Страница 132 из 169
– В то время Израиль готовился к Синайской кампании. Генерал Даян не мог сказать ничего другого, особенно на погребении жертвы арабского террора. Он вообще ястреб, как их называет дядя Авраам… – в углу деревянной будочки стояла винтовка Аарона. Наверх вела шаткая лесенка. Окна на посту закрыли жалюзи, однако ночной холод проникал внутрь, залезая под куртку, свитер и рубашку. Уткнув нос в уставной шарф, юноша склонился над стальной чашкой кофе. Зная о его религиозности, ребята, предыдущие дежурные, оставляли включенным в розетку бак с водой. На столике притулилась банка молотого кофе, сахар и консервированное молоко:
– Хорошо, что к вышке протянули электричество, – Аарон чихнул, – но я все равно не могу включить свет. Не только из-за шабата, но и по правилам безопасности… – курить дежурным разрешали, но Аарон соблюдал субботу:
– Писать тоже нельзя, хотя в таком холоде много и не напишешь… – он носил толстые перчатки, – остается только читать Тору или конверты из дома… – весточки от матери приходили каждую неделю. Аарон знал об успехах младшего брата в школе:
– Все учителя вспоминают тебя… – он всматривался в ровный почерк, – они говорят, что вы с Хаимом похожи серьезностью. Ирена тоже преуспевает в подготовительном классе, она всеобщая любимица… – мать присылала и фотографии:
– Мы все ждем тебя, милый мой, – он разглядывал знакомую гостиную в квартире Горовицей, – ребе посылает тебе благословение… – Ева тоже отправляла открытки из Балтимора:
– Тетя Дебора беспокоилась за мою студенческую квартирку, но, как видишь, у меня здесь тоже все цветет… – названая сестра развела на подоконниках розы и герань, в углу комнаты стояло лимонное дерево:
– Зима выпала холодной, но моим цветам морозы не мешают… – Аарон нисколько в этом не сомневался. На коленях сестры свернулся смешной пятнистый клубочек:
– Я не стала называть его Ринченом, – Ева нарисовала грустную рожицу, – он Корсар, в честь погибшего Корсара и потому, что его нашли в пустой лодке на Ист-Ривер… – приютского щенка Еве сосватала, как выражалась сестра, мисс Кэтрин Бромли:
– После смерти мистера Зильбера она продолжила его работу в обществе защиты животных. Она и нашла мне малыша, после твоего отъезда. Он дворняга, но очень умный и преданный пес… – в Меа Шеарим животных никто не держал:
– Хотя рав Арье Левин любит кошек, – улыбнулся Аарон, – и всегда подкармливает птиц… – Аарон и сам носил в карманах военной формы крошки хлеба. После завтрака, выходя из столовой, он вскидывал голову:
– Странно, в Израиле голуби обычно коричневые, а сюда прилетают только белые птицы… – голуби порхали рядом, садились ему на плечи, доверчиво клевали крошки из ладони:
– С тех пор, как ты уехал, – писала мать, – Хаим ухаживает за голубятней, но птицы больше не появляются, домик стоит пустым. Мой милый, возвращайся домой быстрее. После Еврейской Теологической Семинарии ты сможешь устроиться помощником раввина в любую синагогу на Манхэттене… – Аарон подумал о новостях в газете:
– Америка посылает солдат во Вьетнам. Папа стал капелланом в армии, не имея никакого военного опыта. Мне, после двух лет в Цахале, будет легче… – он еще не решил, что ему делать:
– Дядя Меир погиб, маме нужна поддержка с младшими. Ева вряд ли осядет в Нью-Йорке, она выбрала специализацию по тропическим болезням… – сестра хотела вернуться в Индию:
– Я связалась с Бомбеем, – написала Ева, – в госпитале Святого Фомы меня ждут. Пока рано о таком говорить, я всего лишь на первом курсе, но летом я публикую первую статью, в соавторстве с Маргаритой. Мы хотим работать вместе, пусть и на разных континентах. Судя по ее работам, она обещает стать выдающимся исследователем… – Аарон, было, попытался спросить совета у ребе. Из Бруклина пришло короткое письмо, где он прочел обычное наставление:
– Следуй своей дорогой, не сбивайся с пути, – хмыкнул юноша, – читай Теилим, то есть Псалмы… – он всегда брал на дежурство карманный томик Танаха. Вернув письмо матери в книгу, Аарон поднял глаза. Юноша насторожился, в непроницаемой черноте горизонта ему почудилось движение:
