Страница 16 из 16
– Откуда ты все это знаешь?
«Долго на свете живу, – губы рыси изогнулись в улыбке, приподняв мохнатые щеки, усы встали веером. – Думаешь, я всю жизнь на пеньке просидела? Нет, племяшка. Было время, тетка Фрейя по свету гуляла. До Южной Вайхи добиралась. Я и сейчас безлунной ночью прихожу иной раз на тебя поглядеть и на девчонок твоих. Ты-то им, небось, про родню неудобную не говорила?»
На дворе стало совсем темно. Гудрун подобрала медвежью полость и завернулась в нее с головой. Но шкура успела выстыть, и Гудрун тоже прокоченела насквозь. Ей казалось, каждая косточка в ней каменеет и трескается от мороза.
Рысь поглядела на племянницу с жалостью.
«Иди уже, грейся. А девочку я для тебя поищу. По-своему…»
Мне снилось, что я куда-то еду. Сани летели легко – ни кочек, ни ухабов. Внутри еще гнездился озноб, но норка, в которой я лежала, была восхитительно теплой. Правда, тесноватой.
– Тише, киса, тише, – сказала норка. – Никто тебя не обидит. Обморожения не будет, кое-что я еще могу, – голос тоже был теплым, как солнечный свет.
Мр-р-р. Приятная волна прошла по спине – от головы до основания хвоста. И еще раз. И снова.
Обычно я не позволяю себя гладить, но сейчас мне было так хорошо, так уютно – и совершенно неважно, что за человек держит меня в объятиях, как в колыбели, прижимая к теплой груди.
Теплой голой мужской груди…
– Э, подруга! Давай без когтей! Я понял, что ты пришла в себя и хочешь на волю. Все, отпускаю, – меня подхватили, высвобождая из слоев ткани, в которых я запуталась. – Смотри, какая шуба. Устраивайся.
Мех! Серебристый, густой. Шуба пахла не только зверем, но и мужчиной, который только что держал меня на руках. И чего ради я вырвалась? Он же не знает, что я не настоящая кошка. Пусть бы гладил. Он живой и теплый. Живое тепло приятнее неживого и согревает лучше.
– Под шубой телогрей, не замерзнешь.
Мех и правда был, как печь – только мягкая. Незнакомец уложил его круговыми складками, заключив меня в пушистое гнездышко, а сам сел напротив и стал неторопливо застегиваться. Движения пальцев, перебирающих пуговицы, одну за другой, действовали усыпляюще. От слабости мутнело в глазах, разум уплывал в манящую тьму, и я позволила себе поддаться, услышав напоследок:
– Спи, кошка. Не бойся. Теперь все будет хорошо.
В глубине души я опасалась, что спасение мне пригрезилось. Наверно, поэтому и сны видела тревожные. В них были торжественные залы и мрачные своды, гулкие шаги, бряцание кандалов, ружья и сабли. Безжалостный голос читал приговор, и силы, способные разрушить мир, рвались на волю.
Но, открыв глаза, я обнаружила себя в роскошной карете. Лучезар на крюке освещал стены, обитые темно-синим жаккардом. Казалось, ткань подернута легкой изморозью, свитой в затейливые узоры. Такое отменно смотрелось бы на красном – в самый раз для зимней свадьбы! Вернусь, расскажу маме…
Настроение вмиг упало, и сразу стало слышно, как подвывают за стенками кареты духи зимы.
– Как спалось?
Хозяин кареты по-прежнему сидел напротив. На вид не старше тридцати. Сюртук из хорошей шерсти цвета хвои, ворот сорочки так и остался расстегнутым. Волосы рыжие, или скорее медно-каштановые, подстрижены по моде столичной знати. Палевые крапинки на носу обещали к лету расцвести россыпью полноценных веснушек.
Среди тех, в ком сильна вайнская кровь, много рыжих. Но лицо у незнакомца было не вайнское – и глаза не голубые и не серые, а опалово-карие, будто у филина или кота. Может, и светятся в темноте?
Помню, учитель истории говорил, что у ригов издавна встречались такие, как этот господин – темно-рыжие, горбоносые и желтоглазые. Остатки древних племен, населявших полуостров. Вероятно, из тех самых народов моря и солнца.
Но самое примечательное я заметила, когда рыжий господин наклонился извлечь из-под сиденья лаковый короб, обитый планками с магическим орнаментом.
Седая прядь в волосах! Над левым виском словно белилами мазнули.
– Есть хочешь?
Длинные пальцы откинули крышку короба, карета наполнилась ароматами колбас и мяса.
– Вижу, что хочешь!
