Сказка

— Но это было не так уж плохо, Лия. Даже хорошо. Ты ведь спасла королевство, и не для того, чтобы стать королевой. Ты спасла его потому что его нужно было спасти.

— Так и есть, и ложная скромность нам не требуется после всего, что мы пережили вместе, но ты все еще не понял. Видишь ли, я знала, что Губитель Летучих был моим братом. Клаудия рассказала мне об этом много лет назад, и я обвинила ее во лжи. Пока я с тобой, я всегда буду знать, что должна была сделать все это раньше. Меня удерживала прежде всего эгоистичная потребность любить его память. Пока королевство страдало, я кормила своих гусей, ухаживала за своим садом и жалела себя. Ты… Прости, Чарли, но когда я вижу тебя, я вижу свой позор. Вижу, что я отсиживалась на ферме в то время как моя земля и мой народ медленно гибли вокруг меня. И все это время я знала.

Она плакала. Я потянулся к ней. Она покачала головой и отвернулась, как будто не могла видеть, как я смотрю на ее слезы.

Я сказал:

— Только что, когда ты пришла, Лия, я думал о плохом поступке, который я совершил. Постыдном. Можно тебе про него рассказать?

— Если хочешь. — сказала она, все еще не глядя на меня.

— У меня был друг, Берти Берд. Хороший товарищ, но не очень хороший друг, если ты понимаешь, что я имею в виду. Я пережил трудное время после смерти моей матери. Мой отец тоже переживал плохие времена, но я не очень задумывался о его проблемах, потому что был всего лишь ребенком. Все, что я знал, это то, что он был мне нужен, а его рядом не было. Думаю, ты должна это понимать.

— Ты же знаешь, что я понимаю, — сказала Лия и отпила еще чаю. Она почти опустошила кувшин, а он был большим.

— Мы совершили немало плохих поступков, Берти и я. Но тот, о котором я думал… Там был парк, через который мы обычно срезали путь домой из школы. Кавана-парк. И однажды мы увидели там калеку, который кормил голубей. Он был в шортах, а на ногах у него были большие скобки. Нам с Берти показалось, что он выглядит по-дурацки. Берти называл его «Робо-Чувак».

— Я не знаю, что это та…

— Не бери в голову. Это неважно. Просто он был калекой, сидел там и наслаждался солнцем. Мы с Берти посмотрели друг на друга, и Берти сказал: «Давай стащим его костыли». Я думаю, это была та самая зараза, о котором ты сказала. Зло. Мы выскочили и забрали их, он кричал нам, чтобы мы их вернули, но мы этого не сделали. Вместо этого мы отнесли их на край парка и бросили в утиный пруд. Берти бросил один, а я другой. И все время смеялись. Мы бросили костыли калеки в воду, и как он вообще добрался домой, я не знаю. Они там плавали, а мы смеялись.

Я налил ей остатки чая. Его хватило только на полстакана, и это было хорошо, потому что руки у меня дрожали, а из глаз текли слезы. Я не плакал с тех пор, как жалел своего отца в Глуби Малейн.

— Зачем ты мне это рассказал, Чарли?

Я не знал этого, когда начинал — я думал, что это та история, которую я никогда никому не расскажу, — но теперь понял.

— Я украл и твои костыли. Все, что я могу сказать в свое оправдание, это то, что мне нужно было это сделать.

— Ах, Чарли, — она коснулась моей щеки. — В любом случае ты не мог бы быть счастлив здесь. Ты не из этого мира, ты другой, и если ты не вернешься в ближайшее время, ты поймешь, что не сможешь больше жить ни там, ни там, — она встала. — Я должна идти. Нам еще многое нужно сделать.

Я проводил ее до двери. В восьмом классе мы на уроке английского языка изучали хайку[251], и тогда мне вспомнилось одно из них. Очень нежно я прикоснулся пальцем к ее покрытому струпьями рту.

— Когда есть любовь, шрамы так же красивы, как ямочки на щеках. Я люблю тебя, Лия.

Она коснулась моих губ так же, как я ее.

— Я тоже тебя люблю.

Она выскользнула за дверь и исчезла.

На следующий день пришли в гости Эрис и Джая, обе в комбинезонах и больших соломенных шляпах. Все, кто работал на улице, теперь носили шляпы, потому что солнце светило каждый день, словно компенсируя годы облачности, а кожа у всех — а не только у тех, кто провел долгое время в темнице, — была белой, как рыбий живот.

