Страница 99 из 169
– У него круги под глазами и заметна щетина, – хмыкнул Леон, – но так даже лучше. Честный служитель закона, он выполнял гражданский долг… – Фридрих упомянул об участии в съезде ХСС:
– Я католик, верующий человек, – серьезно сказал парень, – я немец и не могу мириться с тем, что по нашей земле беспрепятственно разгуливают советские шпионы. Хватит и того, что половина Германии превращена в страну рабов, страдающих под пятой коммунизма… – Леон склонил голову:
– Он обещает сделать все, чтобы жители Германии спали спокойно. Молодец, он вызывает доверие, несмотря на молодость… – Леон приглушил звук на телевизоре.
Он успел поговорить с Нью-Йорком, застав жену и сына за утренними сборами. Об убийстве Бандеры он, конечно, не заикался. Леон не хотел волновать жену:
– Ривка и так беспокоилась, что я полетел в Европу. Она думала, что я начну искать виновных в смерти родителей, мстить им… – он вспомнил выстрел, разнесший затылок Катрин, светлые, испачканные кровью волосы:
– Что искать… – Леон потушил сигарету, – она предала моих стариков, донесла на них немцам, а немцы либо погибли, либо сидят сейчас на теплых должностях, как комиссар. Может быть, он тоже депортировал евреев из Мюнхена. Прошлого не изменишь, но можно изменить будущее… – с сыном он поболтал по-французски. Джошуа хорошо давались языки, обучение в его школе тоже велось на французском:
– Он хочет работать на правительство, в Государственном Департаменте… – Леон повертел блокнот, – но денег в таких делах нет вообще. Посмотрим, как все дальше пойдет… – сына пригласили на большой ханукальный праздник к Горовицам:
– Прилетает Аарон из Израиля. Траур по дяде Меиру к тому времени закончится, – заметил мальчик, – они устраивают театральное представление. Мы с Хаимом будем еврейскими воинами… – из блокнота выпали два наброска, руки полицейского художника. Леон рассматривал эскизы:
– Они меня тоже, наверняка, запомнили. Но откуда русским знать, кто я такой? Прохожий и прохожий…
Младший, светловолосый юноша, следивший за Бандерой, кого-то неуловимо напоминал Леону. Он рассматривал легкий шрам на щеке молодого человека. В ушах зазвучал возбужденный голос жены:
– Тогда еще не жены, – поправил себя Леон, – мы хотели сходить в кино, но оказались в полицейском участке. Ривка наткнулась в очереди за пончиками на советских шпионов. Одного из них, светловолосого, Ривка видела в Бруклине, и узнала его… – парнишка на эскизе тоже, странным образом, напоминал вице-президента Вулфа. Леон сверился с записной книжкой:
– Номер больницы, домашний телефон, где-то я его найду, несомненно… – он помнил, что командира после войны пытались убить русские, – даже если немцы положат дело под сукно, мы этого так не оставим… – он набрал отельный коммутатор:
– Пожалуйста, Бельгию, Мон-Сен-Мартен, рудничный госпиталь. Мне нужен главный врач, господин Гольдберг.