Я и сама не поняла, как, забыв о манерах, успела соскочить с шубы и сунуть нос внутрь. Это же волшебный сундучок фирмы «Кельскап», да? В «Вестях со всего света» писали, что он способен месяцами предохранять от порчи самые капризные продукты. Даже у нашего бургомистра такого нет!
Рыжий достал складной столик и быстро заставил его разносолами. Хотел подать мне на пол миску с жареной утиной ножкой, но я быстренько вспрыгнула обратно на сиденье. Встала на краешке, с надеждой глядя на своего спаси- теля.
– Желаешь обедать, как воспитанный человек? – он засмеялся и подвинул столик к моему дивану.
Ножка была сочная, с хрусткой румяной корочкой – коготки оближешь. Была и пропала. Кость от нее отправилась в отделение для отходов, а перед мной лег кусочек отварной стерляди. Век не ела ничего вкуснее!
– Молодец, хорошая девочка, – похвалил мой аппетит рыжий господин. – Хотя какая ты девочка? Ты же явно парень, вон какой здоровяк!
Оборотни всегда крупнее обычных зверей. Но за мужчину в кошачьей шубе меня еще никто не принимал.
Протест сам сорвался с губ, хоть я и знала, что выйдет обычное «мяу». То есть необычное. Свое несогласие я высказала хриплым басом – сказалась вынужденная прогулка по морозу, – отчего рыжий только укрепился в своих вы- водах.
– Под хвост заглядывать не буду, поверю на слово. По голосу слышно, что ты самый настоящий кот-производитель из Йагунского Приюта Зимы. Как же ты оказался один в чистом поле? Удрал от хозяев, дурачок? Скажи спасибо, что на тебе печать богини, иначе бы я мимо проехал.
Я навострила уши.
– Ты снежный кот и устойчив к морозу. Но есть стужа, которую даже мне без телогрея долго не выдержать, – выговаривал рыжий, а сам подкладывал в мою миску жирного творога. – Ешь, не стесняйся, пища дает тепло. А я, пожалуй, согреюсь по-своему.
Он сделал глоток из плоской фляжки, одетой в кожу, и я почуяла крепкий запах с анисово-мятным оттенком.
– Кот ты у нас непростой, это ясно, – хозяин кареты бросил в рот стручок маринованного перца. – Интересно, что в тебе такого. Лечишь хвори? Или предсказываешь погоду?
Он наклонился через стол, всматриваясь в меня совиными глазами, и за его добродушной повадкой проглянуло что-то такое, от чего я вновь ощутила на себе мертвящее дыхание стужи.
– Нет, разумеется. Предсказатель не сбежал бы в метель. Может, тебя бросили? Такого красавца?..
Рыжий отдернул занавеску на окне.
Лучше бы он этого не делал!
Мело так, что непонятно было, день снаружи или ночь. Снежные твари бежали вровень с каретой и весело скалились, поворачивая к нам морды.
Мгновение я крепилась, потом решила, что кошке позволительна непосредственность чувств, и зарылась под тяжелую шубу.
– Э, дружок. Ты, я вижу, совсем домашний. Не бойся, вылезай, их уже нет, – рыжий прикрыл занавеску. – Ты словно и на севере не жил.
«Не теряйся, Карин, – сказала я себе. – Ты кошка. Веди себя как кошка. Сделай вид, что шуба тебе интереснее всего на свете».
Шуба и впрямь была диковинной. Мех ворсом и подшерстком походил на волчий, но лежал пышно, как у лисы или песца, переливаясь драгоценным серебром. Модницы, приезжающие в Свеянск, полжизни бы отдали за такое сокро- вище.
– Нравится? Это полярный волк. Редкий в наше время зверь. Редчайший. Не могу похвастать, что добыл его на охоте, да я и не любитель. Эту шкуру мне подарили, когда я впервые приехал в Йагунский Приют Зимы как Фрост.
Фрост?
Граф Даниш-Фрост?!
Протектор Приютов Зимы. Повелитель льдов и морозов. Владыка зимней стихии.
Тот, кого называют Белым Графом.
Кто же еще? Он чувствовал печать богини и видел снежных духов, его карета летела сквозь непогоду, как салазки с горы…
И все же странно. В поэме «Нашествие ланнов» сказано, что у тогдашнего Белого Графа «парой сапфиров сияли глаза» и «волосы вьюгой по ветру вились, белые, точно снега». Когда мы ее проходили, в «Вестях со всего света» как раз появилась гравюра: старый король в обществе трех других ригонских владык стихийных сил. Я высмотрела графа Даниша-Фроста, благородного вида мужчину под сорок, и мое воображение легко превратило его в героя поэмы – с глазами-сапфирами и волосами как снег.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.