У нас была хорошая встреча. Женщины рассказывали о работе, которой они занимались, а я о своем выздоровлении, которое теперь почти завершилось. Никто из нас не хотел говорить о Глуби Малейн, о Честных играх, о побеге или о ночных солдатах. И, конечно, о мертвых, которых мы оставили позади. Они рассмеялись, когда я рассказал им, с каким важным видом приходил ко мне Стукс. Я воздержался от рассказа о полуночных визитах Келлина и Петры — в этом не было ничего смешного. Зато узнал, что из Крэтчи прибыл отряд великанов, чтобы присягнуть на верность новой королеве.

Джая заметила мой рюкзак и опустилась перед ним на колени, скользя ладонями по его красному нейлоновому корпусу и черным лямкам. Эрис стояла на коленях рядом с Радар и гладила ее.

— О-о, — сказала Джая, — как красиво, Чарли. Это сделали там, откуда ты пришел?

— Да. Скорее всего, во Вьетнаме.

— Я бы много отдала, чтобы иметь такой же, — она подняла рюкзак за лямки. — Он такой тяжелый! Ты сможешь его нести?

— Я справлюсь, — сказал я и вынужден был улыбнуться. Чертовски верно, он был тяжелым; вместе с моей одеждой и обезьянкой Радар в нем лежал дверной молоток из чистого золота. Клаудия и Вуди настояли, чтобы я его взял.

— Когда ты уходишь? — спросила Эрис.

— Дора сказала, что если завтра я смогу пройти до городских ворот и обратно без обморока, то послезавтра смогу уйти.

— Так скоро? — спросила Джая. — Очень жаль! Знаешь, после работы тут устраивают вечеринки. Там весело.

— Думаю, тебе придется от души повеселиться за нас обоих, — сказал я.

Тем вечером Эрис вернулась ко мне. Она была одна, волосы у нее были распущены, вместо рабочей одежды на ней было красивое платье, и она не теряла даром времени и слов.

— Ляжешь со мной, Чарли?

Я сказал, что был бы счастлив лечь с ней, если она извинит неловкость из-за того, что я до сих пор не имел в жизни такого удовольствия.

— Отлично, — сказала она и начала расстегивать платье. — Тогда можешь запомнить то, чему я тебя научу.

Что касается того, что последовало за этим — если это был секс в благодарность, меня это ни капли не волновало. А если секс из милосердия, то все, что я могу сказать — спасибо милосердию.

Прежде чем я покинул Лилимар, у меня были еще два посетителя. Пришла Клаудия, ведя за локоть Вуди в черном пальто из альпаки. Шрамы на глазах у него сгладились и слегка разошлись, но в просветах я не мог видеть ничего, кроме белизны.

— МЫ ПРИШЛИ ПОЖЕЛАТЬ ТЕБЕ ВСЕГО ХОРОШЕГО И ПОБЛАГОДАРИТЬ! — прогремела Клаудия. Она была слишком близко к левому уху Вуди, и он отстранился, слегка поморщившись. — МЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕМ ОТБЛАГОДАРИТЬ ТЕБЯ КАК СЛЕДУЕТ, ШАРЛИ. РЯДОМ С БАССЕЙНОМ ЭЛЬЗЫ ПОСТАВЯТ ТВОЮ СТАТУЮ. Я УЖЕ ВИДЕЛА РИСУНКИ, И ОНИ ДОВОЛЬНО…

— Эльза умерла с копьем в кишках, — я не понимал, что злюсь на них, пока не услышал свой голос. — Много людей погибло. Тысячи, десятки тысяч, насколько я знаю. Пока вы двое сидели сложа руки. Лию я еще понимаю — ее ослепляла любовь. Она не могла заставить себя поверить, что ее брат был тем, кто сотворил это… это дерьмо. Но вы двое верили, вы знали, и все равно сидели сложа руки.

Они ничего не сказали. Клаудия не смотрела на меня, а Вуди не мог.

— Вы были членами королевской семьи, единственными, кто остался, кроме Лии. По крайней мере, единственными, кто имел значение. Все пошли бы за вами.

— Нет, — сказал Вуди. — Ты ошибаешься, Чарли. Только Лия могла сплотить их. Твой приход заставил ее сделать то, что должна делать королева, — повести за собой людей.

— Но вы ведь никогда не приходили к ней? Не говорили, в чем заключается ее долг, независимо от того, насколько это может ей повредить? Вы были старше ее и, наверное, мудрее и ни разу не дали ей нужный совет?

251

Хайку (хокку) — жанр традиционной японской поэзии, известный с XIV века.