Соболево. Книга первая

– Пей. Можешь не напрягаться, всё равно не вспомнишь ничего. Это общая проблема, – он постучал себя пальцем по виску, – Особенно выраженная среди тех, кто близок к Виктору. В общем, отец с врачом этим подружились, ну или вроде того, а может просто на общих интересах сошлись, вот он однажды отцу этого сумасшедшего и показал. Не сразу, но показал. Пытался, видимо, проверить его сначала, хоть каким-то доверием к отцу запастись. Здесь-то и начались все беды. В тот день мы с отцом пришли к нему за чем-то, чего я уже сейчас и не помню. Они с отцом пошли в карантин, ну и меня с собой прихватили. Карантинные боксы были с железными дверьми, как тюремные. Не знаю, чем нужно болеть, чтобы тебя за железной дверью захотели закрыть, но там вот были такие. Между прочим, я таких действительно нигде не видел больше. Возможно, мы не первые, кто здесь страдает от ахнаиризма. Были и до нас, но их просто за кованную из железа дверь сажали. А на двери было два окошка: одно, рассчитанное на выдачу пищи и передачу лекарств пациенту, и второе, зарешечённое, чтобы наблюдать и общаться. Ну вот он окошко открыл и говорит, мол, смотри. Отец в верхнее, а я в нижнее для еды уставился. Лучше б я не смотрел, честное слово, – Егор глаза закрыл и принялся переносицу мять, – Мне тогда всего десять лет было. Настолько сильное впечатление, что в память на всю жизнь врезалось. Я потом много чего видел, но этого… человека…

Егор замолчал, уставившись в пустоту. Ксения сглотнула, ощутив нарастающую в его голосе тревогу. Последний раз она его видела таким, когда мать пропала. Он тогда не знал, куда идти искать её, за что сначала браться, и места себе не находил, не спал сутками, и глаза у него были точно такие же. А тут какая-то история, да ещё и только самое её начало.

– Весь в говне, – внезапно обронил Егор, глядя в пустоту снизу вверх, будто до сих пор был тем самым десятилетним мальчиком, стоящим у дверного окошка карантинного бокса, уставившись на безумца, – Вонь так по носу дала, что глаза заслезились. У него там и окна нет. Не было, то есть. Обросший, ногти обгрызаны до мяса, весь в ссадинах каких-то, будто расчесанная кожа такая, знаешь? И голый полностью. На вопрос отца, почему пророк такой грязный, врач ответил, что панически воды боится, отказывается в неё лезть. И пол у него в палате был разобран, по центру яма выкопана. Он туда свой матрас скинул с кровати и всё остальное, и там спал. Пытались ему пол починить, но он снова разобрал.

– Пророк?..

– Ага. Пророк. Это уже потом отец его так в записях своих называл.

– Почему пророк? – не унималась Ксения.

– Потому что открыл правду.

– В смысле? Какую правду-то?

– Дальше поймёшь. И кстати, врач утверждал, что человек этот не спит вообще.

После этих слов Егор исподлобья посмотрел на Ксению, как бы спрашивая, ничего ли ей это не напоминает. Ксения смутилась.

– И знаешь, я когда на него смотрел, я не только отвращение испытывал, но ещё и страх. Такой страх, который объяснить тяжело. Парализующий, животный страх. Вот ты смотришь на него, и страшно так, что трясёт, но оторваться при этом не можешь, как будто покоряешься ему, как будто тянет к этому ужасу прилипнуть, чтоли. Не знаю, как это объяснить. Я… – голос у отца задрожал, он остановился, прерывисто и глубоко вздохнул и решил глотнуть ещё компота, – Я не спал потом. Ну, то есть спал, но спал очень плохо, мне всё время казалось, что он рядом стоит, у кровати. Это долго не проходило, и я сильно вымотался тогда.

– А дед?

– Они с врачом войну прошли. На сумасшедших насмотрелись. Поэтому им и не страшно было. Страшно не было, но мне казалось всегда, да и сейчас кажется, что если я испытывал липкий этот страх, то они к нему питали такой же прилипчивый интерес. По нему видно было, что он другой. Мне даже человеком его называть трудно – язык не поворачивается. Существо. Это было другое существо, как будто грань человека он перешёл. Презрел всё человеческое: стыд, совесть, предрассудки – всё. Ты не знаешь, не читала, но в Библии изначально люди были такие. Ну, то есть, похожие. Не знающие стыда, добра и зла. Их Бог такими создал. А потом, когда они вкусили знание, им открылся стыд и прочее, Бог их изгнал. Так вот этот как будто вернулся туда, к началу, как будто прикоснулся к божественному.

