Страница 71 из 128
– Что вы, миссис М! Вы пользуетесь полным доверием Уайтхолла и лично… – он указал пальцем на потолок. Марта и сама это знала:
– Как пользуется полным доверием Филби, – кисло подумала она, – неизвестно зачем отирающийся рядом с Генриком. Впрочем, ясно, почему он это делал, но я не могу пустить за ним слежку даже частным образом. Он профессионал, он все немедленно заметит… – Марта не хотела вызывать подозрений у предполагаемого агента Москвы:
– Но, если я промедлю, он уйдет на восток, – поняла она, – не случайно он в последние годы болтается в Сирии и Турции, изображая журналиста. Оттуда легче добраться до советской границы… – с Генриком говорить было бесполезно:
– Он человек искусства. Он служил в армии, но он не обращает внимания на такие вещи. Для него Филби всего лишь газетчик. Если я его предупрежу о настоящем лице Филби, Генрик мне не поверит. У меня нет доказательств работы Филби на СССР, как нет доказательств касательно Густи. Один подержанный браслет ничего не значит… – сэр Ричард услышал о проверке станции в Западном Берлине, но Марта объяснила свою инициативу рутинными требованиями:
– Нам надо соблюдать правила безопасности… – часы пробили восемь, – Дик со мной согласился… – она перевернула папку с ярлычком: «Тереза». Поверх других документов лежал портрет, сделанный в техническом отделе:
– Она узнала бы руку Аарона, она видела его наброски. Нельзя им рисковать, нельзя показывать ей гамбургский альбом… – в блокноте Марта сделала пометку о будущем полете в Нью-Йорк:
– Я не могу просить о таком Хану по телефону. Заодно встречусь с Деборой и детьми, проведу консультации с нашими коллегами… – она хотела увидеть, как поведет себя Густи:
– Если она знает Шпинне, то есть Паука, она как-то себя выдаст. Мне все равно надо поговорить с ней насчет миссии в СССР. Может быть, я все придумываю. Но ведь он… – раскрыв папку, Марта вгляделась в рисунок, – он не моя фантазия, он существует, и он опасен, как был опасен его отец. Паук, плетущий смертельную паутину… – в дверь постучали.
Она спокойно отозвалась: «Заходи, Густи».
Утренний кофе для участников семинара в Лондонской Школе Гигиены и Тропической Медицины, накрыли на каменной террасе, выходящей в сад. На перилах второго этажа поблескивала позолоченная блоха, переносчик чумных бактерий. Все балконы украсили скульптурами насекомых и животных.
Ева нашла глазами перила с переносчиком клещевого энцефалита:
– В начале прошлого века дядя Шмуэль умер от него в Америке. Теперь у нас есть вакцина… – прививка от энцефалита появилась до войны, – но она еще в стадии исследования. О массовой защите речь пока не идет… – в метро, по дороге на Гоуэр-стрит, Маргарита заметила:
– Учитывая, что мы не побороли черную оспу, чуму, холеру и проказу, энцефалитные заболевания, стоят в конце списка Всемирной Организации Здравоохранения. Мой дедушка скончался от тифа в Мехико… – Маргарита вздохнула, – хотя бы от него мы сейчас вакцинируем…
Портреты деда и отца Маргариты висели в вестибюле института, рядом с фотографиями профессоров и Нобелевских лауреатов. Афиша на стене сообщала:
– Ежегодный симпозиум по тропическим заболеваниям, 10—11 апреля 1961 года… – девушки приезжали на заседания в скромных, как их называла Маргарита, научных костюмах, неброского твида. Доктор Кардозо незаметно коснулась тонкой цепочки крестика:
– Сабина уговаривала меня надеть пурпурную блузку, но это слишком вызывающе, я еще не защитила докторат… – Сабина пожала плечами:
– Ты выступаешь с докладом. Ладно, бери белый шелк… – Маргарита застегивала перламутровые пуговицы, – с твоей внешностью на тебя все равно все будут смотреть… – доктор Кардозо улыбнулась:
– Скорее смотрят на Еву. Аспиранты вчера в ней чуть дырку не проглядели…
Несмотря на студенческий статус, Ева носила пурпур под пиджаком серого твида, с кантом лиловой замши. Туфли и сумочка у нее были от Феррагамо, длинные ноги облегали нейлоновые чулки. За ранней сигаретой в саду хэмпстедского особняка Ева призналась:
