Страница 2 из 39
***
В редко посещаемой местности Карста, среди лабиринта скал и пропастей, верхом на лошади пробирался человек. Он останавливался то в одном, то в другом месте по несколько дней.
Его интересовали крутые стены оврагов, берега рек и ручьев, скалистые обломки, но больше всего пещеры и пропасти. Он протискивался в самые тесные ущелья, доставал оттуда то камешек, то кость и, удовлетворенный, продолжал свой путь на восток.
Не считая случайных проводников, а иногда и целой кучки горцев, ему неизменно сопутствовал, словно Робинзону, какой-то Пятница, — на небольшой, но выносливой босняцкой лошади, — и оба путешественника, несмотря на все трудности пути, казались вполне довольными своей судьбой.
В две недели они перебрались уже за Динарские Альпы, в Боснию, где последствия страшной катастрофы надолго задержали их.
Человек этот, о котором идет речь, был Лешек Допотопнов, профессор геологии и палеонтологии[1] в Оксфордском университете. Он совершал научную экскурсию в обществе своего верного слуги Станислава.
Несмотря на молодые годы, профессор пользовался уже большою известностью и был научной силой, с которою считался весь ученый мир. Для нас, неспециалистов, одного этого, конечно, недостаточно было бы для того, чтобы отметить его среди многих товарищей его по науке, если бы не то обстоятельство, что он был не только хорошим знакомым нашего хорошего знакомого, доктора Мухоловкина[2], но даже одним из лучших друзей его со школьной скамьи.
Эти двое старых товарищей, хотя редко виделись друг с другом, сохранили, однако, свою дружбу и поддерживали не частую, правда, и не аккуратную, но чрезвычайно сердечную переписку. Иногда проходил год-два в глухом молчании; иногда же пространные письма встречались и летели одно за другим, и причиной такого необыкновенного усердия всегда была лишь научная новость. Оба жили наукой и для науки. Она заключала в себе весь мир для них, и ей они отдавали все силы своих дарований, все порывы горячих сердец. Один смотрел на свет сквозь очки энтомологии[3], другой сквозь очки геологии, и оба были вполне счастливы.
Положение Допотопнова отличалось от положения Мухоловкина тем, что ему выпало на долю быть апостолом любимой науки. Как профессор, он имел возможность живыми волнами переливать свои знания и увлечения в молодые, алчущие знаний головы. У него было около двухсот слушателей, которых он поучал ежегодно в течение 8-ми месяцев.
Подобно доктору Мухоловкину, Допотопнов был немножко поэт-мечтатель и любил в часы досуга задумываться над неразрешенными загадками своей науки. Профессор мечтал тогда, философствовал и пополнял пробелы блестками своей богатой фантазии. Один лишь доктор Мухоловкин был поверенным этой пылкой души, этого необычайно живого, пытливого ума; он один, вместо того, чтобы расхолаживать приятеля, подливал масла в огонь и вместе с ним ткал тонкую ткань смелых, заманчивых мыслей; он один отвечал на доверие доверием и в свою очередь поверял ему свои заветные энтомологические мечты.
И вот теперь из глухой босняцкой деревушки опять полетело от нашего профессора пространное письмо к доктору Мухоловкину, заключавшее в себе целую кучу свежих, захватывающих новостей.
II
СЛАВА ЛОРДА ПУЦКИНСА
Пусть письмо летит своей дорогой; мы же тем временем заглянем в Лондон. Там живет давнишний наш знакомый, лорд Пуцкинс, прославившийся на весь мир своими приключениями в Татрах, отрогах Карпат.
Как вы помните, мы оставили лорда в Закопани, вместе с доктором Мухоловкиным, спасшим его с риском для собственной жизни, и с поверенным по его делам, сэром Биггсом.
В Закопани все трое сердечно простились друг с другом, и каждый вернулся к своим занятиям. Доктор Мухоловкин — к прерванной работе о каких-то мухах, сэр Биггс — к своим обычным занятиям, лорд же Пуцкинс, вернувшись в Лондон, счел первым своим долгом сделать в Клубе чудаков, председателем которого, как известно, он состоял, доклад о своих необычайных приключениях.
Что творилось в клубе после этого доклада, какие овации устраивали председателю, сколько речей произнесено было в честь его, всего этого, как говорится, ни пером описать, ни в сказке сказать.
Созвано было чрезвычайное собрание, на котором в течение нескольких часов обсуждалась программа чествований и способ увековечения славного имени лорда Пуцкинса.
В конце концов порешили напечатать описание приключений лорда тремя изданиями сразу, начиная с самого дешевого, доступного для всякого кармана, и кончая великолепной книгой, украшенной множеством изящных рисунков, исполненных известнейшими художниками.
Все это обсуждалось и решалось в строжайшей тайне. Пока книга не была напечатана, ни один слух о ней не проник за пределы Клуба чудаков.
Но на третий день по появлении книги в книжных магазинах во всех газетах появились отзывы о необыкновенном сочинении, и в течение двух месяцев раскуплено было 50 изданий.
Лорд Пуцкинс стал героем дня, и приключения его были у всех на устах.
Все говорили о председателе Клуба чудаков, припоминали давнишние его заслуги и единодушно признавали, что он превзошел не только всех товарищей, но и самого себя. Лорд был на вершине славы и известности. И опять он почувствовал себя несчастным благодаря своему неслыханному успеху. Со всех сторон посыпались к нему письма от приятелей, от знакомых и незнакомых поклонников. Первые дни он просматривал все эти послания не без чувства удовольствия, через неделю он уже скучал за этой работой, а еще через неделю и скучать перестал и начал злиться. Наконец, в один прекрасный день вид писем привел его в исступление. Письма, конечно, остались нераспечатанными, а секретарю своему лорд торжественно заявил, чтобы отныне он никаких писем с почты не принимал.
Но положение почтенного председателя от этого ничуть не изменилось к лучшему. Куда он ни являлся, его повсюду забрасывали вопросами, вопросами без конца. Он затыкал уши и убегал от людей и знакомых; но были и такие лица, которых нельзя было не слушать, и он слушал их с улыбкой на дрожавших от досады устах.
Вздумал он как-то заглянуть на скачки. Лишь только он показался там, как к нему сейчас же подошел сэр Джемс Льюнсбюри, член палаты лордов, написавший книгу, толкующую о том мрачном будущем, которое ждет человечество ввиду непрерывно увеличивающегося населения. Он горячо пожал руку лорда и сказал:
— Здравствуйте, лорд, поздравляю вас! В скором времени вы окажетесь величайшим благодетелем человечества.
Лорд Пуцкинс удивленно приподнял брови.
— Я уже лет двадцать тщетно ломаю себе голову над изысканием средства, которое отдалило бы от человечества неизбежную катастрофу, которая явится результатом размножения людей. И вот я прочитал ваши необычайные приключения. Точно луч солнца, упавший в темницу, озарил меня ваш рассказ о чудесном напитке Нуреддина. Этот напиток спасет человечество, даст ему возможность жить в течение многих еще тысячелетий.
— Ничего не понимаю!
— Я в нескольких словах объясню вам, в чем дело. Поверхность земного шара имеет около 9 миллионов географических миль. Из них большую часть занимают океан, леса и горы, годны же для житья лишь около 2 миллионов. Так как всех людей насчитывается около полутора миллиардов, то отсюда на каждую квадратную милю приходится около 750 человек. В настоящее время с таким положением вещей еще мириться бы можно, но население в течение десяти лет увеличивается на 8 %. Через сто лет, следовательно, на земном шаре будет уже 6 миллиардов человек, через два века — 24 миллиарда, через три — 96, т. е. около 48,000 душ на квадратную милю! Но до этого не дойдет! Уже нашим правнукам не хватит места и пищи на земном шаре.
— Все это очень хорошо, или, вернее, очень плохо, но какое же это отношение имеет к напитку Нуреддина?