Страница 1 из 4

Семь летучих пассажиров

Москвина Марина

Марина Москвина

Рисунки М. Спеховой

Голова профессора Шишкина

Нет на свете, скажу вам, человека серьёзнее моего папы. Даже среди родственников по его линии. Хотя в нашем роду люди наисерьёзнейшие, кроме дедушкиного брата – дядя Вани из Витебска. Этот наш дядя Ваня, во-первых, единственный блондин. А во-вторых, он всегда был с причудами и любил надевать на голову капроновый чулок.

В этом смысле у папы с нашим дядей Ваней – ничего общего. Папе не то что в зрелом возрасте, в детстве такое бы в голову не пришло. Достаточно взглянуть на его детскую фотографию: стоит на стуле, в коротеньких штанах, майке, пухленький такой, а лицо – настоящего взрослого человека.

Раз только в день своего совершеннолетия папа поступил легкомысленно. Он упросил старушку – соседку по их коммунальной квартире – сделать ему брюки-клёш. В новой тельняшке и в таких вот брюках с клиньями из другого материала папа куда-то ушёл и на свой день рождения не явился.

Напрасно ожидали папу бабушка, дедушка и друг дедушки Кошкин, который, зная, что папу беспокоят исключительно судьбы стран и народов, принёс ему в подарок трёхтомник Карла Маркса.

– К тебе гости пришли! – кричал потом дедушка на папу. – Книжки подарили!..

С этого момента папа до того сосредоточился на общественных науках, что во всё остальное просто не вникал. Спросишь у него:

– Пап! Это что за дерево?

– Не клён.

– Да это ж бузина, – говоришь ему. – Разве ты не знаешь?!

А он не знает и обижается.

Когда мне исполнилось двенадцать лет и мы с папой поехали на море, я так решила: папу не обижать, наоборот, если что – защищать, ведь он у меня такой ранимый.

И вот мы на море! И я кормлю чаек вместо зарядки. А море – гладкое, как бритва, с острым горизонтом. Ни волн, ни ветров, одни чайки рано утром шумят на берегу.

Но в основном тут штормит, не зря гранитный мол загораживает от моря город. И не всегда волнорезы тёплые и сухие. И ящерицы так бесстрашно замирают на солнышке у самой воды.

Мы сняли комнату на краю города. За нами росли гигантские эвкалипты, чайные кусты и пальмы с узким основанием и таким расширенным к верху стволом, что напоминали морковку.

К морю от нас идти вдоль чугунной ограды санатория «Прибой». Эту ограду, не переставая, всё лето красили два аджарца в пилотках из газет. Чинно сидя на стремянках, они покуривали папиросы, болтали ногами в скособоченных башмаках и вели неторопливую беседу на своём языке.

Всё вокруг они заляпали и забрызгали, но мне нравится стоять возле них и нюхать, как пахнет краской. Я вообще бы пошла учиться на маляра. Там ученики – так написано в объявлении – «обеспечиваются парадной формой»! А?! ПАРАДНАЯ ФОРМА МАЛЯРА?! А крутящиеся на палках щитки – под названием халява?! Малярный каток с узорами! Вёдра красок!.. А полёты в люльке?!

Но папа против.

– Мой тебе совет, – говорит, – шагай по стопам своего отца. А то будешь безалаберной, как наш дядя Ваня: родился в Гомеле, учился в Житомире, живёт в Витебске, восемьдесят лет человеку – ничего в жизни не понимает.

Не знаю, с дядей Ваней у меня было не так уж много встреч, но я его без памяти любила. И именно за то, что дядя Ваня никогда не шагал ни по чьим стопам. В любом деле – чем бы оно потом ни кончалось, дядя Ваня прокладывал собственный необыкновенный путь. И притом – можно говорить с ним о всякой всячине: всё он прекрасно понимает – и в жизни, везде!

Уйдя на пенсию, дядя Ваня научился играть на гитаре. Он поставил задачу – осваивать в год ровно по одному аккорду. Спустя три года дядя Ваня свободно себе аккомпанировал и сделался признанным в Витебске самодеятельным шансонье.

