Страница 6 из 7
Он как бы оказался в тех самых лазурных горах, которые столько лет были перед его глазами на картине. И увидел двух великолепных серебристых драконов. Перед ними лежало большое драконье яйцо, из которого вскоре вылупился маленький дракончик. Малыш и два больших дракона, видимо, его родители, обменялись несколькими фразами на непонятном и очень странно звучащем для человеческого уха языке, а потом драконы выпустили на малыша две мощных струи пламени. Сердце Эврара содрогнулось. Они решили сжечь своего ребёнка! Но, когда через несколько секунд огонь исчез, малыш, судя по всему, чувствовал себя великолепно. Родители что-то ему сказали, и их огромные глаза излучали такую любовь, какой Эврар никогда не видел между людьми.
Тут он очнулся. Всё вокруг было обычным, и это больше всего удивило Эврара. Он был потрясён до самых глубин души. Он даже не подумал о том, откуда взялось это видение, кто и как его послал, он вообще ничего не думал, лишь попытался прийти в себя от потрясения. Когда ему это в основном удалось, он услышал в своём сознании глубокий низкий голос: «Заходи, поговорим». Он сразу понял, что это голос дракона, и это его уже не удивило. Он лишь уточнил:
– Куда идти?
– Лезь в тоннель.
– Но…
– Ничего не бойся.
Он вскоре вылез через ту дыру, в которой исчезли рыцари, но их здесь не было. А перед ним на груде золота сидел серебристый дракон.
– Куда они исчезли? – спросил Эврар.
– Они не исчезли, – улыбнулся дракон. – Я немного искривил пространство, отправил рыцарей попутешествовать, им это будет полезно. Раньше, чем через неделю они не вернутся, а то и месяц пробродят. Так что у нас будет время обо всём поговорить. Я умираю. У меня осталось только два дела: поговорить с тобой и передать золото принцу.
– Но почему именно со мной? – спросил Эврар, явно напрашиваясь на комплименты.
Дракон решил не отказывать ему в комплиментах:
– Из всех живущих в этом мире людей никто не любил и не любит драконов как ты, Эврар. И никто не понял о драконах так много, вообще не располагая почти никакой достоверной информацией. Твоя любовь к нашей породе сделала твои интуиции провидческими. Честно скажу, что для меня это не менее важно, чем для тебя.
– А башня? Это ты мне её подсунул?
– «Подсунул» – интересное слово, образное, но не совсем точное. Я сделал небольшой пробой между двумя мирами. Эта башня действительно существует, но в другом мире, и там она имеет другое наполнение, а в этом мире башня доступна только тебе, что уж совсем не сложно было организовать. А вот над библиотекой мне пришлось потрудиться. Что-то материализовал, что-то переместил, что-то восстановил буквально из пепла. Впрочем, мне нравилось эти заниматься. Я был очень рад тому, что есть человек, для которого это важно. А картина – автопортрет. Ты не представляешь, как трудно укладывать краски на холст при помощи телекинеза, но я очень старался. А как тебе понравился растущий меч?
– Меч великолепный. Только не потребовался.
– Так я же будущее не вижу. То есть вижу, конечно, но не всегда и не всё. Своим решением стать сапожником ты меня очень удивил. Впрочем, это было хорошее решение.
– Ты меня совсем захвалил. Мне казалось, что драконы говорят с людьми очень высокомерно.
– Высокомерны с людьми только скверные драконы и лишь потому, что совершенно не понимают людей, да и не пытаются понимать. А я всю жизнь пытался понять людей. При этом ты всю жизнь пытался понять драконов. Поэтому мы сейчас и разговариваем.
– Как мне к тебе обращаться?
– Зови меня Эол. Полное моё имя очень длинное, и для человека оно фактически непроизносимо, а «Эол» – один из слогов моего имени. Любимый слог.
– Ветер… Хорошо. А как в моём сознании оказалось это видение?
– Точнее было бы сказать, что твоё сознание оказалось внутри моего. Я впустил тебя в своё сознание и показал то моё воспоминание, которое особенно для меня дорого – как я впервые увидел папу и маму.
– Почему же твои родители первым делом ввергли тебя в огонь и почему ты в нём не сгорел? Мы у себя насмотрелись, как действует драконье пламя.
– Ты знаешь, что такое благодатный огонь?