– Всего лишь птица, – успокоено понял Аарон, – кажется, тоже белая… – дежурного на посту снабжали мощным биноклем. Открыв ставни, поднеся оптику к глазам, он полюбовался одиноким голубем:
– Она… Хана, тоже похожа на перелетную птицу, – Аарон все время возвращался к ней мыслями, – она хрупкая, изящная, словно голубка… – жалюзи зашуршали под ветром, зашелестели страницы Танаха. Над базой прокатился раскат грома, в холмах опять забили молнии. Яркий свет упал на черные буквы:
– Белый огонь на черном огне, – вспомнил Аарон, – каббалисты, мистики, считают, что истинный смысл Торы не в словах, а в промежутках между ними… – эти строки он знал наизусть:
– Встань, подруга моя, прекрасная моя, ступай за мною. Зима прошла, дождь миновал, удалился. Цветы показались на земле, время пения настало, голос горлицы слышен в стране нашей. На смоковнице зреют плоды, виноградные лозы в цвету благоухают. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, иди за мной! Голубка моя в расселинах скал, под кровом уступов! Дай мне увидеть лик твой, дай мне услышать голос твой! Ибо голос твой сладок, и лик твой прекрасен… – гроза затихала, уходя на север, редкие капли постукивали по крыше вышки.
Аарон услышал скрип ступеней, шорох снаружи. Потянувшись за винтовкой, он как всегда забыл о своем росте. Юноша стукнулся головой о шифер:
– Шабат, нельзя ругаться… – он потер затылок, – дежурку не рассчитывали на таких высоких, как я… – он ожидал увидеть сержанта:
– Дождь почти закончился. Может быть, мне решили устроить внеурочную проверку. Хотя четыре часа ночи на дворе, почему ему не спится…
На него пахнуло горьковатым ароматом цветов, влажным запахом ливня. Она собрала черные волосы на затылке, но одна прядь, выскользнув из пучка, падала на промокший воротник рубашки. В вырезе блеснуло белое, нежное, она взмахнула ресницами:
– Кузен, то есть Аарон, я хотела, хотела… – он больше ничего не мог сделать:
– Горлица моя, моя голубка. Это о ней, о Хане. Голос твой сладок и лик твой прекрасен…
Робко протянув руку, он коснулся мягкого локона, маленького уха, провел пальцами вниз. Там все было жарким, она покачнулась, едва удерживаясь на ступеньке. Лестница зашаталась под ветром, Аарон спохватился:
– Что я делаю, она сейчас сорвется. Не сорвется, я никуда ее не отпущу… – Хана приникла к нему, закрыв глаза. Одной рукой удерживая девушку, он искал губами ее губы:
– Как ты прекрасна, возлюбленная моя, как прекрасна… – шептал Аарон. Дверь вышки захлопнулась, винтовка полетела прочь:
– Очи твои, очи голубиные… – обнимая Хану, он опустился с ней на пол.
Жалюзи плотно закрыли, но Хана, пошевелившись, решила, что на дворе рассвело. Сквозь щели пробивался туманный луч солнца, снаружи щебетали птицы. Растрепанная голова девушки лежала на плече Аарона. Даже во сне он не выпускал ее из рук, баюкая под армейской курткой:
– Это его одежда, – Хана сладко зевнула, – все сухое. Мои брюки и рубашка промокли, пока я сюда бежала… – она выскользнула из солдатской казармы, когда ребята нехотя потянулись по кроватям:
– Половина четвертого ночи… – жалобно сказала девушка, – милые мои, хоть и Шабат на дворе, но ваши командиры меня не похвалят. Тем более, завтра еще один концерт… – ей не хотелось подниматься с половиц будки, не хотелось никуда уходить:
– Я обещала ребятам настоящее парижское кабаре, – задорно подумала Хана, – они его и получат. Только мне недолго осталось выступать на сцене… – ночью Аарон сказал ей, что хупу можно поставить прямо на базе:
– Рав Яаков приедет в воскресенье утром… – он целовал маленькую грудь, худые ребра, касался губами теплого живота, вдыхал запах мускуса, – миньян здесь найдется, даже десять миньянов. Мне дадут разрешение на свадьбу, ничего необычного в этом нет. У нас много женатых бойцов, евреи из Северной Африки рано идут под хупу. Меня поведет дядя Авраам, а тебя Анна…