А его коронный номер – голова в чулке?! Никогда не видела ничего чудеснее. И, по правде говоря, мне жалко, что папа, почти прямой дядин Ванин потомок, ничем на него не похож.

Ну и что, я на папу не жалуюсь. Он ведь не виноват, что родился серьёзным. Бежит папа утром по улице трусцой, в одних только плавках! А с каким солидным видом! Два аджарца-маляра приподнимают газетные пилотки и почтительно приветствуют его:

– Доброе утро!..

– Здравствуйте, товарищи, – отвечает им папа и скорей, пока жители города не повысыпали из домов, мчится дальше, на море – в этих своих, как я уже говорила, плавках.

Раз в сто лет попадаются такие плавки – с пожеланием! Прямо на трусах мелкими буквами написано: «Счастливой вам носки!»

– До чего доброжелательный народ, – сказал папа, приобретая их в пляжном киоске.

И лето, правда, вышло счастливое. На каждом углу продавали кукурузу!.. Земляные орешки, спелые абрикосы!.. Я с ластами плавала, в маске и с трубкой!.. Я обгорела!.. А папа – ничего. Это потому, что он смуглый.

Я заметила: чем человек чернее, тем он, как правило, упорнее загорает. Рядом, например, со мной и папой загорали двое негров. Муж и жена, из Африки приехали отдыхать. Целыми днями они лежали на лежаках – им даже врач из медпункта сделал в мегафон замечание.

Всё шло прекрасно. Откуда нам было знать, что наша с папой беззаботность висит на волоске.

Однажды к хозяину, у которого мы жили, дяде Георгию, пришёл его друг, культорг из санатория «Прибой». В маленькой, увитой «граммофончиками» беседке за чашкой виноградного сока дядя Георгий открыл другу, что его квартирант по профессии лектор.

Тогда культорг – внушительная фигура, весь в зелёном, один пиджак в лиловых листьях пальм, возник в наших с папой дверях и сказал:

– Валерий Борисович! Попрошу! Прочтите лекцию у нас в «Прибое»!

Назавтра, ближе к вечеру, по городу и по побережью расклеили афиши. В программе обещали:

Доклад «Значение изучения истории для наших дней». Читает В. Б. Шишкин, профессор из Москвы.

Потом шли глаза. Чёрные, жуковые, размером с камбалу. И подпись! «Маг исчезновений! Артист-иллюзионист! Фокусник-манипулятор-имитатор-престидижитатор Олег Зингер, г. Ялта».

Папа чуть в обморок не упал, когда это увидел. Мы кинулись в «Прибой» и разыскали там культорга.

– Я не профессор, – говорит мой папа. – Я кандидат исторических наук.

Весь в белом, один фиолетовый циферблат на часах, культорг ободряюще обнял папу.

– На не профессора, – сказал он, – у нас не пойдут.

– Но послушайте, – говорит ему папа. – К чему мне дутая репутация?! Я учёный! – Получалось, что папа самозванец. – Это шарлатанство.

– Это реклама, – спокойно возразил культорг. – Моё дело – аншлаг! Ну напиши я: «Шишкин-кандидат». Все явятся ко второму отделению. Сравните: лекция, – он сделал скучное лицо и будто бы уставил нос в шпаргалку, – или… МАГ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ?!!

Я знаю папу. Надо очень постараться, чтобы вывести его из себя. Но, видно, здорово его заело, раз он сказал:

– Выходит, искусство оратора здесь ставят ниже… фокусов-покусов?!

Я была тут же, рядом, и меня обуревали противоречивые чувства. Папу обижают, а я не знаю, как его защитить. С одной стороны, как можно сравнивать?! Фокусника и учёного!..

С другой стороны, всю жизнь я сходила с ума по клоунам, фокусникам, канатоходцам, по всему в этом духе, а главное, по цирковым лошадям. Папа, конечно, против, но я бы хотела, больше, чем маляром, стать конюхом в цирке, ухаживать за лошадьми, вести с ними вместе скитальческую жизнь!..

И хоть я и переживала за папу, предательская мысль шевелилась во мне: «А правда! Какой доклад сможет быть соперником МАГУ ИСЧЕЗНОВЕНИЙ?!»