Сказка

Мы достигли границы между мирами, и я почувствовал дезориентацию, которую помнил по прежним путешествиям. Я немного пошатнулся, и маленький свет погас, хотя ветра не было. Велев Радар подождать, я достал из пустой петли для пуль на поясе мистера Боудича еще одну спичку. Чиркнул спичкой по шершавому камню и снова зажег свечу. Гигантские летучие мыши летали и пищали у нас над головой, потом успокоились. Мы пошли дальше.

Когда мы подошли к колодцу с его спиральным кольцом узких ступеней, я заслонил свечу рукой и посмотрел вверх, надеясь, что не увижу света, проникающего внутрь. Свет означал бы, что кто-то передвинул доски и пачки журналов, которые я использовал в качестве камуфляжа. Это было бы нехорошо. Мне показалось, что я действительно вижу очень слабый свет, но, вероятно, это было нормально. В конце концов, мой камуфляж не был идеальным.

Радар уже поднялась на четыре или пять ступенек, потом оглянулась, чтобы посмотреть, иду ли я следом.

— Не-не, собачка, я пойду первым. Не хочу, чтобы загородила мне путь, когда мы доберемся до верха.

Она повиновалась, но очень неохотно. Нюх у собак по меньшей мере в сорок раз острее, чем у людей. Может быть, она почувствовала запах ее старого мира, ожидающего наверху, и спешила к нему. Если так, то это был для нее тяжелый путь, потому что мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдохнуть. Мне было уже лучше, но не совсем хорошо. Фрид сказал, чтобы я поменьше волновался, и я пытался следовать указаниям врача.

Когда мы добрались до верха, я с облегчением увидел, что последняя пачка журналов, которую я держал на голове, как корзину с бельем, все еще на месте. Я ждал под ней по крайней мере минуту, возможно, больше — две или три. На этот раз не просто чтобы отдохнуть. Мне не терпелось поскорее вернуться домой, но было еще и немного страшно. И я уже немного тосковал по тому, что оставил позади. В том мире были дворец, прекрасная принцесса и безрассудные поступки. Может быть, где-то там — возможно, в Прибрежье — еще остались русалки, поющие свои песни без слов. В подземном мире я был принцем. В этом мне пришлось бы писать заявления в колледж и выносить мусор.

Радар ткнулась мордой в заднюю часть моего колена и дважды резко пролаяла. И кто только сказал, что собаки не могут говорить?

— Ладно, ладно.

Головой я поднял пачку и оттолкнул ее в сторону. Потом отодвинул пачки с обеих сторон, работая медленно, потому что левая рука все еще болела (сейчас она уже лучше, но никогда не будет такой, как в мои футбольные и бейсбольные времена — спасибо этой суке Петре). Радар еще несколько раз гавкнула, чтобы поторопить меня. У меня не было проблем с тем, чтобы протиснуться между досками, которыми я прикрыл устье колодца — за время пребывания в Эмписе я сильно похудел, в основном в Глуби Малейн, — но сначала пришлось вывернуться из лямок рюкзака и бросить его на пол. К тому времени, как я выбрался, левая рука болела уже довольно сильно. Радар выскочила следом за мной с отвратительной легкостью. Я проверил глубокий след, оставленный укусом Петры, боясь, что заживающая рана могла открыться, но все выглядело нормально. Что меня удивило, так это то, как холодно было в сарае. Я мог видеть свое дыхание.

Сарай был точно таким, каким я его оставил. Свет, который я видел снизу, просачивался сквозь щели в его стенах. Я попробовал открыть дверь и обнаружил, что она заперта на висячий замок снаружи. Энди Чен сделал это по моей просьбе. На самом деле я не верил, что кто-нибудь будет проверять заброшенный сарай на заднем дворе в поисках меня (или моего мертвого тела), но все равно испытал облегчение. Однако это означало, что мне придется воспользоваться кувалдой. Что я и сделал — одной рукой.

К счастью, доски сарая были старыми и сухими. Одна треснула от первого удара и развалилась от второго, впустив поток дневного света Иллинойса — и мелкий снежный вихрь. Подбадриваемый лаем Радара, я разбил еще две доски. Радар прыгнула в щель и сразу же присела на корточки, чтобы пописать. Я еще раз взмахнул кувалдой, выбив еще один длинный кусок доски. Потом выбросил свой рюкзак наружу, повернулся боком и выбрался на солнечный свет в четырехдюймовый слой снега.

Радар запрыгала по двору, время от времени останавливаясь, чтобы зарыться мордой в снег и подбросить его в воздух. Это щенячье поведение заставило меня рассмеяться. Я перегрелся от подъема по винтовой лестнице и работы с кувалдой, и когда смог добраться до заднего крыльца, меня била дрожь. Температура не могла быть больше двадцати пяти градусов[252]. А если добавить к этому сильные порывы ветра, то было, вероятно, еще вдвое холоднее.

Я достал из-под коврика (который мистер Боудич называл «недобро пожаловать») запасной ключ и открыл дверь. В доме пахло плесенью и было холодно, но кто — то — почти наверняка мой отец — немного увеличил температуру, чтобы трубы не замерзли. Я вспомнил, что в шкафу в прихожей видел старое драповое пальто — оно все еще висело там. Там же стояла пара галош с красными шерстяными носками, свисающими с голенищ. Галоши были мне тесны, но мне не требовалось носить их долго. Надо было просто спуститься вниз по холму. Оружейный пояс и револьвер отправились на полку шкафа. Позже я собирался убрать их обратно в сейф — надеясь, что тот все еще на месте.

Мы вышли через черный ход, обогнули дом и прошли через калитку, которую мне пришлось перелезать в свой первый визит сюда, в ответ на вой Радар и слабые крики мистера Боудича о помощи. Теперь казалось, что это было по меньшей мере столетие назад. Я пошел вниз по Сикамор-стрит, и тут что-то привлекло мое внимание. На самом деле я увидел сам себя — потому что мое лицо смотрело с объявления на телефонном столбе на пересечении Сикамор и Пайн. Так получилось, что это была моя фотография в младшем классе, и первым, что меня на ней поразило, было то, как молодо я выгляжу. «Вот ребенок, который ничего ни о чем не знал, — подумал я. — Может быть, он думал, что знает, но не-не».

Большими красными буквами над картинкой было напечатано: «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?»

А под ними еще крупнее: «ЧАРЛЬЗ МАКГИ РИД, 17 ЛЕТ».

И ниже: «Чарльз или Чарли Рид исчез в октябре 2013 года. Его рост 6 футов 4 дюйма, а весит он 235 фунтов. В последний раз его видели…»

И так далее. Я зациклился на двух вещах: на том, насколько потрепанным выглядел плакат и как он ошибался в отношении моего нынешнего веса. Я огляделся, почти ожидая увидеть миссис Ричленд, пристально смотрящую на меня, прикрыв глаза рукой, но на посыпанном солью тротуаре стояли только мы с Радар.

На полпути к своему дому я остановился, охваченный внезапным желанием — безумным, но сильным — повернуть назад. Войти через калитку на Сикамор-стрит, 1, обойти дом, зайти в сарай, спуститься по винтовой лестнице и, наконец, попасть в Эмпис, где я бы выучился какому-нибудь ремеслу и устроил свою жизнь. Возможно, я пошел бы в ученики к Фриду и стал неплохим костоправом.

Потом я подумал об этом плакате и других таких же, в городе и по всей округе, расклеенных моим отцом, дядей Бобом и куратором отца Линди. А может, и другими его друзьями из «Анонимных Алкоголиков». Если, конечно, он не начал снова пить.

Пожалуйста, Боже, не надо.

Я снова зашагал, позвякивая пряжками галош мертвеца, а помолодевшая собака мертвеца следовала за мной по пятам. По склону навстречу мне тащился маленький мальчик в стеганой красной куртке и зимних штанах. Он тащил сани за кусок бельевой веревки. Вероятно, направлялся на горку в Кавана-парке.

— Подожди, малыш.

Он недоверчиво посмотрел на меня, но остановился.

— Какой сегодня день? — слова выходили достаточно плавно, но, казалось, цеплялись друг за друга. Я думаю, в этом нет никакого смысла, но именно так я чувствовал и знал почему. Я снова говорил по-английски.

Он бросил на меня взгляд, спрашивающий, родился я глупым или вырос таким.

252

По Фаренгейту, по Цельсию — около -4.