– Библия? Где ты взял её? Это же книга ересей, она под запретом, – почти шёпотом спросила Ксения, подавшись к отцу и по привычке оглянувшись.

– Книга ересей? Тогда и Симеон еретик. И все мы. Весь ахнаиризм – инверсия этой книги. Ну или почти весь.

Ксения подалась назад, навалившись на спинку кресла. В глазах её, широко распахнутых, показалась растерянность.

– У отца этот сумасшедший вызвал неподдельный интерес, как я уже говорил, и они решили его безумие поглубже исследовать. Вместе с врачом. Как же ж его звали?.. Не помню, хоть убей. Да и сейчас уже нет того, кто мог бы вспомнить. Коллективная амнезия, – отец усмехнулся, – В общем, начал отец с ним регулярно общаться, пытаться выяснить, откуда он, сколько лет ему, и всё такое. Ну а чем ему в деревне ещё было заниматься? Тут хоть какая-то исследовательская деятельность подвернулась. Он пусть и не психиатр, но всё же химик, голову надо чем-то занимать. Они так довольно долго с ним ковырялись, пока в один прекрасный день пророк не услышал, что отец химией занимается. Я подробностей не знаю, но вышло так, что как только он услышал об этом, сразу в решетку вцепился, довольный такой стал, начал отца звать. Отец, значит, как он рассказывал, подошёл к решётке, а сумасшедший начал ему числа диктовать, по кругу. Четыре или пять комбинаций надиктовал точно. Вроде так. Да, кажется так. В общем, отец голову не долго ломал, почти сразу числа эти узнал и понял, что это удельная масса элементов. Так закончились его психотерапевтические увлечения и начались химические.

– Удельная масса элементов? Рецепты какие-то?.. Так вот откуда он получил рецепт этого наркотика?.. Так ведь пророк этот сумасшедший был! Откуда он-то знал какие-то там удельные массы веществ и вот это вот всё? Не складно как-то звучит. Ты не прикалываешься надо мной, пап?

– Прикалываешься? Прикалываешься?! – Егор грозно посмотрел на дочь, – Я рассказываю тебе то, что было. То, что я своими глазами видел! Больше этого никто уже тебе не расскажет, кроме Виктора! И не наркотики это! Ты что, до сих пор… – в этот раз уже он махнул рукой, понимая, что пока не закончит, спорить бесполезно, – Ай, ладно, в тысячный раз даже объяснять не хочется.

– Ладно, пап, хорошо!.. – поторопилась успокоить отца Ксения, – Продолжай пожалуйста. Что это тогда? Если не наркотик, то что? Я сто раз видела, как ведут себя люди после причастия, это же очень похоже на наркоту! Не всегда, но порой всякое случается…

– А ты откуда знаешь вообще, как наркотики действуют?

– Ну так, слышала, видела на вылазках всякое…

– Ну, это не они. И формул там было много. Я не могу утверждать точно, сколько именно Виктор уже разгадал, но началось всё с трёх. Когда первый состав был готов, мы пошли опять к этому пророку. Я отнекивался как мог, не хотел идти, но разве отцу было дело?.. Ещё похуже меня был в этом плане. В общем, пришли мы, отец пророку про свои успехи рассказал и показал колбу с составом. А тот и говорит, мол, дай понюхать. И отец дал. И пророк этот, когда понюхал и убедился, что всё как надо, весь дёргаться начал, как будто пританцовывать, знаешь, но движения были резкие у него такие, рваные, неупорядоченные, не плавные и не живые какие-то. Вот представь его: весь в дерьме, грязный, голый, трясётся как демон… Потом кувыркаться начал, смеяться. Сильно обрадовался, видимо. Было чему. В общем, в конце концов успокоился, опять к отцу и говорит ему, мол, ты выпей, выпей водичку эту. А потом пальцем в яму свою тычет и добавляет, так вкрадчиво и шепотом, мол, Его-о-о, Его-о-о услышишь, понимаешь? Я этого не выдержал, вырвался из руки отцовской ина улицу убежал. Не смог больше смотреть на него и голос его слушать. Да и отец уже как опьянённый был, про меня и думать забыл. В беседу с этим существом погрузился.