Интерлюдия
Британия, ноябрь 1959
Лондон
На беленых, облупившихся ступенях маленькой террасы золотились палые листья дуба. У перил стояла высокая коляска синего бархата. Из кашемирового, отороченного кружевом одеяльца, раздался младенческий смешок. Пухлая ручка протянулась вверх, ребенок уцепился за самодельные бусы из желудей. Наклонившись над коляской, Густи ахнула:
– Мисс Вера, он улыбается! То есть простите, – девушка смутилась, – миссис Мэдисон…
Моль расставляла на круглом столе кофейник и чашки. Погода в Лондоне установилась теплая. Густи носила только твидовый жакет, с замотанным вокруг шеи полосатым шарфом от Missoni. Моль встретила ее в домашнем платье, с шалью на плечах. Юного тезку наследника престола, тоже Чарльза, обрядили в кофточку с якорями, и такой же чепчик. В кресле-качалке на террасе, Густи заметила клубок пряжи с воткнутыми в него спицами. Перехватив ее взгляд, Моль смутилась:
– Я всегда неплохо вязала. Спасибо за цветы, леди Кроу, за подарки…
Густи приехала в скромный домик на севере Лондона по просьбе тети Марты. Официально считалось, что миссис М, с вернувшимся из долгой деловой поездки мужем, находится в отпуске. Густи знала, что тетя и Волк отправились в Балморал, к ее величеству:
– Дядя Максим доложит об исходе миссии в Россию… – в автобусе девушка склонилась над учебником литовского, – и он, и тетя Марта считают, что его светлость жив… – так считали и все обитатели детских на Ганновер-сквер. Густи видела уверенность во взгляде наследного герцога. Полина, готовя с ней обед, заметила:
– Маленький Джон всегда говорил, чтобы я не теряла надежды, Густи. Я знаю, что папа жив, что он вернется домой, в Англию… – где сейчас обретался Теодор-Генрих, знали только старшие:
– То есть я, Максим и Маленький Джон… – Густи погладила рыжие кудряшки девочки, – остальные считают, что он учится в Германии, в Геттингене, где учился его отец. Даже Ворону я ничего не рассказывала, хоть он мне и брат… – пока разговора о поездке Густи в СССР не заходило:
– Тебе едва исполнилось девятнадцать, – сухо сказала тетя Марта, – ты не закончила университет. Сиди под моим крылом, спокойно работай… – Густи вскинула подбородок:
– То есть анализируй советские газеты. Счета за бекон я больше не печатаю, но, тетя Марта, вы в моем возрасте водили за нос гестапо после июльского покушения…
Красивое лицо тети замкнулось, она прошлась по кабинету. Густи смотрела на твердые плечи, в жакете от Шанель, на нитку жемчуга вокруг стройной шеи:
– Бабушка Анна была комиссаром. Даже Моль в девятнадцать лет прыгала с парашютом в оккупированную Францию… – сделала еще одну попытку Густи, – я читала папку Трезора, то есть мисс Веры… – тетя постучала сигаретой о золотой портсигар:
– Никому я не пожелаю такой судьбы, как у меня в двадцать лет, а что касается мисс Веры, то не все данные попадают в папки, моя дорогая…
Весной, когда Густи перебралась на этаж Х, Моль, признанная старая дева и синий чулок, неожиданно вышла замуж, за пожилого, как о нем думала Густи, аналитика, бездетного вдовца, на пятом десятке лет:
– Ему почти пятьдесят. Он воевал при Дюнкерке, в Северной Африке, с дядей Джоном, а потом пришел в Секретную Службу. Его жена и сын погибли в Лондоне, при бомбежке. Он работал в оккупированной Европе и ничего не знал об их судьбе…
В июле, через четыре месяца после свадьбы, у Моли, теперь миссис Мэдисон, еще более неожиданно родился мальчик, Чарльз. Посчитав, Густи поняла, что бывшая начальница всего на два года старше тети Марты:
– Ей только тридцать семь, – с удивлением подумала девушка, – а и она, и тетя Марта кажутся пятидесятилетними. Все из-за войны. Хотя тетя с возвращением Волка стала лучше выглядеть… – позвонив Густи из Балморала тетя распорядилась:
– Рождество только через полтора месяца, но ранние подарки никогда не помешают. Когда родился Чарльз, мы ей преподнесли коляску от отдела, а сейчас отвези ей сертификаты в Harrods. Они лежат в моем столе, ящик не заперт…
Густи свободно заходила в кабинет тети, однако не знала шифров от трех встроенных в стену сейфов, или мест хранения ключей от закрытых на замок шкафов и ящиков. Разлив кофе, Моль подхватила ребенка:
– Конечно, улыбается, – заворковала мисс Вера, – наш малыш давно узнает маму и папу. Ешьте штрудель, леди Кроу… – мисс Вера всегда пользовалась ее титулом, – яблоки в этом году хорошие, я сварила джем, посушила плоды…
В крохотном садике росло несколько деревьев и кусты малины. Рядом притулился крепкий сарайчик. Кормя сына, накрыв его шалью, Моль махнула в сторону черепичной крыши:
– Владения Джеймса. Он там с инструментами возится. Он был у меня инструктором на курсе взрывного дела, в сороковом году… – бледные щеки женщины слегка покраснели, – а в армии он служил сапером, то есть командиром саперного батальона. Но домой он взрывчатку не носит… – мисс Вера весело фыркнула, – и вообще, он сейчас занимается анализом военного потенциала стран Варшавского договора…