– Конечно. Он сходит на Пасху в Гробе Господнем. Он совершенно не жжёт, во всяком случае в начале.
– Так вот древние, то есть настоящие драконы испускали благодатный огонь. Это энергии Бога, которые драконы аккумулировали в себе, а потом могли делиться ими с теми, кто ещё далек от способности самостоятельно вбирать в себя энергию Бога. Для маленького дракона, каким я был тогда, это своего рода причастие. Так я впервые стал причастен Богу. Связавшись с бесами, драконы стали изрыгать обычное пламя, поэтому вечно ходят с опалёнными мордами. Приспособились, конечно, на мордах у них стал выделяться кремний, но всё-таки драконобесы каждый раз испытывают боль, изрыгая огонь. Они уже и к боли этой привыкли. Ничего не поделаешь, к адскому огню приходиться привыкать уже на земле.
– А, говорят, ты под Бибриком спалил трёх серых драконов. Если это на самом деле было, то, как это могло быть? Ведь ты не изрыгаешь обычный огонь.
– Это было, – грустно сказал Эол, опустив голову. – Своих последних заблудших братьев я спалил именно благодатным огнём. За несколько столетий симбиоза с бесами их драконья природа уже настолько исказилась, что это были скорее демоны во плоти, чем драконы. Они уже не могли переносить малейшего соприкосновения с энергиями Бога. Благодатный огонь испепелил их быстрее, чем могло бы это сделать обычное пламя.
– Эол… Может быть моя просьба прозвучит очень по-детски… Но не мог бы ты дохнуть на меня благодатным огнём?
– Действительно, очень детская просьба, – с удивительной нежностью сказал Эол. – Когда я был малышом, часто просил об этом папу и маму. И они с радостью купали меня в благодатном огне. Как счастливы мы были тогда втроём. Но иногда они отказывали мне, говорили, что я сейчас не готов, что причастие – не детская игрушка, к нему надо относиться очень серьёзно. Я сразу это понял и принял. А ты, дорогой Эврар, никогда не будешь готов к драконьему причастию просто потому, что твоя природа другая, человеческая. Поэтому ты получишь причастие без подготовки. К тому же это необходимо. Ты здесь проведёшь дней десять, а человеческой еды у меня нет, так что подкрепить тебя всё равно придётся. Хотя я уже настолько слаб, что энергии во мне осталось всего чуть-чуть, но тебе, полагаю, хватит. Помолись коротенько, скажешь, когда будешь готов.
Эврар закрыл глаза и постарался помолиться как можно более прочувствованно. Потом открыл глаза и просто кивнул. И тут же оказался внутри золотого пламени. Его душа наполнилась удивительной радостной тишиной. Раньше он не мог бы сказать, что такое счастье, не смог бы, наверное, и теперь, но теперь у него был реальный опыт счастья. Это было похоже на человеческое причастие, только ощущения были неизмеримо сильнее. Потом Эврар не раз думал о том, насколько незаслуженно он получилэтот великий драконий дар, то есть Божий дар, полученный через великого Божьего слугу. Но ведь и всё хорошее мы всегда получаем от Бога незаслуженно. Не по грехам нашим Господь милостив.
Он купался в золотом пламени, наверное, всего несколько секунд, но ему показалось, что целую вечность. Пламя исчезло. Дракон смотрел на него, как любящий отец. Или дед. Разница в возрасте между ними была такова, что дракон годился ему в дедушки не с одним десятком приставок «пра». Эврар чувствовал, как Эол любит его. Это существо высшего порядка дарило любовь вполне заурядному человеку. И это тоже было счастьем. И это тоже был дар Божий.
Эврар только сейчас заметил, какие прекрасные у дракона глаза, какие они бездонные, как там много всего происходит, в этих драконьих глазах. У драконов нет мимики, они не могут выражать своё настроение, работая мускулами лица. Дракон выражает своё отношение к происходящему только глазами, но так он может передать тончайшие оттенки чувств. В глазах дракона то плясали золотые искорки, то проливался фиолетовый дождь, то переливались нежнейшие оттенки зелёного и красного, то словно вспыхивало северное сияние. И всегда было интуитивно понятно, что хочет этим сказать дракон. Эврар теперь знал, какого цвета любовь, хотя и не смог бы передать это словами. Какого цвета опал? Опалового. Точнее ещё никто не смог сказать.