– На мою ногу мало кто шьет приличную обувь… – она повертела длинной ступней, – если говорить в континентальных мерках, у меня сорок первый размер… – девушка фыркнула:
– Хаиму мои баскетбольные кеды пока велики, ему всего одиннадцать лет. Туфли мне прислали бесплатно, я снималась в рекламе Феррагамо для Vogue… – даже на небольшой шпильке Ева была выше почти всех собравшихся. Стянув темные волосы в строгий узел, девушка едва тронула тушью длинные ресницы. Сабина настояла на помаде и румянах для Маргариты:
– Там будут молодые доктора, – подмигнула она девушке, – а тебе всего двадцать два года… – доктор Кардозо привыкла считать себя старше:
– Это все Африка, – поняла девушка, – когда ты один врач на территорию размером в две Бельгии, невольно ведешь себя по-другому…
Она вспомнила долгие переговоры с деревенскими шаманами, испуганных женщин, прячущих детей от вакцинации, стоячую воду озер, набитую паразитами, пропитанный влагой воздух, незалеченные язвы пациентов, пистолет в кармане докторской куртки:
– Правильно Виллем говорил, – она вытащила из сумочки текст доклада, – в Африке один год считается за пять лет… – Сабина деликатно молчала, но Маргарита знала о тонких морщинках под ее большими голубыми глазами:
– Хорошо, что мерзавец Шуман не утащил меня дальше в глушь, – вздохнула она, – но я бы, конечно, вырвалась. У любой на моем месте появились бы морщины. Тетя Марта в моем возрасте успела овдоветь. Теодор-Генрих попал в руки нацистов, она скрывалась от гестапо, кочевала по СССР, спасая себя и Виллема… – подумав о кузене и Африке, Маргарита отогнала мысли о Джо:
– Его больше нет, – упрямо сказала себе девушка, – он существует, но он меня не интересует. Пусть что хочет, то и делает, он ко мне больше никакого отношения не имеет… – сердце все равно болело. Она вздрогнула от прикосновения прохладной, ласковой руки. Серо-синие глаза Евы пристально смотрели на нее:
– Все пройдет хорошо, – неслышно шепнула кузина, – мы с тобой вчера репетировали, у тебя все подготовлено. Насчет вопросов не беспокойся, я задам первые два, об остальных позаботятся ребята… – Ева кивнула в сторону стайки парней, аспирантов института. Маргарита невольно хихикнула:
– Ты словно цветок, а они пчелы. Компания вьется вокруг тебя со вчерашнего дня… – Ева пристроила пустую чашку на столик:
– Может быть, я схожу потанцевать, – она смешно сморщила нос, – в субботу мы с Джоном улетаем в Марокко, где, как и в Конго, танцев не ожидается… – Маргарита усмехнулась
– В Леопольдвиле есть ночные клубы, но приличные девушки туда не ходят. Наслаждайся свободой, пока ты в Лондоне… – она танцевала с Джо в Париже, в подвальчике на Монмартре:
– Мы целовались в подворотне… – на губах зашипело сухое шампанское, – я видела, что он еле сдерживается. Может быть, стоило тогда… – она одернула себя:
– Кюре прав, нельзя размениваться по мелочам. Надо молиться святым Елизавете и Виллему, избавляющим от греховных страстей… – Маргарита, врач, знала, что надо делать, но напоминала себе:
– Такое тоже запрещено. Целомудрие есть целомудрие, верующей девушке не пристало заниматься этими вещами. Надо терпеть и думать о работе… – она не сомневалась, что бывший жених терпеть не собирается:
– Он, наверное, завел себе подружку из местных, – хмыкнула Маргарита, – но в Париж он ее не привезет. Он не Виллем, действительно любивший Клэр. Виллем ничего бы не побоялся, а Джо трус, привыкший сидеть у материнской юбки… – Ева пожала ей руку:
– Не волнуйся, милая, все пройдет отлично… – Маргарита почувствовала спокойное тепло:
– Она права, никак иначе быть не может. Я посылала черновик доклада научному руководителю, он согласился с моими выводами… – Маргарита говорила о протоколе лечения второй стадии сонной болезни. На ступенях террасы зазвенел медный колокольчик, кто-то из профессоров откашлялся:
– Коллеги, заседания по секциям начинаются через пять минут. Список комнат находится в ваших папках… – седоватый человек в очках и сером пиджаке подхватил бесхозную папку. Таблички с именем он не носил: