Страница 81 из 169
– Вроде бы, она бросила Королёва и теперь живет со своим партнером, – усмехнулась Циона, – Королёв тоже сюда явился и разгуливает с кислым лицом… – готовясь к операции, Циона прочла достаточно сплетен, в агентурных донесениях из творческих кругов. На сплетнях и поймали товарища Яринич, Ладу. Циона, разумеется, не присутствовала на беседе с актрисой, но знала, что мимо внимания комитета не прошли запрещенные стихи Пастернака и сомнительные, по выражению куратора «Мосфильма», вечеринки в квартире на Пресне:
– Мы бы ей инкриминировали связи с иностранцами, – заметил коллега в разговоре с Ционой, – однако она собирала только нашу молодежь. Но и пожилые люди к ней ходили… – он ловким жестом вытащил бумагу, – к сожалению, наши источники не смогли вспомнить имя и внешность гостя… – он развел руками: «Алкоголь оказал свое влияние».
Гости Лады Циону интересовали меньше всего. Согласно утвержденному сценарию, Лада должна была отказаться от возвращения на Чек-Пойнт-Чарли вечером, после премьеры фильма:
– Она отправится в ближайшее отделение полиции, на Цоо, – присев на резной стул, Циона закурила, – заявит, что выбрала свободу и откажется от пресс-конференций… – сама Циона должна была взять такси до Чек-Пойнт-Чарли:
– Держи карман шире, – издевательски ухмыльнулась она, – товарищ Яринич до полиции не дойдет… – в подкладке ее сумочки лежал бельгийский браунинг. Восточных пограничников предупредили, контроль на западе никого не обыскивал:
– Наоборот, всем восточным немцам в Западном Берлине, вручают сто марок в знак приветствия… – она оправила юбку цвета осенней листвы, – жаль, что мне их никак не получить… – кроме оружия, в сумочке Ционы покоилась толстенькая стопка американских купюр:
– Суточные, командировочные, деньги на расходы, – она огладила блестящий нейлон чулок, – Комитет не жалеет денег. Давид вообще живет во дворце… – весну и начало лета Циона провела на Аральском море. Она купалась, ходила под парусом, завтракала свежей клубникой и домашним творогом. Профессор Кардозо ничего о ее плане не подозревал:
– Он был озабочен исследованиями, – Циона зевнула, – они работают над таблетками, предотвращающими зачатие… – сама она ничего такого пить не собиралась:
– Мне едва перевалило за тридцать, у меня и Макса родятся еще дети, – уверенно сказала себе Циона, – но сначала мы привезем домой Фредерику и найдем нашего мальчика… – следы фальшивой Генкиной, правда, пока затерялись:
– Найдутся, – она поднялась, – когда примется за дело Макс… – с мужем Циона простилась нежно, пообещав увидеться с ним осенью:
– К тому времени я тебе приготовлю подарок, – смешливо пообещал Давид, – уверен, он тебя развлечет… – Циона подумала о портативном японском транзисторе:
– Впрочем, приемник или драгоценности мне купит Макс… – она не интересовалась у Шелепина судьбой мужа первого:
– Он сдох в своем дерьме, как и положено… – заперев номер, Циона повертела на пальце массивную блямбу ключа, – я ему почти сделала трепанацию черепа, как сказал бы Давид. Он сдох и остальные тоже мертвы, никто меня не найдет… – отдав ключи дежурной по этажу, в форменном платье, Циона подумала, что женщина по возрасту могла состоять в Лиге Немецких Девушек:
– Наверняка, состояла, как здешние мужчины ходили в Гитлерюгенд… – она простучала каблуками к лестнице, – они сменили Гитлера на Ленина, но никакой разницы нет… – в половине десятого утра Циону и Ладу забирала из гостиницы машина местной службы безопасности:
– Лада догадалась, что я связана с Комитетом, она не дура, но она будет молчать. Трупы не разговаривают… – паспорт Лады Ционе в общем не был нужен:
– Но мне нужно время, – вздохнула женщина, – пока полиция займется нашим исчезновением, я выберусь из Западного Берлина… – она хотела украсть подходящий документ. Просить снабдить ее подлинным паспортом, с переклеенной фотографией, как группу Лемана, было бы слишком подозрительно. Циона бросила взгляд на большие часы в вестибюле:
– Потерпи, – велела себе она, – остался всего час, то есть день. Через час мы окажемся на западе, а вечером я буду свободна…
Вскинув голову, она вошла в украшенную портретами Ленина и Маркса, пышную, в бюргерском стиле, столовую.
