбу столкнулся с мамой.

— Что там стряслось? — спросил я.

— Беда, сынок, — ответила она, отряхивая плащ,— Плотину размывает. Мельник Кудиныч чегой-то натворил. Мужики всем миром к мельнице валят, пролом латать. А ты чего всполошился? Спи давай, до рассвета еще далеко.

— Дай-ка мне, мама, плащишко!

— Чего еще вздумал? Или без тебя управиться некому? — сопротивлялась мама.

Но я уже выдернул из ее рук дождевик.

— Куда ты, шальной? — вдогонку крикнула мама. — В речку хучь не лезь, испростынешь!

Село Костры стоит на косогоре, паводки ему не страшны, зато в понизовках мечут в стоги колхозное сено. Унесет его половодьем — туго придется скотине.

Я прибежал к запруде почти последним. На обоих берегах Быстрянки толпился народ, На плотине уже зажглись электрические фонари — механик запустил локомобиль. В затоне возле мельничных шлюзов крутились плоскодонные лодки. 

Я выбрался на гребень плотины, встал рядом с председателем Иваном Гордеевичем, который, перегнувшись вниз, кричал кому-то:

— Ну чего там, Се-е-мен?!

— Неясно пока! — отвечали с лодок. — Похоже, дыра в самом дышле плотины. Вода бурчит — страсть!

— А, Владимирыч! И ты тут, — увидел меня председатель. — Вишь, земляк, одна беда за другой следышком ходит. Не приведи леший, доберется вода к уметам, а в них половина укоса.

— Семе-ен! Семе-е-ен! — вновь приложил ладони ко рту Гордеич. — Нащупали дыру?

— Не вышло пока! — кричали в ответ. — Шест затянуло!

— Тьфу, растяпы полорукие! — ругнулся председатель. — Придется самому глянуть. Эге-гей, внизу! Пошлите лодку к берегу!

— Можно и я с вами, Иван Гордеич?

— Куда? — зыркнул он очами. — В лодку чо ль? Пошли, коли вывернуться не боишься.

Председатель грузно зашлепал по лужам, обдав меня каскадом брызг.

Утлый дощаник погрузился по самую кромку бортов. В лодке, выставившись наружу, как удочки, лежали две длинные жердины, а на веслах сидел избач Ефим Сергеев. Он даже не кивнул на мое «здравствуй», молча гребнул веслом и направил лодку наискось течению.

— Углядели чего-нибудь? — спросил его председатель. — Сваю вывернуло али насыпь промыло?

— Сваи вроде целые, — нехотя разжал губы Ефим.— Промоина где-то промеж ними, а где — не разобрать. Коловерть такая, что шеста вдвоем не удержать.

Вблизи плотины дощаник подхватило и понесло. Ефим изо всех сил тормозил веслами, однако лодка с хряпом ударилась о сваю. Обе жерди свалились в реку.

— Вижу, из этого рая не выйдет ничего! — в сердцах загнул Гордеич. — Водолаза бы сюда, да не водятся в наших краях водолазы!

— Веревка найдется? — пошарил я ногами по дну лодки. — Привязаться на всякий случай. Попробую нырнуть.

— Погодь, Владимирыч. Сядь, — остановил меня председатель.— Не дело ты затеваешь. Затянет в пролом, и поминай как звали... Да и водица не та, что в петровки.

— Я здорово ныряю, Иван Гордеич, честное слово! У меня первый разряд по плаванию, — соврал я для пущей убедительности.

— Ты гость, тебе нельзя рисковать. Случись что, какой ответ твоему начальству дадим? По безголовью своему, мол, загубили пария?

— Можно, я прыгну? — вдруг сказал молчавший дотоле Ефим. — Плаваю я тоже подходяще, а плакать по мне некому.

— Эгей, Семен! — окликнул Гордеич гребца соседней лодки. — Мотнись-ка к берегу, — скомандовал он. — Скажи, чтобы быстро приволокли два тулупа. Постой! Еще Матрене-лавочнице передай, пусть доставит быстрехонько две бутылки водки. Понял? Тогда греби побыстрее, Семен!

Отправив дощаник, председатель скомандовал уже нам:

— Оба раздевайтесь. Пока один ныряет, второй будет на выручке сидеть.