В стеганой, черной кожи сумочке Лады, кроме советского паспорта, лежало несколько американских купюр. Суточные ей выдали в Москве, вернув паспорт с западногерманской визой. Советский Союз установил дипломатические отношения с ФРГ всего три года назад, после визита в Москву канцлера Аденауэра.
Лада оглядела медленно двигающуюся очередь к будке на западной стороне Чек-Пойнт-Чарли:
– Здесь, кажется, все немцы, кроме меня и Саломеи Александровны… – женщина почти дышала ей в затылок, – немцам не нужны визы в Западный Берлин… – считая Германскую Демократическую Республику незаконной, Бонн не признавал восточных паспортов:
– Для запада они такие же граждане, как жители Гамбурга или Франкфурта, – подумала Лада, – недаром каждый день кто-то, перейдя границу, не возвращается на восток…
Советскую делегацию почти не подпускали к молодым актерам и режиссерам из Восточного Берлина. На каждой встрече или даже за чашкой кофе в театральном буфете непременно, присутствовал хорошо знакомый Ладе, обаятельный молодой человек:
– Представитель министерства культуры… – горько улыбнулась девушка, – только кабинет у него находится на Лубянке… – Ладу вызвали в здание Комитета звонком, после возвращения со съемок из Средней Азии. На беседе, как выразился молодой человек, она поняла, что кто-то из ее приятелей бегает в КГБ с доносами:
– Это не мог быть товарищ Котов… – несмотря на осенний ветерок, Лада почувствовала сладкое тепло, внутри, – он сидел, он бы никогда не сообщил о стихах Пастернака, или о моих похвалах западному образу жизни. Нет, это кто-то из молодежи… – Ладе не хотелось размышлять о том, кто из ее знакомых оказался стукачом:
– Королёв на содержании у Комитета, к гадалке не ходи, – она вздохнула, – и Саломея Александровна тоже… – на нее повеяло духами женщины, прохладным ароматом лаванды, – но меня это не интересует. Главное, что они не упомянули товарища Котова… – Лада не собиралась ставить под удар любимого человека:
– Он ничего не узнает, – успокоила себя девушка, – в Комитете мне велели вести себя как можно тише. Никаких пресс-конференций или заявлений для печати. Я попрошу вызвать из Парижа товарища де Лу, то есть месье де Лу… – беседуя с Ладой, комитетчик уверенно заявил:
– Он приедет, не волнуйтесь. Судя по фотографиям с парижского фестиваля, по вашим данным… – Ладе пришлось рассказать о встрече на Пер-Лашез, – господин заместитель министра увлекся вами не на шутку. Немудрено… – молодой человек поиграл паркером, – ему за сорок. Опасный возраст, как говорится… – он подмигнул Ладе:
– Вы справитесь. У вас есть опыт отношений с мужчинами средних лет и даже старше… – девушке стало противно, однако она велела себе молчать:
– Другого выбора у меня не было… – она сжала руки в лайковых перчатках, – иначе меня ждали суд и колония за распространение антисоветской литературы… – комитетчик безмятежно улыбался:
– Пять лет, Лада Михайловна, – сообщил он, – но на зоне вам вкатят еще пятерку. Всегда найдется, за что, не сомневайтесь… – он окинул ее откровенным взглядом:
– Девушка вы видная. Королевы барака, что называется, вас в покое не оставят. Либо уляжетесь на нары, под какую-нибудь уголовницу, либо забеременеете от конвоира, чтобы облегчить себе условия содержания… – он сбил пылинку с шелкового галстука, – либо и то, и другое. Но вы выкинете, на зоне редко кто донашивает до срока. Амнистия на вас не распространяется. Вы выйдете на свободу на четвертом десятке, без зубов, с наколками и туберкулезом… – Лада сглотнула:
– Он обещал, что через год я вернусь в СССР. Я сказала товарищу Котову, что могу поехать в командировку, в Берлин или Прагу… – ласковые губы коснулись ее виска, он поцеловал раскрасневшуюся щеку: